Пепельные цветы

– Ах, чёрт! – выругался вдруг Пирс Маклахен и метнулся к выходу на улицу. – Моуи! Вот же я пень старый! – пробормотал он на ходу.

– Куда же вы?! – воскликнула Беатрис, когда он взялся за ручку двери. – Туда нельзя!

– Тебя не спрашивают, – огрызнулся хозяин.

– А ведь правда, мистер Маклахен… – оживился Липси.

– Отвали! – бросил ему тот.

Когда хозяин вышел на крыльцо, в открытую дверь было видно, что белый свет совсем исчез за падающими с неба хлопьями.

– Пойду-ка я к Меган, – сказала Джайя. – Может, помогу чем.

– Весь урожай погибнет под этим пеплом, – с горечью произнесла Беатрис, когда Джайя вышла.

– Ну-у, – махнул рукой неунывающий Липси, – думаю, хозяин не позволит этому случиться. Собрать теплицу – дело пяти минут.

– А солнце? – возразила Беатрис. – Солнце он тоже соберёт?

Липси пожал плечами, улыбнулся.

– Будет вам нагонять тоску, Беатрис, – сказал он. – Всё пройдёт, всё кончится. Повоюют, навоюются вдосталь, и всё вернётся на круги своя. Правило номер семьдесят восемь гласит: всё плохое рано или поздно кончается, и…

– И начинается худшее, – рассмеялся Ллойд своей шутке.

Липси бросил на него критический взгляд, покачал головой.

– Всё плохое рано или поздно кончается, – повторил он, – и тогда каждый получает по мере своей веры в лучшее.

– Длинно, – не оценил Ллойд. – И не аксиоматично.

– Мудро, – не согласилась Беатрис.

– Детский лепет, – настаивал Ллойд.

– А ты, значит, – она ущипнула его за руку, – можешь быть не только ребёнком, но и циником?

Что-то в её тоне, какое-то нетерпение больно кольнуло Ллойда в сердце. Он почувствовал тревогу. Нет, это был не джип, который неожиданно вырулил из-за поворота и сигналит – нет, это был всего лишь звонок велосипеда. Но…

– Мы ссоримся? – неуверенно спросил он.

– Да нет конечно, глупый! – улыбнулась Беатрис.

– Ну и чудно, – кивнул Липси. – Каждому воздастся по вере его. Надеюсь, с этим-то наш господин Кэрролл, – он подмигнул Ллойду, – спорить не станет.

– Эту же пословицу любил приговаривать мой отец, – вспомнил Ллойд. – Когда сёк меня розгами.

– А? – поднял брови Липси. – Э-эм-м… Простите, Ллойд, если чем-то…

– Пустяки, – улыбнулся он.

Улыбка наверняка вышла вымученной. Теперь Липси станет думать, что обидел его. И станет хуже относиться к Ллойду, как часто поступают люди с теми, перед кем чувствуют себя виноватыми.

– Бедный мальчик! – Беатрис погладила его по волосам.

У неё волшебные руки, у милой Беатрис. Правда, правда. Одним прикосновением она способна вернуть ему душевное равновесие. Странное чувство любовь. Странное, необыкновенное и…

– Да, я не богат, – произнёс он. И, почувствовав зов жареного картофеля из-за двери: – Кажется, из кухни запахло обедом.

– О! – обрадовался Липси. – Надо пойти глянуть, что там у нас. Пока хозяин не вернулся.

– Ллойд, – Беатрис неуверенно коснулась его руки, когда Липси скрылся за дверью. – Ллойд, поцелуй меня, мой хороший.

Глаза её приблизились, заглянули в душу. Ллойд не мог бы объяснить себе значение её взгляда. Было в нём что-то… что-то тоскливое. И одновременно будто искорки плескались, посверкивали где-то в глубине.

– Тебе грустно? – спросил он.

– Почему ты так решил?

– Ну-у, женщина обычно просит поцеловать её, когда ей грустно.

Она рассмеялась, показав белые красивые зубки.

– Не только, мой хороший. – И, как бы шутя, но грудным каким-то и подрагивающим голосом: – Ты будешь целовать или нет?

Он коснулся её губ, осторожно впитал их мягкую нежность.

– Ещё! – требовательно произнесла она, когда он вернулся из быстрого поцелуя. – Только… Только – как мужчина целует свою женщину. Властно. Жадно. Можешь так?

– Н-не… Не знаю, – выдавил он, поёжившись. – Попробую.

15. День двенадцатый. Шон Деллахи

От привычки убивать избавиться не так-то просто. И даже когда ты уже не убиваешь, потому что лишён такой возможности или избавлен от такой необходимости, остаётся привычное мышление и отношение к жизни человеческой, как к чему-то необязательному и незаметному. От него уже не избавишься – от мышления. Мозги твои повёрнуты, тормоза не работают, нервы ни к чёрту. Жизнь, к которой ты несколько лет относился наплевательски, улучив момент, поняв, что ты больше не опасен, начинает мстить тебе.

Он не знал, так ли это на самом деле и так ли это происходит с другими. Или жизнь мстила только ему – далеко не самому виноватому из всех.

Много лет назад, выйдя из госпиталя, постукивая протезом по горячему асфальту, сержант Шон Деллахи смотрел на безоблачное и бескрайнее небо, на беззаботных девушек (которые, – он понимал это, – отныне не для него, кроме, разве что, проституток), на деловитых голубей и пахучие клёны, и думал о том, что его жизнь не кончилась, в отличие от многих других жизней. Его жизнь продолжается, как бы там ни было, и у него есть возможность получить от неё по счетам всё, что она ему задолжала.

Жизнь, как оказалось, располагала иначе. "Я ничего тебе не должна, Шон Деллахи! – сказала она. – А вот на тебе, друг ситный, – точно должок".

И пошла собирать долги! – успевай только квитанции подшивать. Сначала отец от невесть откуда взявшейся чахотки, через год мать с пневмонией, следом брат от шальной бандитской пули, ещё через год сестра отошла при родах. Поставил он, было, на любовь – хорошую сумму поставил, – а когда рулетка, покрутившись, встала, оказалось, что снова выпала смерть. И женщина, которая вот-вот вытянула бы его за волосы из бездны ненависти и пьяного угара, в которую он скатывался, не справилась с управлением на шоссе номер девятнадцать.

Что было дальше, он потом не мог вспомнить, как ни напрягал память. Он просто впал в кому, утонул, потерял сознание, исчез в параллельном мире. И пришёл в себя внезапно, вдруг, семнадцать лет спустя, как будто вынырнул из того пьяного омута, в который провалился – очнулся почти стариком, в жизни которого была только война, а потом не было ничего.

Казалось бы, ещё не всё потеряно, ещё есть небольшой запас – лет десять, а если повезёт, так и все двадцать. Но жизнь ещё не остыла, она не находила, что Шон Деллахи заплатил сполна и больше ничего ей не должен. И чтобы добить его окончательно, наверняка, она начала большую войну. Она готова была сдохнуть сама рядом с ним, но только бы лишить его своего присутствия…

Он потряс головой, потянулся, включил стоящее на столе радио.