Шапка Мономаха

Шапка Мономаха
Алла Дымовская

В руки скромного сотрудника Министерства финансов Андрея Николаевича Базанова попадает странное письмо, из которого он узнает о тайне древнего артефакта, несущего страшное проклятие, готовое вот-вот обрушиться на страну. Сведения же, как отвести беду, хитроумно зашифрованы.

Базанов начинает действовать, так как ждать помощи неоткуда…

Алла Дымовская

Шапка Мономаха

Вступительное слово автора

К прискорбию общему, уважаемый читатель, есть нужда сообщить вам о возможной недостоверности некоторых исторических деталей, так как против воли автору пришлось кое-где опираться на вымысел, а не на факты.

И особенную НЕблагодарность необходимо выразить в этом сотрудникам Оружейной палаты Московского Кремля, в частности, за безупречное хамство и снобизм. Видимо, народное достояние и информация о нем являются непререкаемой собственностью служащих сего хранилища национальной культуры – и прочь руки, рядовые россияне!

Но думается, дорогой читатель, совместно мы это переживем. А возможные погрешности пусть остаются на совести высокомерных, псевдоученых, скудноинтеллигентных работников указанного музея.

Глава 1

Имя бога

«Ad majorem Dei gloriam».

    Игнатий Лойола, 1534 год

Ухала сова. Особенно сквозь туманную дымку предрассветного пробуждения звуки эти рождали таинственную жуть и, пожалуй, могли напугать мальчишку, не имеющего пока ни единой «чаши врага» в доме и «золотой чаши» у пояса. А вот Арпоксай был воин и имя носил гордое, в честь одного из сыновей Таргитая-Геркулеса, и он никак не позволил бы себе убояться какой-то там совы.

Но и Арпоксаю было страшно. Нет, не ночной птицы, с возмущением встречавшей ненужное ей утро, а самой глухоманьей чащи, сквозь которую едва пробирался даже его увертливый, чуткий к опасностям конь Лик, ведомый за поводья. Больше всего Арпоксай опасался заблудиться и не исполнить возложенного на него приказа, спешного и отданного в тревоге, а значит, ему, царскому посланцу, и в самом деле выходила причина для страха. И в лесах, и в открытых для полета стрелы степях он, бывалый воин, всегда знал, куда ему идти, нестись верхом или вести караван из крытых, домашних повозок. Он и сейчас знал, несмотря на мглу, что направляется точно к востоку от разлога Каменного Брода. Но как найти волхва, если тот сам не захочет, чтобы его нашли? Как обнаружить скрытый шатер из лапчатых веток, вросших в этот лес, словно поваленный ненастьем бурелом? И Арпоксай не выдержал, закричал во мглу, будто соперничая с ухающей совой и наперекор ей:

– Э-э-э-г-а-й-й! И-э-э-х-э-т!

Сова немедленно заткнулась, словно подавилась свежепойманной мышью, но это и был весь толк. Арпоксай остановил легким шлепком коня и тоже замер на месте. На том самом месте, где полагалось и быть обиталищу жреца. Некогда полагалось. Но когда это было? И что сто?ит знание места перед могущественнейшим ведовством, и кто знает, не остыло ли оно, это место, давным-давно от благоухающего травами жара очага знаменитого колдуна? Арпоксай глубоко втянул воздух тонкими ноздрями, и ни малейшего намека на домашний, уютный дым ему не случилось уловить. Он с шумом выдохнул, конь Лик заржал в ответ. Видимо, беспокоили лесные духи. Арпоксай на всякий случай поспешил успокоить духов, зазвенел золотой чашей у пояса, словно давал понять: я свой, из рода царевича Скифа, рожденного во чреве Девы-Змеи. Духи отстали.

