Две Лии и Иаков. Книга 2

Одна часть участка используется как выпас. Я сдал его общине за сумму, покрывающую плату, которую я должен платить в казну. Она невелика, так как налог уменьшен из—за моей инвалидности и непригодности участка к полноценному использованию. Кроме того, руководители общины дали мне работу, присматривать за колодцем. Если прибавить к этому пенсию за ранение, то я могу считать себя обеспеченным человеком.

Больше всего меня радует та лачуга, что осталась после разорившегося предыдущего хозяина участка. В ней есть очаг, кое—какая мебель. Сами понимаете, там жила небольшая семья, которая арендовала у государства этот участок. За недоимки крестьянин был вынужден покинуть его и устраиваться в городе. Его судьба мне неведома, да я, признаться, и не очень ею интересовался. Я буду только рад, если кто-нибудь согласится разделить со мной тоскливое одиночество. Мы все сможем прекрасно устроиться.

– Гиваргис, я знала, что ты мужественный и не поддающийся невзгодам человек, – Лия с Чензира затаив дыхание слушали повествование бойца, – но даже не догадывалась, что судьба свела меня с героем, чьему отважному и доброму сердцу можно позавидовать. Нужно завтра же, точнее уже сегодня, забрать отсюда наших друзей. Сможешь ли ты достать осла или верблюда, чтобы перевезти Чензира и щенков Гилы, сами они точно не доберутся.

– Я попробую договориться с одним из караванщиков, чтобы он помог мне. Но, сама понимаешь, это зависит от самих купцов, может статься, что подобная услуга нарушит их планы. Конечно, мы хорошо знакомы, но…

– Если ты не найдешь способа забрать их, – Лия, подумав немного, продолжила, – обратись за помощью к Адине, моей матери. Попроси ее, чтобы она отправила сюда Зилпу, ту девчонку, что вчера сопровождала меня, и ослика. Будет лучше, если отец не узнает о твоем визите. Днем он обычно работает на участке, так что дома будет только Адина со служанками. Уже совсем светает, Гиваргис. Скоро придется отправляться к колодцу, а ты ведь совсем не спал. Извини, что пришлось лишить тебя отдыха.

– Все в порядке, Лия. С твоего разрешения, я прихвачу что-нибудь на завтрак и отправлюсь искать способ побыстрее переехать отсюда.

Светало. Гиваргис отправился к колодцу, надеясь на успех в переговорах с караванщиками. Очертания предметов проступали все четче, звуки просыпающей жизни все яснее доносились из-за стен загона. Лия и Чензира, оставшись вдвоем, молчали. Усталость прошедшей ночи отбивала всякую охоту двигаться и разговаривать.

Первой прервала молчание Лия, со вздохом поднявшаяся на ноги. Молодому мужчине невольно пришлось впервые наблюдать выполнение комплекса упражнений утренней гимнастики. Наклоны, растяжки, резкие движения своей новизной заставляли Чензиру широко открытыми глазами наблюдать за невиданным ранее танцем. Если же учесть, что это беспрерывное движение выполнялось в разорванном платье, и обнаженные ноги без каких-либо предубеждений демонстрировали свою стройность и красоту, то можно было понять ошарашенное состояние молодого человека.

– Чензира, доброе утро, – не прекращая своего феерического танца приветствовала товарища девушка, – что застыл в как статуя? Нравится?

– Это ты так здороваешься с богами? Продолжается ваш вчерашний разговор? – Сглотнув слюну, Чензира вопросительно смотрел на ритмически двигающуюся фигуру, – Ночью ты общалась с богом луны, а сейчас обращаешься к богу солнца? Неужели, они слышат тебя?

– Ты забыл поздороваться. Так получилось, что за последние дни мы не смогли выбрать время, поговорить и хоть как-то узнать друг друга. Впрочем, мой ночной рассказ о себе, да и повествование Гиваргиса должны были дать тебе какое-то представление о нас. Теперь только ты с Гилой остаетесь загадкою. Как жили до нашей встречи, откуда появились – неизвестность.

– Для меня самая большая загадка – это ты. Моя история не так уж коротка, как может показаться по моему виду. Так что, излагать ее перед обольстительно двигающейся передо мной девушкой, беседующей с богами, я поостерегусь, пожалуй. Подождем более подходящего момента.

