Лесниковы байки. Волчья Тропа

– Давай-кось, поглядим тебя, – сказала она грудным, чуть низковатым голосом, и поставила чугунок на стол.

– Где я? – просипел спросил Николай, – Я… умер?

– Да покуда жив ты, Николай. Хоть и застыл сильно, да и пораненный… Но это ничего, заживёт.

– А как ты, матушка, знаешь, как меня звать? – Николаю было больно говорить, каждый вдох давался с трудом, горло словно ободрали ему, саднило, – Тебя саму как звать, матушка?

– Марьей зови. Говорить тебе не надобно, помолчи. Сейчас раны твои погляжу, а после накормлю тебя.

Сильными руками ворочала Марья охотника, сняла повязку и оглядела раны, которые оставила Николаю убитая им медведица. Теперь вот ему ни добычи, ни нарточки не осталось, даже ружьё – всё в озере потонуло… И сам он… как тут оказался, если теперь здесь лето?

Марья положила на раны примочки, потрогала прохладной ладонью лоб Николая и нахмурилась. Он и сам чуял, как наливается жаром тело, голова стала тяжёлой и от света, проникающего в растворенное окно, заболели глаза. Есть не хотелось, Марья это тоже поняла и принесла тёплое питьё, оно было терпким и освежающим, и напившись, Николай провалился в сон.

А как и не спал будто, в горячке снова мерещилось ему, как уходит под ногами лёд, и мёртвая, чёрная вода поглощает его… как опускается он на самое дно, ещё не мёртвый, но уже и не живой. Не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, ложится Николай на чистое песчаное дно, рядом со своей нарточкой, и как раз в лицо ему глядит и скалится убитая им медведица.

– За что же ты, и дитя моё, и меня…, – открыв пасть, сказала ему вдруг медведица, изо рта её вырвались пузырьки воздуха и взвились вверх, туда, где зиял провал во льду, в него глядел теперь месяц, окружённый рябью на поверхности воды.

Кричал Николай, метался в бреду, потому что нестерпимо больно было от того, как разрывает его грудь ледяная вода, и страшно от того, как скалится ему в лицо медведица, а её медвежонок ревёт и подмигивает уцелевшим глазом…

Просыпался Николай от того, что заботливые руки Марьи обтирали испарину с его лба, давали попить, а карие её глаза глядели на него с жалостью. После он засыпал, но снова чудны?е картины являлись ему…

Будто солнечный свет заливает всю его кровать, а у стола стоит девушка… Её светлые, золотистые волосы были заплетены в причудливую косу, перекинутую на высокую грудь. Одета девушка было тоже чудно? – её светлое, словно серебряное платье богато расшито узорами, и вся она словно соткана из морозного инея. Она глядит на него, и укоризненно качает головой.

– Что ж ты, Николай… ведь дано тебе было довольно добычи, хоть и не просил ты, а мы тебя приветили, не обидели ничем, помогали. Как ты отплатил?

В двери показалась огромная фигура человека, и Николай признал его – это был тот, что сидел у костра. Именно его видел Николай перед тем, как провалился под лёд!

– Ирвил, – сердито и гулко прогудел голос этого человека, он отразился от потолка и стен, – Почему ты спасла его? Его надо убить! Он преступил… Я желаю мщения за жизни моего рода, погубленные им! Твой брат рассудил бы так!

– Аркынай, – голос девушки звучал ласково и повелительно, она глядела на Николая и глаза её наполнились слезами, – Ты же сам видишь, что ему предстоит. И он ещё не исполнил то, что должен! Потому и пошёл он Волчьей тропой, а она его к тебе привела. И ты исполни то, что назначено тебе свыше.

Высокий человек, похожий на медведя, глядел на Николая сердито и скалил зубы, словно хищник, лицо его было тёмным от злости, собранные в хвост длинные коричневые волосы делали его ещё больше похожими на зверя. Он снова окинул Николая взглядом чёрных глаз и скрылся в дверном проёме, пригнув свой рост.

– Видишь, что ты наделал, – шелестел голос девушки, которую назвали Ирвил, – Сколько горя ты принёс этому народу… и теперь никто из них тебе никогда не поможет. Смотри…

И перед Николаем возникло другое видение. Он видел много людей, они собрались на широкой поляне перед озером, стояли, склонив скорбно головы. Все они, и взрослые, и дети, имели крепкое сложение и коричневые волосы. Мужчины несли на себе кожаные нагрудники, удивительной выделки, у некоторых на поясе висели короткие ножны.

Посреди поляны был сложен большой погребальный костёр, пламя ещё не охватило политые смолой брёвна… на устроенном для погребения ложе Николай увидел женщину и ребёнка. Одеты они были в светлые платья, последнее их пристанище было украшено белыми цветами…

Николай понял, это он их убил… но ведь… это была медведица! Не человек! Не женщина и ребёнок, а звери! Как же это получилось? Ведь если бы он знал… то никогда, никогда!..

– Им назначено было три года прожить там, и вернуться сюда, – сказала ему Ирвил, она не оставляла его, всегда была рядом, – Не тебе было нарушать этот порядок, и потому тебе дано было по твоей нужде, ни больше, ни меньше! А ты не смог совладать, ты убил тех, кто должен был жить!

– Я не хотел! – Николаю было так больно, как никогда в жизни, и вовсе не телесная боль его терзала, нестерпимо болела душа, – Обуяла злость меня, я не хотел… не желал такого! Я хочу всё исправить! Как это сделать? Помоги мне!