Арпоксай привязал коня, сел на землю, в задумчивости пожевал кусочек коры. Ехать так, наобум, сквозь давно не хоженную чащу, было глупо. Оставаться на месте – бессмысленно. А промедление сей день зрелось ему подобным смерти. Лучше уж пусть поберут его мрачные лесные духи темного космоса, чем возвратится он обесчещенным и увидит своими глазами, как окончилось страшное дело в долине невров. Ведь и Гелон уже сожжен, святилище Арея разрушено, и выдернут железный меч. А царь понадеялся на него, некогда любимого ученика и будущего преемника великого мага, чью ношу он, Арпоксай, многие луны назад оттолкнул от себя, пожелав взять на плечи плащ воина. Может, поэтому старый волхв и не хочет теперь показаться ему, да и жив ли он вообще? Арпоксай совсем озяб в неподвижности и от хлада земли запахнул потуже тот самый плащ, который он добыл в боях вместо сокровенных знаний, предложенных так щедро жрецом в обмен на тяжкий труд совсем иного рода. Но и плащ, роскошный его плащ, целиком из человеческой кожи без малейшего чужеродного клочка, гордость и достоинство его ранга, совсем не грел, да и не для того был сделан его же собственными, Арпоксая, руками.

Он не заметил, когда явилась тень. Ни шороха, ни движения, ни даже дыхания из воздуха – ничто не заставило его оглянуться. Только конь заржал опять, но не тревожно и жалобно, а с некоторой радостью удивления, как будто почуял кобылицу.

Тень, очень тонкая, прямая, такая неподвижная, без прозрачности и лица, стояла позади него у кривой, узловатой старой березы. Арпоксай тотчас догадался, что нашел, и немедленно бросился перед тенью ниц, раскинув руки крестообразно в стороны. Так и лежал, пока великий волхв не приблизился к нему и край его шубы из птичьих перьев не коснулся щеки воина. Не вставая, глухо в землю проговорил Арпоксай для тени подобающие ее званию слова:

– Приветствую тебя, Велесарг, Открывающий Врата и Управитель Душ. Если тебе нужна моя кровь – испей ее до капли, если нужна моя плоть – накорми своего зверя, – сказал он и не ошибся, тайком глянув в сторону. Исподволь, мимо тени. Так и есть, из дымки светились два желтых, веселых демонических глаза. Значит, Тох-ой, огромный ручной камышовый кот, как всегда следовал за своим хозяином.

Рядом упала ветка. Арпоксай сразу же понял данный ему знак, встал с земли. В лицо жрецу он не посмотрел, это вышло бы невежливо после долгих лет разлуки, и Арпоксай сделал вид, что считает волоски в редкой, длинной седой бороде волхва. А вот Тох, умный зверь, кинулся ему в ноги, урча и топорща пышные усищи. Конечно, это был совсем не тот Тох-ой, обитавший приживалом у волхва в те стародавние времена, когда и сам юный Арпоксай состоял в учениках, но каждого нового своего дикого кота после приручения жрец называл Тохом. А в первый год собственного послушничества Арпоксай застал и древнего, слепого от старости, изначального Тоха, он же и похоронил зверя у орехового куста; он же, Арпоксай, поймал в приречных зарослях его преемника и помогал приручить. Дикие коты любили его, чувствовали издалека, а Тох-ой Второй всегда следовал за ним на охоте. И вот теперь еще один носитель славного кошачьего имени выказывает ему расположение. Арпоксай достал из поясного мешочка кусок вяленого конского мяса, кинул рядом с кошачьей мордой. Тох немедленно принял лакомство, мурлыканьем обещая вечную свою дружбу.

Жрец тем временем направился в лес. Арпоксай заспешил следом, щелкнув языком и этим самым дав команду Лику, чтоб следовал за ним. Знал, что колдун ждать не будет и во второй раз не придет к замешкавшемуся.

Хижина отстояла всего-то на несколько десятков шагов, а значит, Велесарг и подавно расслышал, как горюет у его порога бывший ученик, но не вышел, хотел помучить и наказать. Что же, за дело. Арпоксай примотал поводья Лика к молодому буку, росшему подле полуземляного домика, крытого ветками накрест, сам же сел у проема сплетенной из тростника двери. Входить без приглашения не годилось, тем более официально не прощенному ослушнику. Но время, гроза людей и богов, заставляло его торопить церемониал. И Арпоксай нарочно звякнул золотой чашей у пояса. Он знал прозорливость старого своего учителя, надеялся на то, что мудрый жрец поймет: не грешное неуважение, а лишь жестокость обстоятельств заставляют царского воина быть поспешным до неприличия в его звании.