– Все верно, все правильно, – запыхавшаяся Лия, подчиняющаяся сейчас воле Тарбит, присела возле египтянина, – сейчас займемся твоей раной. Но сначала попробуем одну придумку. Первым делом обеспечим себя горячей водой. Для этого нам нужны котелок и вода. Тебе не очень мешает моя болтовня, чужестранец? Ну что ты уставился на мои колени? Красивые? Знаю, что красивые. Такое впечатление, что ты совсем одичал за эту пару дней.

Так, болтая ни о чем, Лия устроила у очага кружку с водой и начала разбинтовывать раненую ногу. От ночных нагрузок, все-таки бо?льшую часть ночи Чензира провел на ногах, рана воспалилась и выглядела весьма непривлекательно. Новоявленная санитарка задумчиво смотрела на нее, вспоминая, что еще можно предпринять. Приняв решение, первым делом очистила ногу от остатков подорожника, запекшейся крови и грязи. Приказала больному не дотрагиваться до раны («лучшие лекари – чистота и свежий воздух») и занялась непонятными приготовлениями.

– Где-то должен быть кувшин, с которым я в первый день появления здесь ходила к Гиваргису. Справа? Точно, вижу. Сейчас начнем химичить. Что такое химичить? Ну—у, в данном случае… Претворение в жизнь указаний богини Гулы, слышал о такой? Богиня лекарского искусства. Так вот, химичить – это выполнять ее указания по твоему излечению.

Лия-Тарбит отодвинула от очага кружку с уже горячей водой и начала «химичить» с костром. По окружности костерища расположились крупные уголья и несгоревшие куски дров. Часть очищенной древесной золы ссыпала в кувшин, залила ее кипятком из кружки и добавила холодную воду до верху.

– Адат, не заскучала? Не хочешь размяться немного, – Тарбит решила, что обычная рутинная работа обойдется без нее, – мясо у нас есть, спасибо ягненку и Гиваргису, нужно сварить ячменную кашу и собрать свежие листочки шалфея, подорожника и очанки. Заберешь на себя управление?

– С удовольствием, надоело скрываться без дела и ощущать, что тобой двигают, как куклой. Гимнастика была поразительной, никогда не думала, что способна на такое. Ты-то, чем собираешься заняться?

– Посижу в знакомой извилине, прикину, как проходить испытание.

Лия осмотрелась и заметила настороженный взгляд египтянина.

– Ты что застыла, – Чензира подозрительно смотрел на девушку, – как будто прислушивалась к кому-то. Ты в порядке? Может помощь нужна?

– Просто задумалась, что делать в первую очередь. А кто помогать собрался? Гила? – пошутила Лия-Адат, – хотя твоя помощь будет не лишней, пожалуй. Налаживай костер, будем варить ячменную кашу. Ты кашу варить умеешь? На три части воды одна часть крупы, помнишь?

– Не волнуйся, этим тоже приходилось заниматься. Справлюсь, попробуешь – не пожалеешь. Возьмешь в слуги, назначишь поваром.

Лия одобрительно улыбнулась, кивнула, установила кувшин с мутной от золы водой на солнце и вышла из загона. Сбор растений не затянулся, и девушка вернулась, когда завтрак еще не успел остыть.

«Адат, можно я с ним поговорю? Нужно умыться, я уже не могу находиться в этом платье. Обещаю, как только приведем себя в порядок, вернусь на место», – прозвучало в мозгу девушки.

– Чензира, с едой придется подождать. Не возражаешь? Скажи, ты как относишься к женщинам? – Лия-Тарбит одобрительно посмотрела на готовый завтрак, – а здесь у нас что? Не может быть! Изумительная приправа.

– На какой вопрос отвечать? – Чензира улыбнулся, – Не отношусь, печеные тыква и чеснок, заправленные маслом, солью и перцем.

– А к кому не относишься? – не поняла Лия, пробуя приправу.

– К женщинам не отношусь, а это снадобье неплохо бы оставить к мясу.

– Чензи—ира. Я поражена твоим чувством юмора, – девушка даже засмеялась, – но я рада, что наконец-то будет с кем словом переброситься. А проблема вот в чем – мне нужно помыться и тебе придется помочь мне. Твоя задача – служить поливальщиком и снабжать меня чистой водой. Если ты стесняешься смотреть на обнаженную женщину, я могу завязать тебе глаза.

– Не стоит, я вполне сознаю, что ты предназначена не для меня. Можешь быть спокойна, тебе ничто не грозит. Ни дело, ни слово.

