Становясь легендой

Разумеется, бард не заметил, что как только он отошел от двери, внутрь гостиницы проскользнула тень. Акива запер дверь совсем не просто так.

Выйдя из деревянной кабинки, бард почувствовал себя намного лучше, теперь ему просто очень хотелось спать. Он вернулся в «Выдру» и от отправился к себе. Однако, когда Есень приблизился к своей спальне, он снова услышал знакомый свистящий голос.

– Так-так… видать, эта коморка жилая, – бормотала бесформенная тень, скользя по комнате. – О, какая рубашка! Может, взять? Хорошая, долго прослужит… и нарядная… продать ее? Можно и продать! На такую рубашку можно недельку прожить, под землей-то можно, да… О, а это что? Тетива, что ли?… А, струны! Точно продам… крепкие… Наверное, хорошо пойдут…

Так незнакомец описывал почти каждую вещь Есеня, которую находил в комнате. Барду эти разговоры не понравились.

– Ты кто такой!? – грозно прошипел толстяк, заходя внутрь и насупившись. Вспышка боли в голове заставила его поморщиться, от чего лицо приняло совсем уж угрожающий вид.

Незнакомец, укутанный в ворох шарфов и напоминающий скорее привидение с подмостков дешевого театра, чем живое существо, вздрогнул и обернулся.

– А ты кто такой? – прошипел он.

– Я Есень! – ответил бард. Он был одного роста с воришкой, но зато раза в три шире и, если вдруг что, себя в обиду точно не даст. Мысль о том, что у вора может быть нож или что похуже, обошла затуманенную голову барда стороной. – Это моя комната, а ты иди отсюда!

– Ишь какой! – проворчал сгусток шарфов, отступая на пару шагов. – Тебе что, рубашки жалко? У тебя вон одна мандолина чего стоит, а мне жить не на что!

– Что, совсем не на что? – спросил бард, сам не зная, зачем. Есень вспомнил, как этот некто просил Акиву не выгонять его, и музыканту вдруг стало жаль незнакомца.

– Совсем!

– А почему тебя Акива выгнал?

– А вот этого тебе лучше не знать, приятель, – проговорил вор в шарфах. – Что ж, не хочешь по-хорошему, так значит сам напросился…

Тень вдруг начала расплываться, лепестки балахонов один за другим раскрылись, а среди них зажглись два оранжевых огня. Эти огни слегка подрагивали, притягивая взгляд и вводя в легкий транс.

Есень еще не догадался, в чем дело, но его безотказный инстинкт бывалого путешественника сработал без промедлений. Схватив мандолину, стоящую у стены, он огрел ею незнакомца, что было сил. Будь верная подруга музыканта деревянной, непременно разлетелась бы в щепки от такого удара, но она была наполовину из металла и уже не раз становилась грозным оружием в руках барда.

Огни сразу потухли, раздался сдавленный вскрик, и неизвестный повалился на пол.

Некоторое время Есень стоял над своей жертвой, соображая, что такое сейчас произошло. Потом он поставил мандолину к стене и бросился к лежащему на полу телу.

– Боги, только бы я его не убил!… Только бы не убил!… – бормотал бард, лихорадочно распутывая бесчисленные шарфы.

Наконец, последний шарф открыл голову незнакомца.

Тусклый свет только занимающегося утра едва проникал в комнату, но и его было достаточно, чтобы Есень с первого взгляда узнал ланка.

До сих пор музыкант почти не видел их, только издалека. Все люди-змеи куда-то попрятались после того, как верховный бог ополчился на них.

У этого вместо кожи была бархатистая светло-зеленая чешуя, как у ящерицы, а серые жесткие волосы он заплел в тугие мелкие косицы. В остальном перед Есенем лежал обыкновенный человек.

– Э, приятель, очнись! – проговорил бард, легонько ударяя лежащего по щекам. – Приятель!…

Но ланк не двигался.

Есень тихонько завыл от страха и поднялся. Он не знал, что нужно делать в таких случаях. Однако он точно знал, кто мог это знать.

Акива только-только уснул у себя в комнате после тяжелой ночи и был злее бешеной фурии, когда Есень его поднял. Однако услышав, в чем дело, леннай попридержал ругательства и поспешил в коморку барда.

Ланк все еще лежал на полу.

Опустившись к нему, леннай проверил пульс и вздохнул с облегчением.

– Жив, – сказал он, нахмурившись. – Но лучше бы помер, оказал бы нам всем большую услугу!

– Кто он такой? – спросил бард, садясь на свою кровать. Ланк жив – какое счастье… Боги, никогда бы Есень не подумал, что будет так рад живой змее у себя в комнате!

От пережитого волнения у музыканта коленки подгибались, однако в голове малость прояснилось.

Акива уселся на пол и устало протер глаза.

– Скрывающийся от церкви ланк, – ответил он. – Если он тут останется, если его тут найдут…

– И что мы с ним будем делать? – поинтересовался бард спустя некоторое время.

Лицо Акивы приняла странное выражение, одно из тех, которые лица людей изобразить не могли. В какой-то мент барду показалось, что леннай велит ему отнести бессознательного ланка в канаву поглубже, да подальше от «Выдры».

– На чердак. Пусть там сидит, нелюдь проклятый. Помоги мне отнести его туда.

Есень оторопело кивнул.

Несмотря на то, что выглядел бард, как румяный пончик, силы в нем было не меньше, чем в любом крепком деревенском парне. Он легко поднял тощее тело на руки и послушно потопал следом за Акивой.

Пока все обитатели «Мокрой Выдры» спали, они устроили змея на чердаке, соорудив тому постель из его собственных шарфов. Акива оставил там еды, воды и пустое ведро, а потом запер чердак снизу.

– Ну вот и все, – вздохнул Есень, когда они с леннайем спустились на первый этаж.

– Хоть слово кому скажешь… – проговорил Акива, опасно сверкнув янтарными глазами.

– Скидочку сделаешь? – спросил Есень, робко улыбнувшись.

От такой наглости брови леннайя сползли вниз, а из-под губ показались желтые клыки. Раздалось тихое рычание.

– Могила! – воскликнул бард, поднимая руки. – Акива, мы же уже почти как родные!…

– Брысь отсюда! – прошипел нелюдь на барда.

Есень поспешил убраться в свою комнату, где забрался под одеяло и, несмотря на все потрясения, крепко уснул.

Следующее утро в «Мокрой Выдре» ничем не отличалось от любого другого. Сонные и еще не отошедшие от вчерашней пьянки посетители потихоньку выползали из своих комнат, среди них был и Есень.

– И чем ты меня вчера напоил, старый прохвост? – ворчал он, устраиваясь у барной стойки, за которой стоял Акива.

Хозяин «Выдры», как и всегда, был в чистой свежей рубашке, изысканном жилете и без единого следа бессонной ночи на лице.

– Чем ты просил, тем и напоил, – фыркнул он, разглядывая помятого барда.