– Послушай, Изабель! Потяни время. На размышления, на молитвы, на «Бог наставит», да мой ли путь, да все в таком роде. Я все сделаю, я вытащу тебя отсюда, только мне нужно время!
– Ты сам-то веришь в это, братик?
– Продержись, родная, только продержись. Ведь должны же тебя испытать послушанием… или как там у них это…
– Патрик… но сколько? Я не смогу долго. Патрик, ты ведь не знаешь! ОН… настаивал, чтоб немедленно. Матери Елене спасибо – укрыла, дала отдышаться, не принуждает. Но я не могу – долго… Он специально гонцов присылает, спрашивает. Еще полгода, не больше…
Лицо принца потемнело.
– Я боюсь не успеть. Полгода – не срок… что же делать?
Изабель молчала, с надеждой глядя на него.
– А если бежать?
– Куда? – девушка горько улыбнулась. – Ты смеешься? На восток, в Заболотье?
– Нет. К матушке. В Версану.
– Это невозможно, – Изабель улыбнулась брату, как маленькому, погладила по щеке. – Ты ведь знаешь, что творится в стране.
– Малышка… умоляю тебя, продержись! Самое большее год… Я верну себе трон и вытащу тебя отсюда!
В дверь постучали, негромкий голос матери-настоятельницы перебил их:
– Дитя мое, тебе пора.
Они отпрянули друг от друга, едва заскрипела, открываясь, дверь. Патрик сдавленно фыркнул, осознав, как нелепо они выглядят: заплаканная, с пылающими щеками, с выбившимися из прически прядями Изабель и он – в расстегнутом камзоле и сорочке, вытянутой из штанов, взъерошенный, с шальными глазами… И погасил усмешку, сделав вид, что смутился.
– Вам пора, господа, – голос монахини был скрипучим и неприязненным.
Прощаясь, Патрик поклонился, как подобает, поцеловал сестре руку. И повернулся к настоятельнице:
– Мать Елена, могу я просить вас о приватном разговоре?
– У меня нет слов!!
Лестин метался по комнате, как капля воды на раскаленной сковороде. Глаза его метали молнии, седая борода встала дыбом.
– У меня нет слов, Патрик! Как вы могли?! Вам не десять лет, не двенадцать, вы взрослый человек, а ведете себя, как мальчишка, как… – он задохнулся, не в силах подобрать слова.
Патрик полулежал на диване, вытянув длинные ноги, и украдкой улыбался, наблюдая за лордом. Спать хотелось невероятно – проведя всю ночь в седле, он вернулся в имение Ретеля, когда уже рассвело. Лорд Лестин, конечно, не сомкнувший глаз всю ночь, места себе не находил, он и сейчас еще был бледен – и теперь отводил душу, распекая воспитанника на все лады.
Глаза закрывались сами собой. Еще бы он сам не понимал, как рискует! Но дело того стоило, теперь Изабель в безопасности. В относительной безопасности, поправил он себя, разве можно быть в чем-то уверенным наверняка – теперь? Все было хорошо. Мать Елена после долго и тяжелого разговора согласилась подождать с постригом – в обмен на кругленькую сумму и обещание молчания и дальнейших щедрых пожертвований.
– Почему вы просите меня об этом? – мать Елена испытующе смотрела на него. – Кто вы ей?
Патрик тяжело вздохнул, опустил глаза. Сочинять приходилось на ходу. Счастье, что они с сестрой не слишком похожи внешне!
– Видите ли… я надеюсь только на то, что вы сохраните нашу тайну. Могу я просить вас никому не говорить об этом?
– Говорите, – голос монахини был строг и неприязнен. – И не ставьте мне условий, молодой человек, я сама решу, что и кому рассказывать.
– Видите ли… дело в том, что мы с ее высочеством любим друг друга. Мы… у нас не было будущего, потому что Его Величество нашел ей жениха… но он не успел, – Патрик намеренно сбивался, чувствуя себя по-настоящему неуютно под жестким взглядом. – А потом, когда Его Величество Карл умер, мы… у нас появилась надежда. Но мог ли я равняться с новым королем… и он услал ее сюда. А сейчас мой отец в милости у него, и я… меня отправляют на войну, и я надеюсь покрыть себя славой и пасть к его ногам. Может, Густав разрешит нам быть вместе. Прошу вас, мать Елена, пожалейте нас! Ведь Господь тоже милосерден… Дайте нам надежду вновь обрести счастье!
– Я поняла, – мать-настоятельница чуть смягчилась. – Я поняла вас, господин ван Эйрек. Не могу обещать ничего, но… сделаю, что смогу. Надеюсь, во имя счастья ваших будущих детей Господь простит мне этот грех… – она перекрестилась. – Собственно, грех будет только во лжи Его Величеству, когда он спросит меня снова. Господь должен дать время на размышление всякому, кто хочет уйти из мира. А девочка эта и в самом деле сокровище… хорошо, господин ван Эйрек. Год. Вам хватит этого срока?
Уезжая, Патрик гадал, поняла ли она, кто он на самом деле. Судя по недоброй и презрительной усмешке, мать Елена поверила в рассказанную им сказку. Что ж, должно ведь ему когда-то повезти?
– Как вы могли?! Как вы могли поступить так безрассудно, Патрик? Вы являетесь туда, где вас могут видеть сотни глаз, да еще просите о свидании – и с кем! С принцессой! Вы хоть понимаете, что об этой встрече будет тут же доложено королю? Вы вообще соображаете, что делаете?