Лия повесила на сучок, торчащий из стены полный бурдюк с водой. Проверила, что, наклоняя его, можно выливать содержимое тонкой струйкой, и с этой конструкцией Чензира легко справится. Кивнула одобрительно и начала раздеваться. Намочила волосы и присыпала их золой. Массирующими движениями рук промыла великолепные кудри, а Чензира, с недоумением наблюдавший за незнакомой процедурой, помог ей прополоскать голову. Вытирать голову было нечем и, собрав волосы в пучок, Лия продолжила удивлять своего помощника. Проверив воду в кувшине и убедившись, что ощущается ее «мыльность», обмыла тело, не забыв отметить про себя и высокую крепкую грудь, и плоский живот, и стройный стан с широкими бедрами. «Адат, ну что еще этим мужчинам нужно? Или ты специально все прятала от них?» – обратилась Тарбит к подруге, даже не рассчитывая на ее ответ. Тонкая струя медленно смывала грязь с тела, и Лия с наслаждением ощущала, как вместе с ней уходит усталость и напряжение последних дней. Последней черточкой преображения стало облачение в чистую одежду. Приведя себя в порядок, Лия наконец-то взглянула на помощника и с истинно женским удовлетворением наблюдала его покрасневшую физиономию и напряженную позу. Девушка лукаво улыбнулась и шутливо погрозила пальцем: «Даже не думай!». Распустила и вспушила мокрые волосы под ласковым солнцем и легким ветерком.

«Как тебе процедуры, Адат? В этих условиях, я думаю, мы сделали все, что могли. Ухожу в любимую извилину, спасибо, подруга» – Тарбит умолкла.

Девушка подошла к замеревшему напарнику:

– Спасибо за помощь, Чензира. Смотри, вода вытекает из бурдюка, оставь его, – Лия-Адат остановила помощника и помогла ему добраться до очага, – давай теперь займемся твоей ногой, хватит ей проветриваться.

– Я думаю, что мне стоит подобно Гиваргису почтительно спросить у беседующей с богами: как же обращаться к тебе? – Чензира все еще прятал глаза, – после всего увиденного я не уверен, что смогу смотреть на тебя, как на обычную девушку. Я могу быть лишь твоим слугой, госпожа.

– Поздно, Чензира, – разговаривая, Лия продолжала обмывать ногу раненного мыльным раствором, смывая остатки грязи, – поздно. Мы уже условились о дружбе. Подружкой зваться я не хочу, я достаточно уверена в себе, чтобы не отзываться на оклик – «Эй ты…», госпожой тебе я не являюсь, так что придется ограничиться именем. Или тебя это не устраивает?

– Что ты, Лия, что ты, – заторопился устраивающийся поудобнее больной, – твое позволение великая честь для меня. Но если я буду иногда употреблять выражение «молодая хозяйка», ты не очень рассердишься?

– Не очень. Дай—ка я нанесу на кожу вокруг раны мазь. Помнишь заячий жир, что я отложила до лучших времен. Вот они, лучшие, и пришли, когда свежий шалфей появился. Ничего сложного. Главное, чтобы комочков поменьше было. Мне подруга рассказывала, как лечебное снадобье из них приготовить. Вот и пригодилось. Теперь традиционный уже знакомый подорожник и бинты. Сейчас позавтракаем и отдыхать.

Ячменная каша была разложена по мискам, а лепешки служили импровизированными ложками. Каша в миске Чензиры была обильно сдобрена маслом, а мясо ягненка оригинальной тыквенной приправой и фенхелем. Молодые люди в полном молчании жадно поглощали нехитрое кушанье, и тщательно собрав остатки еды, с сожалением о никчемности рациона отложили посуду.

– Что есть, то есть, Чензира, – Лия поднялась и начала прибираться, – спасибо богам, что дали нам этот завтрак. Уверяю тебя, у Гиваргиса завтрак получился менее аппетитным. Если у тебя остались ягоды, то вдобавок к финикам у нас на закуску будет напиток. Есть? Вот и прекрасно. Сейчас позаботимся о Гиле, благо жертва богам была богатой, и ты, если будет желание, сможешь поведать о себе. Уверяю тебя, что ни в коей мере не пытаюсь проникнуть в твои тайны, если они существуют. Ты волен в своем праве говорить или молчать о них. Гила! Выходи, собака, или запах чеснока совершенно отбил у тебя желание поесть. Не волнуйся, в твоей доле никаких специй нет. Все совершенно натуральное. Не смотри удивленно, Чензира, такими словами со мной боги разговаривают, а я употребляю только в разговоре с ними и, иногда, с хорошо знакомыми людьми.

