Две Лии и Иаков. Книга 2

Две Лии и Иаков. Книга 2
Алик Серебров

Более трех тысячелетий разделяют сознания Адат и Тарбит, сосуществующие в разуме Лии. Героиню истории, описанной в Торе и Библии, обвиняют в колдовстве. В Месопотамии, где уже более трех тысяч лет процветают государства со своими законами, где бушуют междоусобные войны, девушке нелегко отстоять свои права. Только знание законов, умение использовать принципы психологии, наблюдательность, способность к анализу поведения противников и решительные действия позволят Лие двигаться к своей цели.

Две Лии и Иаков

Книга 2

Алик Серебров

© Алик Серебров, 2023

ISBN 978-5-0060-0346-0 (т. 2)

ISBN 978-5-0059-9631-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Две Лии и Иаков»

Книга 2

С врагом можно бороться двумя способами:

во-первых, законами, во-вторых, силой.

Никколо Макиавелли. «Государь».

Но если нужно, как булатный меч,

Язык мой может жизнь врага пресечь.

Саади, персидский поэт.

Часть 1

Глава 1

«Вот и вся моя история. Ты, Гиваргис, знаешь меня давно, и можешь сравнить робкую нерешительную Лию и меня настоящую. Должна тебе сказать, это твои советы помогли мне неузнаваемо преобразиться, за что я безмерно благодарна. А твое любопытство теперь удовлетворено, Чензира?» – вся тройка устроилась у костра. Ночь уже уступала место новому дню, утренние сумерки накрыли все пространство. Небольшое пятно света не могло осветить собеседников, и темнота скрывала выражения лиц и мимику слушателей. Лия устроилась так, чтобы листочки очанки на глазах, прижатые влажной тряпицей, не свалились. Мужчины, несколько приуставшие после непривычной работы, помалкивали.

Совсем недавно им было не до разговоров. При слабеющем свете луны и неверных отблесках костра двое мужчин, пытаясь не показывать слабость, разделывали ягненка. Задача осложнялась просьбой Лии не слишком испортить и сохранить шкуру. Делу помогали опыт и сноровка Гиваргиса, и уже достаточно окрепшие руки Чензиры. Он то стоял, опершись на посох, и то помогал одной рукой, то, удерживаясь на здоровой ноге и стараясь не потерять равновесие, орудовал обоими. Им никак не хотелось показать слабость перед Лией, совсем недавно продемонстрировавшей чудеса общения с богами. Сейчас совсем обычная, простая в обращении девушка превратилась в признанного вожака их маленькой команды.

Смутно разглядев происходящее, Тарбит подумала: «Две головы, три ноги и три руки… Хорошее начало для загадки, только нет сил придумывать. Вот отсижусь в сторонке, напряжение уйдет, может и получится».

Пока напарники были заняты своими делами, Лия, управляемая волей Адат, наведалась в хижину, благо лунный свет еще позволял навести там хоть относительный порядок. Больше всего ее беспокоили последыши, которых более сильные братья оттесняли от материнских сосков. Ворчливо приговаривая и не обращая внимания на ласковые толчки Гилы, устроила светлых с черными мордочками малышей на лучших местах и убедилась, что те жадно присосались к кормилице. Поправила потрепанные циновки, поласкала собаку, и уже было собиралась выходить, но вдруг потянуло назад. Присела, прижалась к большой собачьей голове и вдруг почувствовала, что по щекам потекли слезы, а во рту появился солоноватый вкус.

– Тарбит, это ты плачешь или я? Наверное я, богини не плачут.

– Я плачу, подруга, Нервы не выдержали. Побудь здесь, не выходи, пока не упокоюсь. Мужчинам совсем ни к чему видеть наши слезы. Еще не хватало, чтобы они бросились утешать Лию. И успокой собаку, всю уже облизала. Чувствует, животина, что не только щенкам требуется ее ласка.

– Открою тебе секрет, мы обе сейчас расслабились. И обе дали волю слабости. Интересно, ты каким глазом сейчас плачешь, правым или левым?

– Адат, милая, ты научилась шутить? Я рада за нас, слезы высохли, улыбка появилась. Теперь выбираться из неприятностей и плакать будут наши враги, а мы радоваться жизни и добиваться своего. Надеюсь, ты уже забыла об этих глупостях с домами утех и корчмарями?

– Это не глупости, к сожалению. И радоваться рано. Со дня на день нас ожидает испытание богини, но после того, чему я была свидетельницей и невольной участницей, оно мне уже не кажется непреодолимым.