Велесарг вышел из хижины вон, дважды распахнул и закрыл дверь. Это и означало приглашение. Правда, весьма прохладное. Вот если бы жрец проделал то же самое три раза, то можно было надеяться на теплый прием. Арпоксай отстегнул с боевого пояса меч, снял с плеча «горит» со стрелами, то и другое прислонил к молодому буковому деревцу, подмигнул на всякий случай Тоху, мол, охраняй! При себе оставил только короткий кинжал – не для защиты вовсе, а вдруг старик смилостивится и накормит у своего очага. Уж кто-кто, а Велесарг – любитель вяленого медвежьего мяса. Сам не охотится, да и не по силам это жрецу, но в виде подношений принимает всегда, хотя и не от всякого. От медвежьего мяса Арпоксай точно не отказался бы, в степи оно почиталось за настоящее лакомство. Хотя уж какое там мясо, если дверь перед ним распахнули только дважды. Впрочем, седой старец-волхв совсем незлобив, пусть и обидчив без меры, но если отойдет душой, то и мяса даст вволю, и свой замечательный напиток из меда диких пчел тоже выставит на земляной пол хижины.

Войдя внутрь, Арпоксай, потупившись, скромно сел у двери на кучу плотно связанного хвороста. Уж первым заговорить с волхвом он не мог никак, тут ему пришлось ждать. Впрочем, совсем недолго.

– Что привело тебя в мой лес, ничтожный потомок великих отцов? – спросил жрец, всем тоном своего голоса демонстрируя воину нерасположение. Но и любопытство одинокого затворника, почти забытого в уединении, явно слышалось в вопросе.

Арпоксай тут же осмелел, да и негоже царскому скифу носить печать робости на устах и на челе. Он поднял глаза на старца. И его каленное в боях и крови сердце немедленно зашлось от полузабытого чувства. От жалости. Древний волхв, некогда могучий телом Велесарг, был теперь совершеннейшие кожа да кости. Прозрачная вислая кожа и хрупкие немощные кости. Словно старая птица на насесте, что вот-вот свалится от дряхлости вниз, чтобы уже никогда не взлететь. Сходство довершали и заостренный, чуть ли не в предсмертной маске, нос, и шуба из шкурок лисиц с нашитыми при помощи жил разноцветными перьями. А вот глаза остались все те же, прозрачные, завораживающие, бездонные, как вода в горном озере. Как искры в отблесках хрусталя с Рипейских гор. Как светлая мощь богов, глядящая на тебя с того света. Волхв держался все так же прямо и твердо, на одних этих глазах и держался, и больше неоткуда ему было взять сил, Арпоксай видел это слишком хорошо. Тем более медлить было нельзя. Бог смерти и северного ветра Вайю уже коснулся чела его бывшего учителя.

– Меня послал к тебе один из трех басилеев. – И тут уж Арпоксай, набрав воздуху во всю тугую, в цепях мускулов, грудь, сказал все начистоту: – Меня прислал хакан Иданфирс.

Сказал и замер в опасливом ожидании, не попросят ли его немедленно вон, и спасибо еще, если жрец не нашлет на него какую-либо напасть. Из всех трех братьев басилеев именно Иданфирс насмешками своими, учиненными прилюдно обидами заставил некогда могущественнейшего из волхвов удалиться на северо-восток в леса к Итилю. Царевич Иданфирс водился тогда с греками и даже ездил во Фракию, далеко за Борисфен, чуть не до самой Халкидики ездил, говорят. Но то все сплетни, нечего степняку делать среди меловых скал и масличных рощ. Однако греческих послов привечал, особенно ионийцев, и тех, кто бежал от мидийского войска, тоже пригревал у себя. Они-то и вбили в голову молодому басилею неуважение к древнему ведовству волхвов, искусству смиренному, но иногда необычайно грозному в умелых руках.