– Все в порядке, Лия. Я начинаю привыкать к твоим странностям и понимать их. Что касается моих тайн… Собственно, моя жизнь хоть и необычна, но лишена чего-то таинственного, что нужно было бы утаивать. Я даже рад, что у тебя наконец нашлось время выслушать меня. Чувствовал себя несколько неловко, когда ты ухаживала за больным и немощным, даже не зная, достоин ли он таких забот. Мне однажды показалось даже, что я ощущаю теплоту женского тела. Впрочем, это было в бреду и мне, конечно, все это привиделось. Что касается моей истории…

Да будет тебе известно, – продолжал удобно устроившийся на продуваемом легким ветерком тенистом месте Чензира, – само имя мое означает в переводе с египетского – «путешественник». Видно, мне от рождения суждено прожить необычную и интересную, полную приключений жизнь.

Отцом моим был пехотинец из войска фараона, но не простой солдат, а командир пятерки. Однажды он заметил девушку, дочь ремесленника, работавшего в мастерской в ремесленном квартале столицы Мен—Нефер, что в низовьях Нила. У вас в Междуречье его называют Ме—им—пи. История их встречи и любви осталась для меня неизвестной, так как я в возрасте двух лет стал сиротой и смутно помню лишь сильные руки, подбрасывающие меня вверх.

Несмотря на низкое происхождение, Салма, так звали мою мать, была служанкой в доме вельможи, приближенного к фараону. Когда я думаю о прошлом, я понимаю, что только ее красота и спокойный нрав могли стать причиной того, что она была допущена к самой хозяйке Шепсит, чье слово являлось законом не только для многочисленных слуг и рабов, но и для всех управляющих, писцов и всех служащих высокого ранга.

Шепсит прекрасно знала все особенности и пристрастия своего мужа, и заподозрила, что тот изменяет ей с моей матерью. Нельзя сказать, что ее сильно волновали шашни мужа с рабынями, больше всего ее беспокоила вероятность появления на свет незаконнорожденного сына от свободной женщины. Именно такой статус имела моя мать в качестве жены, а потом вдовы младшего командира войска фараона. У вельможи уже были две дочери, и он страстно желал сына наследника. Хозяйка сама хотела того же и стремилась как можно чаще бывать на супружеском ложе, ведь, кроме опасений появления претендента на наследование, ее терзали муки ревности. Соответственно и отношения, складывающиеся в покоях господ, никак нельзя было назвать спокойными и ровными.

В конце концов настойчивость и хитрости жены победили увлечение хозяина, и он уже был готов выгнать мать с малолетним сыном на улицу, но Шепсит затеяла дьявольскую шутку, желая наказать не только ни в чем не повинных вдову с сиротой, но и непокорного, немолодого уже писца, не желающего потакать ее прихотям и докладывающего о них вельможе. За эти прегрешения Мети, когда-то бывший доверенным секретарем хозяина, стараниями злопамятной хозяйки дома был отправлен управляющим в крестьянское поместье, где и прозябал, не имея возможности покинуть его. Он не был рабом, но условия его службы обуславливались различными запретами и ограничениями. Чем именно были вызваны подобные строгости мне неведомо, но они существовали и сделали из «затворника поневоле» мрачного, вечно чем-то недовольного субъекта.

У матери оставались два выбора: оказаться на улице без средств к существованию с нелестной, насквозь лживой сплетней от хозяйки дома за плечами, или выйти замуж за неизвестного человека и навсегда покинуть знакомые места. Отягощенная маленьким ребенком, она выбрала второе, и мы оказались в небольшом поместье, расположенном недалеко от столицы.

Лия, ты еще не заснула, выслушивая многословные воспоминания подопечного, вынужденного последнее время общаться только с собакой? Давай искать тень, здесь становится жарко. Если ты поднимешь и закрепишь шкуры, служащие дверью в хижину, мы сможем устроиться прямо у входа. Дыра, что зияет в потолке на противоположном краю крыши, обеспечит сквознячок, а Гила, надеюсь, возражать не будет.

Лия-Адат подбросила сучьев в костер, подала Чензиру кружку с напитком и позаботилась о компрессе для себя. Уже после этого подготовила новое место для отдыха, и молодые люди устроились продолжать беседу.