– Знаю, – отвечала Евпраксия и в самом деле так держала.
Он видел, что правая рука ее, управляющая рулем, налилась вся до крови от напряжения; но Евпраксия ни на минуту не ослабила шнурка.
Панна Казимира плакала и молилась.
– Матка Боска, матка Боска! – вопияла она уж по-польски.
Бакланов чувствовал, что он бледен, как смерть. Вся штука состояла в том, как повернуть лодку и ехать назад к острову.
– Гребите не так сильно, я стану поворачивать, – сказала Евпраксия, решительно не потерявшаяся.
Бакланов поослабил. Евпраксия тоже поослабила шнурок, и лодка стала забирать вправо. Маленькая торопливость, и их заплеснуло бы волной, которые и без того уже брызгали через борт. Еще минута, и лодка очутилась носом к берегу.
– Ну, теперь сильнее! – сказала Евпраксия.
Бакланов, при виде такой храбрости в девушке, почувствовал в себе силы льва. Он почти до половины запускал весла в волны.
Евпраксия опять ни разу не ошиблась и все перерезывала волны поперек.
Последняя волна почти выкинула их на берег.
– Никогда не стану никого слушать! – проговорила Евпраксия, встав и отряхивая сплошь покрытое водяною пеной платье; ручка ее, которою она держала руль, была ссажена.
Бакланов тоже не вдруг мог прийти в себя от пережитого им страха. Панну Казимиру он только что без чувств вынул из лодки.
Возвратившись к матери, Евпраксия все ей рассказала, переменив только то, что это она сама затеяла кататься, а не Казимира.
Та сначала попеняла было, но потом сейчас же и прибавила:
– Не кто, как Бог; не убережешься от всего.
По случаю намокших дамских платьев, домой поехали сейчас же.
Когда остров стал порядочно удаляться, успокоившаяся Казимира указала Бакланову на дорогу, идущую кругом всего берега. Там несся экипаж с дамой, и за ним уродливо скакал верховой в английских рейтфраке и лаковых сапогах.
– Это ведь Ленева и Галкин! – сказала она; но Бакланов не обратил на это никакого внимания.
«Так вот она какая! вот какая!» – думал он все об Евпраксии.
22. Не совсем обыкновенная сваха
Прошло с полгода. Сердечные дела Бакланова плохо продвигались вперед: Евпраксия на йоту не допускала его ближе к себе. Оставалось одно последнее средство: присвататься к ней. Бакланов решился возложить это на Казимиру. Об ее собственном сердце он в эти минуты нисколько даже не помышлял: злоупотреблять этим кротким существом он точно считал каким-то своим правом!
Он нарочно пришел к Сабакеевым, когда знал, что они обедали у одних своих знакомых, и прошел прямо в комнату к Казимире.
– Ах, вот это кто! – воскликнула та, по обыкновению, обрадовавшись: – пойдемте однако в те комнаты, а то эти людишки Бог знает что наболтают.
Она все еще ожидала опасности со стороны Бакланова и по возможности, разумеется, думала этому противиться.
Они прошли в большую гостиную и сели на диван под Мурильо.
– Ну-с? – начала Казимира.
– Ну-с! – повторил за ней Бакланов: – во-первых, начну высоким слогом: жизнь для меня «сад, заглохший под дикими, бесплодными травами».
– Слыхала это не сегодня, – отвечала кокетливо Казимира.
– Вследствие этих обстоятельств, – продолжал Бакланов: – я решил жениться.
– А! – произнесла Казимира. – На ком же? – прибавила она, высоко-высоко выпрямляя грудь.
– Разумеется, на mademoiselle Eupraxie! – отвечал Бакланов.
Если бы пудовой камень упал в эти минуты на голову Казимиры, так она меньше была бы ошеломлена.
– Ну что ж? Желаю вам!.. – сказала она, по наружности спокойно; но в самом деле все это, стоявшее перед ней: мебель, окна и картины, слилось для ее глаз, мгновенно наполнившихся слезами, в какую-то пеструю решетку.
Бакланов сделал вид, как будто бы ничего этого не замечал.
– К вам собственно просьба моя в том, чтобы вы разузнали, как они примут мое желание.
– Я-а? – спросила, протянув, Казимира.
– Да! – отвечал Бакланов, опять как бы не поняв этого вопроса. – От этого решительно теперь зависит все мое будущее счастье, – продолжал он: – Евпраксия именно такая девушка, какую я желал иметь женою своею: она умна, скромна, ну и, нечего греха таить, богата и со связями; а все это очень мне теперь не лишнее в жизни!..
Казимира слушала его, как бы совсем оглупевшая.
– И я надеюсь, что вы, мой старый, добрый друг, не откажется посодействовать мне в том, – заключил Бакланов и взял было ее за руку.
– Нет, не могу, не могу, не могу! – проговорила она скороговоркой и закрыла лицо руками.
– Бог, значит, с вами! – сказал Бакланов с грустною улыбкой.
– Но, друг мой! – воскликнул вдруг Казимира, протягивая к нему руки: – я сама вас люблю, – прибавила она и стала перед Баклановым на колени.
Тот хотел было ее поднять.
– Казимира! – говорил он.
– Нет, погоди, постой! – говорила она: – дай мне хоть раз в жизни выплакаться перед тобой, высказать, что чувствует душа моя!
И безумная женщина целовала при этом руки своего идола.
Бакланов не знал, что и делать.
– Казимира! – повторял он.
– Погоди, постой! – говорила она: – требуй какой хочешь от меня жертвы: отдаться тебе, развестись с мужем, но только не этого, нет!