Шантажистка

На улице стемнело. Если я продолжу тут рефлексировать, то грязно и безобразно напьюсь.

Нужно возвращать свою жизнь в нормальное русло. Взять себя в руки.

Я поставил на место коньяк, благоразумно загородив початую бутылку стопкой грамот, и закрыл шкафчик. Привёл себя в порядок. И вовремя заметил красную помаду на манжете рубашки.

Опять прошиб пот.

А Тамара не могла это увидеть?! Как пристально она меня рассматривает? Насколько наблюдательна? Что, господи боже мой, она могла бы подумать.

Ладно, будем честны – всё, что угодно, кроме связи с девятиклассницей Леной Семёновой.

Но что подумает Лариса?

Пожалуй, не стоит стирать рубашку, едва придя домой. Это мне совершенно не свойственно. Кроме того, помада может и остаться. Не куковать же мне под стиральной машинкой, чтобы вовремя проверить?

Нужно купить точно такую же. И поспешить, пока ещё работают магазины. Хорошо, что рубашка белая. Таких всюду пруд пруди.

Я даже посмотрел на ярлыке, какой она фирмы, прежде чем закрыть свой кабинет и наконец-то выйти из лицея.

Миша позвонил, когда я покидал торговый центр. Сегодняшний день сотворил в голове такой кавардак, что я напрочь о нём забыл.

Но, похоже, лимит неприятностей на сегодня был полностью исчерпан. Сын извинился и сам отменил нашу встречу.

«Не парься, па, – добавил он в конце. – Мама звонила. Пожалела тебя, кажется. Я не против отдать комнату, только погодите с ремонтом недели две. Вывезу оставшиеся вещи. Раньше зачёта вообще не будет времени. Потерпите?»

Бегая по магазинам в поисках нужной рубашки, я совершенно протрезвел, и очень приободрился. Я чувствовал себя выбравшимся из смертельной ловушки целым и невредимым. Даже несмотря на то, что пришлось занимать двадцатку у приятеля. Я ношу дорогие рубашки. И не держу большие деньги на счету после того случая с казино.

Домой я вернулся поздно. Лариса списала моё сияние на то, что сама поговорила с сыном. Она пыталась обсудить обои и письменный стол, которые выбрала для будущего кабинета, но мне было сложно сосредоточиться. Веселье сходило на убыль, настроение портилось.

Снова захотелось выпить, но я поборол это желание. Нужна трезвая голова.

Лена Семёнова продолжает учиться в моём лицее.

Я могу встретить её в коридоре. Во дворе. В столовой.

Как вести себя с девятиклассницей, если тебе сорок четыре, и ты отлично видел её левую грудь?

Меня опять пробрала дрожь.

Когда-нибудь из-за своих выходок эта девочка попадёт в серьёзную беду. Сегодняшний успех вдохновит её на новые преступления. Она перестанет быть осторожной.

Я должен предостеречь Семёнову как взрослый ответственный человек, как учитель, как директор лицея.

Но только чёрта с два я с ней когда-либо заговорю!

Мне даже смотреть на неё стыдно.

В мире нет ничего более ужасного, чем педофилия. И ничего более отвратительного.

Лена Семёнова будет учиться у меня ещё целых два года после того, как кончится этот семестр. Девятиклассница и её сосок, отпечатавшийся у меня в мозгу.

Какая грязь.

Может, притвориться больным? Провести недельку дома? Моя жена работает гинекологом, торчит в своей клинике с раннего утра и часто задерживается до семи-восьми вечера. Я буду предоставлен сам себе, смогу отдохнуть.

И сопьюсь за эту неделю.

Нет, я пойду на работу, как ни в чём не бывало. Я не должен как-либо менять свою жизнь. Что сказала Лена? «Забыть, словно страшный сон».

Именно так. Следует перестать об этом думать.

Сообщение с неизвестного номера пришло в половине первого ночи. Я, конечно, так и не смог отключиться. Смотрел в потолок. Уже второй час подряд.

Лариса пошевелилась, и я спешно сунул телефон под одеяло, опасаясь нового шума. Наощупь убрал звук. И прокрался в ванную.

Сообщение в мессенджере. Внутри был видеофайл продолжительностью сорок семь секунд. Он застыл на заглавном кадре, снова вымывшем все мысли прочь из моей головы и оставившим там пустоту.

В ушах поселился тревожный, нарастающий гул. Затылок стал тяжёлым.

Кошмар вернулся.

Меньше всего на свете мне хотелось смотреть, что запечатлено на видео. Но я прекратил дышать и очевидно не смог бы вернуть организму эту функцию, не нажав плэй.

Тут же мой гневный голос рявкнул очень громко, на всю ванную: «Я прислал тебе сто тысяч рублей!».

В панике я убрал звук до самого минимума, едва не выронив телефон на кафельный пол. Санузел в нашей квартире рядом со входной дверью. Спальни далеко. Не думаю, что Лариса или Маша могли бы что-то услышать или понять.

Я не отводил глаз от экрана, словно бандар-лог перед удавом Каа. В кадре был потолок и силуэт женщины снизу вверх. Лицо растрёпанной Лены в этом ракурсе выглядело очень странно. Размазанная помада походила на театральный грим. Её дрожащие пальцы с розовым лаком на коротких ногтях застёгивали пуговицы рубашки. Сбивающийся голос звучал таким детским.

«Да-да, простите», – было видно, как зубы отчаянно закусили нижнюю губу.

«Приведи себя в порядок и убирайся отсюда! – снова прогрохотал мой голос. Ходящие ходуном пальцы Лены на экране с трудом справлялись с пуговицами. – Да поспеши же ты, пока никто не вошёл!»

Пальцы застыли, и руки – левая ладонь судорожно обхватила правый кулак – прижались к груди, на которой оставалась бесстыдно расстёгнутой как минимум одна лишняя пуговица и отчётливо виднелся темнеющий синяк, неистово, кричаще напоминающий след пятерни.

«Александр Николаевич, – исказившись в гримасу, испуганно пискнул рот с размазанной красной помадой. – А у меня… не будет теперь проблем в учёбе? Или… или придётся всё повторить?»

Я не дышал уже почти минуту. Не мог.

«Лена, у тебя не будет никаких проблем в учёбе. Просто уходи отсюда. Тебе не нужно больше ничего повторять!»

Последнее предложение получилось хриплым.

Из него будто бы сочилась похоть.

«Обещаете?» – «Я. Тебе. Обещаю».

А потом картинка дрогнула, завертелась, и в кадре оказался я – раскрасневшийся, с пылающими глазами, каплями пота на лбу и перемазанными красной помадой губами. Я стоял, опираясь двумя кулаками о стол в пол-оборота к ней. Я был в кадре не больше двух секунд, но именно на них видео остановилось.