Сильно и яростно вспыхнул погребальный огонь. Люди стояли, опустив головы, дети прижимались к материнским коленям, но никто не плакал. Ни стона, ни горестных слов не было слышно, только ревел огонь, унося ввысь россыпи искр. Огонь отражался в синей озёрной воде…

Снова видел Николай кровать и комнату, стол у окна и лампу, которая горела тоненьким огоньком. За окном виднелся кусочек тёмного ночного неба, усыпанного звёздами, а возле стола сидела Марья, в её пальцах мелькала иголка. Рядом с нею на скамье сидел Аркынай, он глядел на Николая сердито сдвинув кустистые брови.

– Лучше будет, если ты дашь ему умереть! Потому что я всё равно его убью!

– Это не нам с тобой решать, – мягко отвечала Марья, – Не нам…

Николай почувствовал, как по его щекам бегут на подушку слёзы запоздалого осознания и раскаяния.

Глава 6.

Николай проснулся, словно из омута вынырнул. Вокруг царила темнота, он посмотрел в окно и увидел звёздные россыпи, над лесом висела полная, огромная луна, заливая жемчужным светом широкий луг и озёрную гладь.

Кое-как поднявшись, он спустил с кровати ноги и прикрыл глаза, потому что всё вокруг него вдруг завертелось. Подождав, когда в голове проясниться, Николай оглядел комнату. На столе стояла кружка с водой, и он выпил всю, потом заглянул в крынку, там был отвар каких-то трав, он выпил и его.

Сил прибавилось, в голове прояснилось, и Николай стал думать о том, что же с ним произошло, и где он оказался…

«Наверное, я умер, – думал он, – Этот человек, похожий на медведя, убил меня… и теперь мне всё мерещиться. Остяк мне рассказывал, легенда есть у них про Арка, человека-медведя, который хранит этот край…И теперь, после смерти, он наказывает меня…»

Николай немного озяб, в окно веяло утренней прохладой с озера, за лесом небо уже светлело, гасли звёзды – с востока катился рассвет. Звонко запел горластый петух, и Николай удивился – вот же, и на том свете есть петухи да куры, надо же, диво какое.

В доме послышались шаги и в комнату вошла Марья. Увидела сидящего у окна Николая, она заулыбалась.

– Ну, гляжу сдюжил ты, Николай. Отступила болезнь, теперь силы набираться будешь.

– Марья, благодарствуй за заботу. Кабы не ты, и вовсе худо мне пришлось. Только скажи ты мне Бога ради… где я? Я помер и попал на тот свет? Почему… ведь была зима, я провалился под лёд… и оказался здесь, где лето…

– Давай-ка, ложись сперва, окутайся. Ты слаб ещё, нельзя тебе. Не знаю, как тебе ответить, – покачала головой Марья, – Ты себя чувствуешь мёртвым?

– Н… нет… я не знаю… но как же… лето?

– Лето, – согласилась Марья, – Ирвил пожалела тебя. Брата своего не послушала, bАркыная тоже упросила, оставить тебя в живых, а он ведь убить тебя хочет. И сейчас не смирил гнев… да разве можно такое простить? Прав он – всё тебе дадено было, благоволил тебе Ирбис, гор и тайги хозяин, а ты чёрным злом ему отплатил. Зверя стал бить без счёту и нужды, хотя дано тебе было, сколько надобно, и удача была при тебе. Потому и пришёл на заимку к тебе шатун, рассердил ты хозяина неблагодарностью своей, да алчностью – всё тебе было мало. Всё у тебя и забрали, всю добычу – в науку. А потом и вовсе зло тебя обуяло… Анийян убил, и сыночка её… Им ведь своя жизнь назначена была, а ты решил, что можешь вершить – кого жизни лишать.

– И… что теперь со мной будет?

– Не знаю… я и сама здесь оказалась… свои у меня грехи. Только после, когда меня отпустили, не захотела я возвращаться. И мне позволили здесь остаться, теперь вот тебя выхаживаю… Может и ты не захочешь обратно.

– Как же, у меня там Катерина… как она без меня? Я только… дом у нас новый, свадьбу играть собрались.

– Ладно, что судить-рядить. Не тебе теперь своей судьбой распоряжаться, и коли позволят искупить да вернуться – так тому и быть.

– Я не знал… что это люди… медведица та, – пробормотал Николай, – Охотник тем и кормится, испокон веков так пошло! За что же меня-то?

– Вот в том и дело – когда поймёшь, за что, тогда может и вернёшься. Видать, судьба такая у тебя, и не дано людям знать, что боги им уготовали.

Пришло утро, Николай вышел из комнаты, где провёл в болезни невесть сколько времени, и осмотрелся. Лежал он в небольшой светёлке, а сам дом был большим, с высоким потолком и большой расписной печью. Широкий дубовый стол, гладкий, был покрыт льняной дорожкой, на которой стоял медный самовар. Всё как у людей, вот только одно – угла красного с образами, как у всех добрых людей – в избе не было.

Марья указала ему на стоявшую у края стола кружку, рядом лежала краюха хлеба. Николай почувствовал голод, и вмиг всё съел и выпил. Молоко было парным, вкусным, давало силы и напомнило Николаю его далёкое детство, когда родители были ещё живы, и матушка доила добрую и спокойную Белуху…

– Марья, давай работы какой, – сказал Николай, – Не зря ж ты меня выхаживала, пора и мне за добро отплатить.

– Баню поди затопи, тебе отпариться надо, – улыбнулась Марья, – Повезло тебе, Николай, что цел-невредим остался… мороз, он никого не щадит.