– Лорд Лестин… – попытался успокоить старого воспитателя Патрик, но тот и слышать ничего не хотел.
– Как мальчишка! Один! В монастырь! А если бы вас там схватили?! А если бы там дежурили люди Густава?! Второй раз король промашки не сделает и уж точно вас закопает навсегда. О-о-о…
Он рухнул в кресло и схватился за голову.
– Выслушайте меня, мой лорд…
Лестин вскочил снова, забегал по комнате. Потом остановился напротив.
– У меня складывается ощущение, – тихо, но яростно проговорил он, – что ранение выбило из вас последние остатки благоразумия! Если они вообще когда-то были у вас! Я не для того рисковал сам и подставлял других под удар, мой принц, чтобы вы так по-глупому рушили все, что мы для вас делаем. Еще одна такая выходка – и я отказываюсь работать с вами. Я хочу служить королю, а не идиоту!
Патрик медленно поднялся. Взял лорда за руку, посмотрел ему в глаза.
– Лестин, – сказал ласково, – успокойтесь. И перестаньте ругаться. Посмотрите на меня.
Старый лорд поднял голову – и смолк. Глаза Патрика холодно и жестко блестели.
– Лестин… мой лорд Лестин. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не смогу предать тех, кого люблю. Я буду защищать их так, как смогу. Если бы я не поехал в Руж, моя сестра ушла бы из мира, а может быть, и из жизни. Теперь ей ничего не грозит, по крайней мере, еще год. Но если бы я дрожал за свою шкуру и остался здесь, я бы предал ее. И перестал бы уважать себя. Сомневаюсь, – он улыбнулся Лестину, – что и вы хотели бы служить такому королю, правда?
* * *
Они прожили у Ретеля пять дней, и дни эти в памяти Патрика слились в один – длинный, наполненный людьми и разговорами, ожиданием и настороженностью, но все же счастливый. Им было хорошо; граф недаром слыл гостеприимным хозяином. Ежедневные прогулки верхом; длинные вечерние беседы на террасе, когда спадала дневная жара – Ретель был невероятно интересным собеседником, это Патрик помнил еще по столице и теперь с наслаждением слушал его рассказы о забавных случаях из длинной, богатой приключениями жизни дипломата, о поездках с королем. Слушая графа, Патрик порой отворачивался, безуспешно пытаясь сглотнуть стоящий в горле ком – отец вставал в этих рассказах, как живой. Он ловил на себе взгляды Ретеля и… не мог понять, что было в этих взглядах? Удовлетворение? Любопытство? Интерес? Сам он, как полагалось младшим, большей частью молчал и отвечал лишь, когда к нему впрямую обращались. Да и что мог он рассказать? О его жизни в столице Ретелю было известно не хуже него самого, а рассказывать о каторге… вряд ли это могло бы служить темой для беседы.
Лестин в разговорах один на один больше не возвращался к тому, за чем они приехали сюда, и о поездке Патрика в монастырь не упоминал. Вот уж он точно был счастлив здесь – Патрику порой казалось, что старый лорд десяток лет сбросил. Они с Ретелем вспоминали прошлое, спорили о чем-то, понятном и памятном им двоим, обменивались остротами и шутками и то и дело смеялись. Говорил ли Лестин о цели приезда сюда, оставаясь с графом наедине, Патрик не знал. Так или иначе все должно скоро разрешиться.
Последний день в Руже выдался зябким и ветреным. Весь май и июнь были необычайно жаркими, без единого дождика, и люди тревожились – сгорят хлеба, как пить дать сгорят; в церквях служили молебны о даровании дождя. Теперь, кажется, погода решила сжалиться над крестьянами – накануне вечером задул резкий холодный ветер, а с утра небо с утра затянуло тучами. К полудню заморосило – мелко и противно. «Кажется, это надолго», – задумчиво предрек за обедом Ретель, глядя в окно.
Этот день они собирались провести в фехтовальном зале – старики решили вспомнить молодость. Ретель, по его словам, фехтовал вполне недурно и тренировался регулярно, но последний месяц за оружие не брался – недосуг. Патрик же, все эти дни проводивший в зале по несколько часов, сегодня участвовать в затее отказался – на непогоду у него с утра разнылись и шрамы, и сломанная рука. Устроившись на маленькой скамеечке в углу зала, он с улыбкой и легкой завистью наблюдал за хозяином и Лестином. Все-таки хорошо, когда есть возможность регулярных занятий. Принц вздохнул. Ему, с его перспективами жизни в разъездах, тренировки светили только в доме кого-то из предполагаемых сторонников.
Ретель действительно фехтовал хорошо. Он не отяжелел с возрастом, движения его были точными и стремительными, ноги цепко переступали в позиции. Кончик клинка подрагивал в воздухе, порой выписывая замысловатые фигуры, чтобы отвлечь противника. Лестин явно уступал сопернику в быстроте и технике. Но был не менее хитер, и бой их шел с переменным успехом – счет пока был равным. Патрик поймал себя на том, что сжимает в ладони воображаемую рукоять. Вот бы с таким противником… впрочем, попробовать, что ли? Все равно ведь болит, так хоть удовольствие получу, а то когда еще придется… Он решительно натянул защитную куртку, взвесил поочередно на руке несколько шпаг. Пожалуй, вот эта подойдет…
Наконец на счете "пять-четыре" Лестин опустил клинок.
– Уф… – сказал он, сняв маску. Вытер мокрый лоб. – Ну и помотали вы меня, граф.
Ретель отдал оружие и маску подбежавшему слуге и стал неторопливо стягивать перчатки: