соседняя зависть, кошмарности снов.
Не в моде, не в спросе громоздкие думы.
Предсмертья поэзии, правды, добра.
В глазах горожан опустенья и суммы.
Их руки – не крылья, а два топора.
Угасло, дотлело совсем светлодушье,
тепло испарилось из рода славян.
Все души ужались до формы клетушки,
давно одичали от множества ран.
Несчастные дети несчастных супругов.
Бессмыслица, хаос, бардак каждый час.
С экранов гипноз, исторжение слухов.
Народная рознь, отчуждение масс.
Банальные игры купцов и холопов.
Дымы, ядовитость из пастей и труб.
И мне не хватает средь этого скопа
покоя, любви и целующих губ…
Человеческая благодарность
Остывшие рыбные кости,
медальки простой чешуи,
мясные полоски, как гвозди,
наброски овсяной лузги,
две жадные горсточки каши
и лента свекольной коры,
кусочек картошки, как сажа,
в бульоне давнишней поры,
какая-то тёмная вена,
очистки, огрызок и сор,
а сверху наплёвками пена,
водица, как мыльный раствор,
дробинки гороха, редиска,
как пьяная рвота бойца.
Всё это в погрызенной миске
в награду за стражу дворца…
Забота о будущем
Мой домик – скворечник без пола.
Порхаю в нём даже во сне.
Лишь крыша, дощечки средь боли,
с пригоршней гнезда на стене.
Ветра расточили все щели.
Ржавеет оставшийся гвоздь.
Как будто в дощатой пещере
несу свой измученный пост.
А дерево ссохлось, подгнило.
И дятлы всё съели в стволе.
Тут холодно, пусто, немило.
Эх, было бы проще в дупле.
Пора деток выучить лёту,
прогнать из висящей тюрьмы
всю эту пернатую роту,