Между

Кромка усилия: Там Лин

Любые ледяные замки лужей растекутся под лучами весны. Бессильно чародейство против живого чувства.

Видела ли ты, Рианнон, сколько усилий нужно человеку, чтобы смести паутину? То смертоносное кружево, в котором гибнут мошки, – его человек уничтожает, лишь случайно задев.

Я стремился к тебе… и, быть может, остался бы с тобой, ни вздумай ты посадить меня в клетку. Твои чары опадают пеплом, Рианнон. Я – свободен.

Придумывай любое колдовство, но я уйду от тебя так же, как и пришел.

Кромка гнева: Рианнон

Глупец! Трижды глупец! Ты даже представить не можешь, на что себя обрекаешь! как будешь мучаться в том болоте повседневной серости, в которое сейчас так стремишься. Как станешь презирать и себя, и ее. Сожалеть об утраченном. Каким жалким и омерзительным будешь себя казаться – да скорее всего и станешь на самом деле. Но ничего, я покажу тебе. Воочию.

И Там Лин превращается в чудовище: то ли жабу, то ли змея.

Жуткого. Уродливого. Мерзкого.

Кромка насмешки: Там Лин

Рианнон, ты полагаешь, люди не умеют отличать видимость от сущности? морок от яви?

Или ты судишь о людях по себе? – ведь и слепому видно, что во мне больше нет и на волос любви к тебе, но ты упрямо стремишься удержать меня.

Зачем я тебе нужен, Рианнон?

Я уже покинул твой мир. Пусть мне еще не удалось пересечь границу, но сердце мое уже там, с людьми, с этой отважной девушкой, которая удержит меня, во что бы ты не превращала меня.

Неужели я тебе нужен, как вещь? Ведь чтобы удержать, тебе придется навеки усыпить меня. Зачем тебе спящий красавец, Рианнон?

Я был лучшего мнения о тебе.

Быть может, не стоит расставаться врагами? Я мог бы много светлых песен спеть о тебе людям – так не уничтожай их все прежде первого слова.

Кромка ярости: Рианнон

Хорошо, Там Лин. Пусть ты не поддашься обыденности, сумеешь не утратить свет Волшебной Страны – я могу в это поверить. Я вижу его отблеск в твоих глазах. Ты сам стал светом и огнем. Но ты, девушка, ты сможешь жить рядом с Пламенем? Не испугаешься? Думаешь, что достойна?

Дышит пламя яркое
Пеплом и золой.
Вьются змеи жаркие
В пляске огневой.
Жить среди пожарища
Хочется тебе?
Из огня да в полымя,
От беды к беде?

И – Там Лин становится пламенем. Но почему же мне больно смотреть на этот огонь? Почему его языки будто насмешничают надо мной? Почему я слышу этот голос… опять! «Ну и ну, Рианнон. У тебя, похоже, входит в привычку удерживать любовников силком. А я-то думал, что я один удостоился этакой чести!» Сархад. Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты.

Рианнон замахнулась на кого-то невидимого, а потом ее руки бессильно упали вдоль тела. Нить заклятия порвалась. Там Лин снова обрел свой истинный облик, чуть не сбив с ног свою спасительницу.

Они все еще крепко сжимали друг друга в объятиях, но юноша не мог оторвать взгляд от Рианнон. Ее лицо исказили гнев, ярость, боль. И одновременно она стало каким-то… очень человеческим.

«Если бы я знала вчера то, что знаю сегодня – крикнула Белогривая, – я бы сама вонзила тебе нож в сердце!»

Словно в ответ на ее слова, подул резкий ветер, фигура богини заколебалась и – растаяла вместе с обрывками тумана.

– Чудесная история. – Марх скривился, и по его тону было ясно, что он отнюдь не считает всё это чудесным. – Расскажи это любому барду, он в восторг придет. Но мне-то зачем? Не первый и не последний любовник моей матери… надеюсь, я не обязан знать всех поименно?

– История Там Лина касается и тебя.

– Я здесь при чем?

– При сестре.

Кромка мира людей: Рианнон

Дочь дерзкого мальчишки, осмелившегося бежать от меня! Часть его.

Быть может, я радовалась бы тебе, будь он мне верен.

Он бы играл на флейте для тебя, ты бы росла в волшебстве музыки… довольно! Он бросил и тебя, и меня, и я не хочу, чтобы рядом со мной было живое напоминание о предательстве этого глупца.

Живое.

Живому место среди живых.

Вот и расти в мире людей.

– Я хотела предупредить тебя, Марх. Рианнон отдаст ее тебе, как только малышка чуть окрепнет.

Тот не ответил: слишком неожиданным оказался для него такой поворот дел.

– Ты ведь будешь любить ее, Марх? Будешь заботиться о своей сестренке? Она такая светлая, такая легкая – как перышко, такая красивая – как цветок на лугу…

Король прищурился, вслушиваясь в неразличимую для смертных музыку тишины:

– Как светлое перышко… как белый цветок… Беляночка. Гвен.

…к тому времени угасли последние лучи солнца, река окуталась белой мглой, а перистые облака протянулись через небо как еще одна прядь тумана, заблудившаяся и забредшая слишком высоко. Туман жил своей жизнью, небесные и речные полотнища белой мглы свивались и переплетались, и вот уже это не туман, а длинные белые волосы… пряди гривы белой кобылицы.

Рианнон предстала перед ними в конском облике. На ее спине лежала девочка нескольких месяцев от роду, крохотные ручки цепко ухватились за гриву, а глазенки сверкали живейшим интересом ко всему вокруг.

Марх осторожно взял малышку, отцепил ее пальчики от гривы матери. Рианнон сменила облик, сказала устало:

– Спасибо, что позвал ее.

– Я? Позвал?