А вот Арпоксай – совсем другое дело. Он тоже слушал сказания о Дардане, сыне Зевса-Папая и прекрасной Электры, и о победе над Тифоном, и о битве царя богов со сторукими гигантами. Но и помнил, кем был прежде. И в голове его горели золотые нити, еще в детстве искусно вставленные умелой рукой жреца прямо в мозг. Он помнил себя еще мальчиком – как устрашился деревянного с железной кромкой зубила, что должно было взрезать его череп, а еще тогда он боялся боли, в первый и в последний раз в своей жизни. Тогда же волхв дал выпить ему напитка из меда и стал смотреть на Арпоксая своими небывалыми глазами. И страх ушел, а боли не случилось вовсе. Зато когда все нити легли на свои места, мальчик Арпоксай стал слышать и видеть то, чего никогда не слышал и не видел прежде. Еще он страшно гордился тем, что из всех многих детей, отобранных по велению жреца, Велесарг избрал именно его, сына Гнура, внука Орика, себе в ученики. Избрал, как оказалось, напрасно. Буйная кровь все-таки взяла свое. И хотя Арпоксай по-прежнему имел непревзойденный нюх на опасности и предвидел мысли врагов, но вот мысли природы и духов оставили его в тот день, когда он поверг к царским стопам первую, добытую в бою, голову и сделал свою первую чашу из черепа побежденного им воина. А теперь он явился в дом своего учителя с именем его оскорбителя на устах.

– Видимо, плохи дела у нашего грека, если дело дошло до моих немощных костей, – глухо сказал ему жрец, но странно, не было в голосе его насмешливой вражды и колючей мести. Грустно звучали слова, и печален сидел волхв.

– Иданфирс молит тебя забыть и молит тебя помочь, – сказал Арпоксай, не считая нужным добавить еще что-то. Когда молит царь, надо ли прибавлять к сказанному?

– Я знаю. Я знаю многое. И больше, чем ты думаешь. А ты говоришь мне о том, о чем известно даже моему Тоху, – ответил волхв. Тут же движением его руки был явлен и кувшин с медовым напитком. – А остальное найди и возьми сам, если ты еще не позабыл моих домашних привычек.

Неужели так скоро им получено прощение? Арпоксай подивился про себя, но достал и деревянные чаши, поискал и нашел мясо. Заботливо порезал его на куски, лучшие положил перед старым жрецом. Значит, дело еще хуже, чем думал он, и даже хуже, чем, может быть, думал сам хакан Иданфирс.

– Гистасп Дарий достиг Меотиды и перешел Танаис, Гелон сожжен дотла, – начал свою печальную повесть царский посланец, но тут же понял: волхву это известно и без него. – Теперь два лагеря стоят один против другого. Хакан загнан в угол, а Дарий желает непременной битвы. Но мы драться не можем. Не оттого, что воинам недостанет храбрости!

– А оттого, что невры предали вас. Что же, хакан принес на их земли войну, хотя они об этом и не просили. Велико ли войско у Дария?

– Четверо на одного нашего всадника и семеро на каждого пешего воина, – честно ответил Арпоксай, и смысл его слов был ужасающ. – Но лучше уж мы поляжем в битве все до последнего лядащего конюха, лучше перережем наших жен и детей, чем…

Волхв не дал ему договорить:

– С этим вы справитесь и без меня. Только чем же лучше такой конец? Может, Иданфирсу покориться для виду и тем временем призвать на помощь брата? А жены и дети пусть останутся целы. Не слишком ли велика плата за вашу гордыню?

– Басилей Скопасис далеко, и ему никак не успеть в срок. А гелоны вот-вот готовы взбунтоваться, они считают, что предводительствовать войском должен третий брат, хакан Таксакис. Нам только надо выиграть время.

– Время вас не спасет. Дарий придет опять и опять, пока войско его сильно. Он не оставит народ скифов в покое, пока не отомстит за ваши набеги на его земли, – сказал старый волхв, и сказал чистую правду.

– Что же тогда нас спасет? Когда выхода нет, спрашивают не сильного, но мудрого. Затем хакан и послал меня в твой лес, – взмолился Арпоксай, видя, что жрец готов помочь. – Забудь давнюю обиду, ради крови твоего народа! Ради наших сыновей, что еще на руках матерей, если не ради царя, который только по молодости лет ошибся в выборе истинных друзей!