– Не горюй, подруга. Воспринимай предстоящее приключение не как очередной экзамен, а как задачу по добыванию денег. Недаром говорят: «предупрежден – значит вооружен». Все тогда будет смотреться иначе. Успокой собаку, и пора уходить. Как бы кавалеры не заволновались.

Лия-Адат выбралась на воздух, практически наощупь добралась до своего места у костра. Устроившись поудобнее и приладив на глаза лечебный компресс, нельзя забывать о себе, любимой, затихла, ожидая новых друзей.

«Адат, о чем же им можно рассказывать? Без объяснений не обойдется. Совсем не обязательно плести всякую околесицу, можно просто о некоторых деталях умолчать. – Тарбит перебирала в уме события последних дней. – Они помешаны на богах, причем каждый на своих. Даже простая клятва с упоминанием имени божества может служить доказательством невиновности и при этом никакие доводы против во внимание не берутся. Значит, все непонятные моменты, списываем на них, почитаемых и всесильных. Их много, они сильные, выдержат. Ты слишком не вздыхай. Я все беру на себя, мне, посланнице бога, разрешено. Забирайся в извилину, я подежурю. А сейчас не забываем о себе, отдыхаем».

Лия-Тарбит очнулась от забытья, почувствовав тепло плаща, которым ее неловко укутывала грубая, но заботливая рука.

– Спасибо, Гиваргис, я долго спала? – спросила Тарбит, которая сейчас была ведущей в их тандеме, – хорошо-то как! Как будто я маленькая девочка, а мама пришла проверить, все ли у меня в порядке.

– Спи, девочка. Еще есть время до рассвета, – из темноты послышалось смущенное бормотание, – никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже выросла, и тебя заметили боги. Надеюсь, простишь старому знакомому его фамильярность. Отдыхай, а мы рядом с тобой посидим у огонька.

– Не говори так, Гиваргис. Не хватало еще, чтобы ты обращался ко мне, как к посторонней. Спасибо, еще раз. Сразу стало уютнее, спокойнее как-то. Будем отдыхать, а я вам расскажу, что со мной произошло за эти дни.

Все это было не так давно, но сейчас никто не хотел начинать разговор. Слишком много было неясного и загадочного, слишком много вопросов.

– Я поделилась с вами прошлым, – продолжила Лия, – но сейчас мне может предстоять новое испытание, вы ведь знаете о происшествии по дороге сюда.

Я рассчитывала провести здесь, в нашем убежище, некоторое время, чтобы Чензира немного подлечил ногу, а Гила окрепла. Для того и взяла с собой много еды, да и жертвенный козленок помог бы нам продержаться некоторое время. Но, к большому сожалению, обстоятельства могут сложиться иначе.

Гиваргис, скорее всего, некоторое время я не смогу заботиться о наших друзьях. Можно было бы, конечно, обратиться к отцу, но мне ужасно не хочется делать друзей по несчастью зависимыми от прихотей человека, которого я часто видела властным и грубым. Может быть у тебя есть на примете место, куда мы бы могли переправить Чензиру с собакой, чтобы быть спокойными за них? Я не сомневаюсь в твоей готовности помочь, но даже не представляю, сможешь ли ты сделать это.

Стыдно признаться, но я совершенно не знаю, где и как ты живешь. Приходя к колодцу, замерев от интереса и восхищения, я слушала твои рассказы о подвигах и путешествиях. Не будь их, вряд ли девушка-тихоня, осмелилась бы выступить против правил. Но сейчас есть что есть, и положение достаточно сложное. Безвыходных ситуаций не бывает, сам учил – «надежда умирает последней», а мы собираемся жить долго и счастливо. Нам нужно знать все возможности, чтобы принять верное решение. Сможешь помочь?

– Даже сейчас, Лия, я не знаю, как же следует к тебе правильно обращаться, – Гиваргис поправил в очаге кусок жарившейся баранины, – после того, что ты продемонстрировала сегодня, мои похождения выглядят мальчишескими забавами. Но сейчас не об этом. Должен тебе сказать, что я считаюсь достаточно обеспеченным человеком, хотя мое богатство, если то, чем я владею можно так называть, доставляет мне больше забот, чем радости. Это как большой мешок без веревки – нести неудобно, а бросить жалко. Все мое богатство связано с покалеченной рукой.

