Sъло

«Этот тип, видать, псих», – Олег посмотрел в сторону расположенной неподалеку психиатрической больницы.

– Я не полагаю, а опираюсь на факты, – четко пояснил он свою позицию.

– Святой человек, если бы Вы знали, что сегодня умрете, что бы сделали? – продолжал наседать незнакомец.

– Встретился бы с теми, кто мне дорог, – на автомате ответил Олег. Он начинал злиться: не по душе ему был этот странный разговор. Вроде ни о чем особенном не говорили, а вроде душу наизнанку вывернул.

– Вы знаете, что каждое число имеет магическое значение? Помните у Пушкина: «тройка, семерка, туз». Как думаете, Мир дуален, тривиален или многогранен?

– Вы все в одну кучу валите! – возмутился Олег. – Я уже ничего не понимаю! Дуальность – это двойственность, а тривиальность – банальность. Разве можно в данном случае употреблять эти слова вместе?

– Неужели вы полагаете, что все можете познать? Как же Дзело?

– Причем тут зеро? – в голове у Олега проступил образ рулетки.

– Ни одна душа на Земле не может знать все. Вот, например, сколько чашек сахару вы кладете в чай?

– Три, – на автомате ответил Олег, сам не понимая, почему продолжает разговаривать с этим типом.

– Приятного чаепития пожелал бы вам Льюис Кэрролл. Сахар в больших количествах, между прочим, вреден. Кстати, если считать от рождества Христова, сегодня день – тройка, а Ваше число по рождению – семь. По крайней мере, так говорится в учениях древних славян.

– Причем тут славяне? Я полагал, вы рассуждаете о числах и нумерологии.

– Но так у каждого народа, ну или, если хотите, Мира, числовое значение свое.

– Есть же то, что их объединяет?

– Устои, – речь незнакомца стала гораздо медленнее и глубже.

– Хоть в чем-то мы сходимся, – с облегчением сказал Олег. – У всего есть основа, смысл, логика. Так?

– Основа и логика – разные вещи, молодой человек. Не путайте сами себя и не подменяйте понятия.

– Ваша речь рассудительна и в то же время алогична.

– Для вас или для меня? – уточнил незнакомец.

– Естественно, для меня.

– Благодарю, – на секунду незнакомец смолк, потом спросил вновь. – С сосны упало семь шишек, сколько шишек осталось на дереве?

– Не знаю. – Олег, немного привыкший к каверзным вопросам, уловил смысл загадки.

– Вот и я говорю, все знать – невозможно, а потому перейдем к главному, к сути. Итак, для Вас осталось одно число.

– Вы говорите про туза? – вспомнив произведение Пушкина, уточнил Олег.

– Если говорить о тузе в рукаве, то да. – Речь незнакомца опять ускорилась. – Итак, ваш туз – девятка.

– Что означает это число у славян? – Олегу казалось, он обязательно должен спросить об этом.

– На этот вопрос, полагаю, вам лучше ответить самому.

– Где же я отыщу эту информацию? Нумерологией не увлекаюсь.

– Когда разомкнёте круг, и Дзело до поры испарится, познаете определенную суть вещей.

– Вы говорите загадками.

– Для непосвященного – да. Так какой срок вам отведен? – повторил незнакомец один из первых вопросов.

– Если, как вы говорите, во мне живет Бог, столько, сколько захочу. Все годы, что ни есть, мои.

– Вам не откажешь в здравомыслии, но многие, услышав это высказывание, сочли бы вас высокомерным.

– Чем дальше в лес, тем больше дров. – Олег устало потер лицо. Этот странный разговор вконец утомил его.

– Хоть в чем-то мы сходимся, – загадочно улыбнулся незнакомец, – Помните, Святой человек, лес, которому нет конца, никогда не кончится, – после этих слов голос незнакомца стих.

Когда Олег огляделся по сторонам, поблизости никого не оказалось. Улица, по которой он шел, по-прежнему была безлюдной. Минут пять молодой человек стоял не двигаясь. Он не мог понять, то ли он заснул на ходу, то ли его загипнотизировал ловкий умелец, то ли он просто-напросто встретил психа, сбежавшего из больницы.

Юрий Юрьевич Комов людей не любил, они раздражали его одним своим видом: одни слишком тонкие, другие слишком толстые, одни умные, другие – тупые, одни надоедливые, с другими и двух слов не свяжешь. Он уже убил пять человек и еще бы десяток-другой к праотцам отправил, да, как оказалось, вершить правосудие – нелегкое дело.

