Готфрид начал воодушевленнейший вальс.
Софи сама подала руку графу и пошла с ним вальсировать.
Молодой человек взял m-lle Прохорскую, или Покровскую.
Бакланов заметил, что кавалеры очень бесцеремонно повертывали дам и нарочно, кажется, старались, чтобы платья у них выше поднимались. Дамы тоже как-то очень близко держались к кавалерам, кроме, впрочем, Софи, которая своим приличным и несколько даже аристократическим тоном отличалась от всех.
Бакланов пригласил ее на вальс.
Он чувствовал, что Софи невольно и вряд ли сама догадываясь пожимала ему руку.
– Могу ли я к вам приезжать? – спросил он ее пламенным голосом.
Софи, вертясь с ним в вальсе, молча смотрела на него своими прекрасными глазами.
– Могу ли? – повторил Бакланов, когда они кончили тур.
– Пожалуйста! – отвечала Софи и голос ее опять ничего не выражал.
Часов в двенадцать Бакланов, видя, что другие молодые люди прощаются и уезжают, тоже взял шляпу и подошел к Софи. Она в это время о чем-то дружески шепталась с девицей Марией-Терезией-Каролиной.
– Adieu! – проговорила она, довольно небрежно подавая ему руку.
Бакланов вышел.
Он был очень взволнован.
9. Он пошутил!
Мужчина с табаком и вином делается похож на чорта! – говорит немецкая поговорка.
Бакланов, возвратясь домой, спросил себе бутылку вина, закурил сигару, человека отпустил спать, а сам начал пить и курить.
Более ясно проходившие в голове мысли были следующие:
«Славная вещь – эти немножко шаловливые женщины».
Сильная затяжка сигарой и рюмка портвейну.
«Как бы отлично теперь, вместо того, чтобы ехать домой, заехать к какой-нибудь госпоже и учинить с нею оргию».
Еще рюмка и затяжка сигарой.
«Что я Казимиру пропускаю… Она, должно быть, страстная женщина!»
Новая рюмка и новая затяжка.
«Сходить разве к ней?»
У Бакланова при этом в голове даже помутилось.
«Чорт, пожалуй, рассердится!» – продолжал он. Однако встал. Шаги его уже были неровны.
«Скажу, что заболел, люди все спят, и пришел к ней».
И, недолго думая, он запахнул халат, прошел на цыпочках залу, коридор и отворил дверь в комнату, где спала Казимира. Та сейчас же услыхала.
– Кто это? – спросила она немножко испуганным голосом.
– Это я, Казимира, не тревожьтесь! – говорил Бакланов, подходя к ней и дотрагиваясь до нее рукою.
– Ах, Александр Николаич, не случилось ли чего-нибудь? – воскликнула Казимира, привставая.
– Нет, ничего; я так пришел, побыть с вами, – отвечал он; голос его был нетверд.
– Чтой-то, как же возможно в такое время! Придут, пожалуй, кто-нибудь.
– Никто не придет, никто! – говорил Бакланов, беря и целуя ее руку.
– Да как никто? Так вот дети, Валеренька спят! – говорила Казимира.
– Ну, пойдемте ко мне в кабинет.
– Зачем я пойду к вам? Что мне там делать!
– Мы будем сидеть, разговаривать.
– Нет, Александр, ступайте, ступайте! – говорила Казимира, дрожа всем телом.
– Если вы не пойдете, я на вас ужасно рассержусь.
– Как это возможно! Душечка Александр, это невозможно.
– Отчего же невозможно?
– Оттого, что у вас жена есть! Что вы!
– Убирайтесь вы с женой! Не люблю я ее. Пойдемте, ангел мой!
– Александр! Умоляю, оставьте меня! Оставь! – говорила Казимира.
– Не оставлю, – говорил он, обнимая ее и насильно подводя к двери.
– Александр! – вздумала было еще раз воспротивиться Казимира.
– Если ты для меня этого не сделаешь, я возненавижу тебя! – проговорил Бакланов; голос его при этом звучал почти с бешенством.
– Ах, Господи! – воскликнула бедная женщина, вся пылая в его объятиях. – Дайте мне, по крайней мере, надеть на себя что-нибудь.