Я тогда служил в пехоте митаннийцев. Мы двигались на юг и однажды сошлись в кровавом бою с вавилонянами. Сначала мы дрались всем нашим отрядом против пехоты и колесниц южан. Их колесницы, громоздкие и неповоротливые, представляли собой большие телеги со стенками из сплетенных прутьев, обтянутых кожей. Они были запряжены ослами, бока которых тоже были прикрыты кусками кожи. На телегах, защищенные со всех сторон, стояли лучники и осыпали нас стрелами так обильно, что мы даже не помышляли о наступлении и были вынуждены защищаться. Все сгрудились в тесную группу и прикрылись щитами, ожидая прекращения обстрела.

Он и закончился, но не потому, что у врага иссякли стрелы. На нас двинулась пехота вавилонян, и лучники боялись попасть в своих. Когда мы сошлись, началась жестокая рубка. Скоро бой разбился на отдельные схватки, и тут во фланг вражескому отряду вырвались колесницы митаннийцев. Запряженные конями, они носились по полю боя, а лучники с близкого расстояния без промаха поражали врагов. Перевес сразу перешел на нашу сторону, мы воодушевились и тоже пошли в атаку.

Одна из колесниц проносилась рядом с местом, где я с товарищами сошелся против группы бородатых крепких вавилонян. Лучник на колеснице всадил стрелу в одного, но колесо его колесницы застряло между камней, и вражеские пехотинцы рванулись к легкой добыче. На свою беду, или, возможно, такова была воля богов, так или иначе я оказался на их пути.

Отступать и уворачиваться от схватки с двумя бойцами не было возможности, я приготовился подороже продать жизнь и дать возможность колеснице уйти из-под удара. От первого же прикосновения тяжелого меча мой щит, уже потрепанный в схватке, развалился, но я умудрился вогнать короткое копье прямо в брюхо нападавшего. Второй противник не стал дожидаться, пока я развернусь к нему, и нанес удар, след от которого виден на моем лице. Слава богам, он не задел глаз, но кровь хлынула потоком. Когда я попытался защититься левой рукой с остатками щита, он новым ударом сделал меня одноруким. И все же эта обтянутая лохмотьями кожи разбитая плетеная корзинка, которая раньше называлась щитом, отвела удар в сторону, и к моему счастью, нога отделалась легкой царапиной.

За это мгновение колесница сумела освободиться от каменного захвата и, выпустив стрелу в моего соперника, кавалерист помчался прочь, крикнув в мою сторону: «Тебя обязательно найдут, солдат». В шуме боя я едва слышал и понимал его. Покачавшись на месте, я упал без сознания и провалялся в компании с двумя поверженными врагами до вечера, пока меня не подобрали уцелевшие бойцы, собиравшие трофеи и раненых. Иногда я думаю, что все случившееся тогда произошло не случайно, что великая Иштар, отняла у меня руку, но сохранила жизнь и позволила проявить себя перед вельможей на колеснице для чего-то только ей ведомого.

Как ни странно, но всадник все-таки нашел меня в команде выздоравливающих. Я готовился к уходу из армии и раздумывал, как прожить на мизерную пенсию и возле какого храма просить милостыню.

Сам я не встречался со знатным господином, никем другим он и не мог быть. К управлению колесницами никогда не допускаются простолюдины, только приближенные к царскому двору могут заниматься разведением, тренировкой и использованием лошадей.

Слуги этого воина нашли меня, наградили малой толикой денег и сообщили, что мое имя внесено в список тех, кто за верную службу царю получит земельный надел в вечное владение. Я не имею права продать этот участок или подарить кому-либо, лишь передать по наследству. Зато могу использовать его по своему усмотрению – растить зерно, чем занимаются здесь все крестьяне, разбить огород и выращивать на нем овощи, посадить сад, устраивать пастбище – все, используемое в крестьянском хозяйстве и приносящее доход, главное, чтобы платил причитающиеся за имущество деньги. Но земля на участке истощена и не дает урожаев, средств, чтобы затеять нечто, что могло бы обеспечить существование, у меня нет. Кусок земли, отмеренный мне, это никому не нужный выгон, через часть которого к тому же проходит высохшее русло реки. Несмотря на его никчемность, он все же числится на табличках царских служащих, как земля, за владение которой нужно взимать налог. Платить его я не в силах, но нанять рабочих или самому работать на нем не могу.

У меня были мысли бросить все и уйти в город, тогда через год отсутствия хозяина земля вновь перешла бы в собственность государства. Удерживает от этого решения лишь чувство благодарности к неизвестному вельможе, чьими стараниями я оказался землевладельцем, и страх оказаться нищим попрошайкой на ступенях храма. Пока удается держаться.