– Я уже забыл. И я научу хакана, что ему делать, – тихо ответил жрец, взял с ножа кусочек медвежьего мяса и стал задумчиво и с усилием жевать его почти беззубым ртом.

– Значит, ты готов отправиться со мной в путь? Тогда нам надо торопиться. До лагеря три дня езды. И то, если Лик идет под моим седлом. Но с нами обоими это будет ему не по силам, а значит – четыре дня, – прикинул вслух Арпоксай, уже готовый немедленно тронуться в путь. Ветер удачи переполнял каждый его вздох, и он готов был лобызать колени старца за то, что тот так быстро согласился мчаться на помощь его несчастному царю.

– Я не поеду с тобой, мальчик Арпоксай, тебе все придется донести и исполнить самому, – все так же тихо, судорожно глотая слюну, произнес Велесарг.

– Но почему? Ведь ты сказал, что поможешь моему царю? Почему же ты не желаешь ехать со мной? – Арпоксай так неожиданно был огорчен и удивлен и даже не стал возражать против того, что старый жрец называет его не как царского воина, а как в далеком детстве «мальчик Арпоксай». От этого обращения стало еще тревожней, но и только.

– Оттого, что моя помощь будет стоить моей жизни. Впрочем, если ты желаешь терять драгоценные крохи времени и дальше, что ж – после свези своему царю вдобавок и мой труп. Только не позволяй хоронить меня в кургане.

Арпоксай тут же и замолчал, не смея возразить волхву. Никогда Велесарг не говорил слов зря, в отличие о тех, кто зря его не слушал. Значит, жрец затевает нечто столь важное и таинственное, что непременно должно принести пользу хакану Иданфирсу. Иначе не стал бы он платить своей жизнью. Но и спрашивать далее Арпоксай не захотел, и без того все увидит и услышит, так зачем напрасно нагонять ветер? Он потянулся за чашей, чтобы налить медового напитка учителю и себе. В хижине Велесарга, ни в этой, ни в других, где он некогда жил, не было ни одной «чаши врага», сделанной из черепа недруга и обтянутой кожей его же скальпа. Хотя мужество и достоинство настоящего царского скифа определялись количеством вызолоченной внутри посуды из черепов и числом хорошо выделанных полотнищ из человечьей кожи, прикрепленных к верхушкам копий или растянутых на «досках славы». А подобные Арпоксаю, наихрабрейшие из храбрых, еще и носили длинные, до пят, плащи, и каждый свидетельствовал о необозримой череде скошенных, как трава, противников в лютом от крови бою. Ничего подобного не водилось в убогой землянке волхва с дымным от сырого хвороста очагом. И никогда жрец не поднял руки ни на одно человеческое существо, разве что иногда нещадно трепал нерадивого мальчишку-ученика, то ухватив за длинные волосы, то за ухо – всегда отчего-то за левое. Но Арпоксай знал: как раз отсутствие чаш из черепов и происходило именно от наивысшей храбрости, великого мужества подвига одиночества и ясного, доброго видения мира самым мудрым из волхвов на всем квадрате вселенной, от бесконечных гор на одном ее краю и до безбрежного океана на другом. И никакие свидетельства чаш здесь не имелись в нужде. Велесарг потому и стоил всех царских воинов вместе взятых с их конями, что находился где-то недосягаемо высоко над их суетной славой и доблестью, вот теперь оказавшимися почти бесполезными перед лицом страшной опасности.

Старый жрец допил свой мед и встал. Молча, одним жестом сухонькой руки, чуть видной из-под пышных перьев его шубы, пригласил Арпоксая за собой. И Арпоксай вдруг почему-то понял, что волхв Велесарг вовсе не пожалел для него слов, а просто берег силы, нужные ему… для чего? На этот вопрос у Арпоксая не было ответа, но внутреннее чувство его, как бывшего ученика колдуна, предсказывало нечто ужасное и вместе с тем захватывающее. Арпоксай не знал даже, что сильнее толкало его вперед за учителем – студеный, как дыхание зимнего моря, страх или щекочущее любопытство.