Несовершеннолетний век

Словно шепчут в ознобе парада безветрий.

Тенью черной плывет по кирпичной стене

Изогнувшийся контур в старинном наряде,

И морозной прохладой скользнуло в уме

Черт размазанных образ, иконы в окладе.

Сон сиротски ютится в тревожном мозгу,

Ловит скользких фантомов сутулые плечи,

И как будто не видя тех черных толпу,

Все иду неустанно, в плену белой ночи.

Сырость улиц течет проходными дворами,

И метет по дорожкам чуть видным песком,

Смотрит ночь на меня темных стен тупиками,

И опять тихий призрак плывет под окном.

И невидим в стекле, разведенном крестами,

Головою трясет словно дряхлый старик,

Чуть согнувшись себя осеняет перстами,

Достоевского, в тени проулочной, лик.

За догадкой настырной откликнулся ужас,

И где воли неведомо столько нашел,

Что по тонким, лежащими пятнами, лужам,

Не пустился бежать, а лишь быстро пошел.

За Лебяжьей канавкой, под бюстом Паллады,

Среди Летнего сада, ветвистых дорог,

В коридоре зеленом вьюнов анфилады,

Контур Блока в аллее неспешно плывет.

Это знать все размашистый сон беспримерный?

Над рассудком смеется и водит впотьмах,

Или бес привязался, из гиблой каверны?

Ворожбой напускает на голову страх.

У речного гранита ступенчатых спусков,

Чернышевский с Державиным в воду глядят,

Наблюдают, как чайки в медлительной грусти,

Через реку к «Авроре» неспешно летят.

Вот в дыму Миллионной у Марсова поля,

Броневик тихоходный плывет над землей,

А за ним разъяренно народная воля,

Вскинув кверху штыки пробегает толпой.

Вслед за Глинкой ступает задумчивый Пушкин,

Вдоль канала, где высится Спас на Крови,

А у моста, где в берег уложены пушки,

Зашвартованы прошлого снов корабли.

За каретой царицы с эскортом гусарским,

Свора нищих детей в берестяных лаптях,

А за ними Распутин, походкою барской,

Шел с зажатым картузом в огромных руках.

Заблестели лучи пооплавленных све?чей,

Вместе с оловом глаз перехожих калик,

И держась за веревку теснятся навстречу,

За мальчишкой – ведущим, что к ходу привык.

За фонтанами замер задумчивый Гоголь,