Для Юрия Юрьевича долгое время оставалась загадкой, почему его до сих пор не поймали. Он ломал над этим вопросом голову, но потом понял: то промысел Божий. Соседка по воскресеньям в церковь бегает и все кудахчет: «То промысел Божий, се промысел Божий». Вот он, Юрий, и уверовал, что его жизнь – тоже промысел Божий. Как иначе? Очищает он землю от всяких гадов, что чернят ее делами дурными. Он свое дело хорошо знает. Если же спросят, докажи, что поступки твои – промысел свыше, он объяснит, раз никто убитых им иродов не хватился, значит, поделом им, значит, никому они не нужны.

О покойнике либо хорошо, либо ничего. Ну, если он скотина последняя, что о нем хорошего скажешь. Тьфу! Думать противно. Некоторые идут на похороны и всё скулят: «Жаль человека, жаль». А что его жалеть? Жил, да помер. Дело великое. Пил, скотина, так, что лыка не вязал, а бабьё все за свое «жаль человека, жаль». За что его жаль? За то, что он тебя по полу за волосы тягал? За это, пожалуй, пожалеть можно: жена, не жена, тяжесть еще та. Женитьба, что хомут на шею. Одно хорошо, временами в бабах смысл есть. Попользовался, да что тряпку – в угол: знай свое место. А начнет выступать, двинешь разок, сразу тихой становится. Каждому в этом мире место определено.

Юрий развернул газетку, налил себе пива и достал пару отменных рыбин. Счищая чешую и потягивая холодное пиво, он не торопясь рассуждал.

Что мне их милицейское дело, следователи, прокуратура… Туфта одна. Ну, придушил я Петьку, и что? Тело нашли, судмедэкспертизу провели, а толку? Задушили парня – весь их вывод. Я и то больше об этом деле рассказать могу. Кричал он, как девица припадочная, красным сделался, как рак, извивался, как гад ползучий. Вспомню глаза его красные – дрожь берет. Противно. Пьяница, алкоголик запойный. Кто его ищет?

Жену его сначала пожалел. Думал, наконец, вздохнет баба от побоев. Так года не прошло, к ней на хату мужики чередой потянулись. Сорок семь бабе, а она как девица намалевалась и знай свое – подол дерет до пояса. Ну, пошел я к ней чайку попить, сыпанул, пока не видит, в стакан мышиной отравы, и дело с концом. А молва людская знай свое: «Отравилась с горя баба молодая!»

А старуха Прохорова? Сзади по башке хрястнул – и все. Ни удовольствия, ни зрелища. Петька хоть работки подкинул, а эта старая карга сразу копыта отбросила. И тут милиция со своим протоколом: «Хулиганы местные бедную старушку загубили». Где ж она бедная? Под кроватью в старом сундуке сотню держала, а сама на хлебе да воде жила, дура жадная.

Юрий со злостью откинул в сторону рыбью голову, потом заново наполнил стакан и продолжил. Настька Ухова, тоже хороша. Все думал, живет на деревне девка нормальная. И что? Она втайне от мужика своего к любовнику по понедельникам бегала. Ее, худышку, и утопить труда не составило: держал за плечи под водой, пока не испустила последний вздох. Пузыри полопались, и нет ее, девицы-паскуды. Ох, и куда мир катится? В милиции сказали: утопла по неосторожности, плавать, мол, не умела. Что правда, то правда. Хоть в чем-то я с этими блюстителями порядка согласен.

Про последнего и вспоминать не охота. Буду краток, как в отчете: сгорел в собственном дому по пьяни. Впрочем, так оно и было. Уточнять, кто пожар учинил, не стану. Не мое это дело. Положено милиции разбираться, вот пусть разбирается. Юрий Юрьевич неторопливо поднялся из-за стола, отряхнул одежду от рыбьей чешуи и вышел на улицу.

– Надежда, – окрикнул он жену, которая во дворе развешивала белье, – иди-ка в доме прибери. Насорил я там немного.

Николай Андреевич Тылов всю жизнь самозабвенно играл на трубе. Первого марта две тысячи тринадцатого года, готовясь к всемирному женскому дню, он пребывал в превосходном настроении. В новом костюме, который ему купила жена Анюта, он выглядел моложе своих лет.

– Если ты чересчур помолодеешь, у тебя не будет отбоя от поклонниц. – Жена, с которой он жил вот уже тридцать лет, заботливо оправила ворот рубашки.

– Что за глупости ты говоришь. – Он вспомнил фильм «Разные судьбы» и улыбнулся. – Я слишком хорошо знаю, что такой старый дурак, как я, никому кроме тебя не нужен. К тому же, я никогда не любил картину «Неравный брак». Есть в ней что-то отталкивающее, противное природе. Сильно не надейся, я от тебя никуда не денусь.

Анна Семеновна непроизвольно улыбнулась – муж всегда умел подбодрить ее. Она заботливо повязала галстук и помогла надеть пиджак.