Утешение

– Просто они не успели доложить. Не нужно нарядов…

– Ладно-ладно! – перебил командир. – Слушаю.

– Поползём к ним навстречу. Используя их проход в своих целях. Сможем обернуться за сутки.

Капитан почесал в затылке. Разведданные очень бы пособили… "Одно дело предугадывать действия противника, – думал он, – и совсем другое – знать наверняка".

Проговорил:

– Хороший ты солдат, Полесников. Давно воюешь. Жаль тебя потерять. Но запретить инициативу не могу. Оставляй награды, личные вещи. Пиши адрес, кому отправить… если что.

Полесников снял медаль, орден. Отдал командиру красноармейскую книжку. Сказал, что адреса писать не станет – плохая примета.

– С кем пойдёшь?

– С Камышиным.

– Добрый напарник. Не подведёт.

– Поживём – увидим.

Перед дверью блиндажа мелькнула фигура. Это подошел Камышин, решил, что тянуть не имеет смысла, лучше объясниться немедленно.

Командир посмотрел строго. Протянул руку, пожал бойцу ладонь. Забрал газетный свёрток:

– Приготовил заранее, Камышин? Молодец. Продумываешь.

Похлопал Полесникова по спине, попросил быть осторожнее: "Шибко нас эти сведенья выручат. Постарайтесь, ребяточки".

Камышин не понял, о чём идёт речь, но сообразил, что трибунал откладывается. По крайней мере, на сегодня.

Проводив солдат, командир подумал про "языка". Хорошо было бы взять в плен вражеского офицера, привести в лагерь и допросить. Кулаки капитана сжались, на щеках проступил румянец: "Только как его возьмёшь?" Командир смотрел в след удаляющимся фигурам. На каждого взятого "языка" разведчики теряли до двадцати бойцов. Убитыми и ранеными. А этих, хлопчиков, только двое…

*

Передний край. Траншея бруствером на запад. Наша. За ней – мёртвая зона. Заграждение в несколько рядов. Колючка наша, колючка чужая. Полоса мин. Наша ли? Чужая? Кто теперь разберёт. Траншея бруствером на восток. Вражеская.

Выступали глухой ночью. Налегке: автомат, запасной магазин, граната. Минимум. В случае обнаружения принять короткий бой и подорвать себя. Разведчик не имеет права сдаться в плен.

В небе висит осветительная ракета. Свет лунный, мёртвый. Контуры предметов в желтушном свете резкие, злые.

Передвигались рывками, когда ракета гасла. Несколько мгновений, покуда взлетала следующая ракета.

Нейтральная полоса. Здесь стреляют с двух сторон. Палят по всему, что движется – и свои, и чужие.

Отползли метров двести, Полесников дал знак маскироваться.

"Сколько их будет?" – обожгло холодом. Камышин подумал, что немецких разведчиков может быть трое… четверо… пятеро…

Замаскироваться. Залечь в ложбинку, укрыться плащом, сверху – комья земли, листья, мох. Ждать. Теперь только ждать.

Сон накатывает незаметно, шепчет ласковые слова, показывает красивые картинки. Вот дом в два этажа, фигура мальчика у фонтана, остановка трамвая, лоток с мороженным. Навстречу бежит девушка…

Хрустнула веточка. Сон слетает мгновенно. Ползут двое – сердце Камышина облегчённо трепещется. Двое. Сапёры. Дотошные немцы хотят прежде разминировать проход по нашим полям. Это не разведчики – сапёры. Повезло.

Нож под левую мышку, ладонь на лицо – закрыть рот, запереть его, запечатать. Ни звука! Только сдавленная ярость врага и тёплая струйка крови. Сдохни, мразь.

Полесников даёт знак переодеться. "Переодеться? – мгновение Камышин сомневается. – Пожалуй, он прав. Будет сподручнее".

Свою одёжку прикопали, натянули чужую, немецкую – запах другой, незнакомый. На пряжках надпись: "Бог с нами". С нами?

Снова в путь. Ползти неудобно, чужая шинель мешается. Впереди проволока. У самой земли едва заметная щель. Всё верно – сапёры заходили отсюда.

До немецких окопов – метров шесть. Табачный дым, стон, причитания спящего. Тихий лающий говор. Близко. Очень близко. Случайный взгляд поверх бруствера грозит гибелью.

Проползли вдоль траншеи. Повезло – часовой задремал. Раскрытыми пустыми глазами смотрит в ночь. Камышин потянулся за ножом, Полесников дал знак отставить.

К рассвету добрались до опушки леса. Здесь можно вздохнуть. Полесников вынул карту, сделал пометки.

Лес, такое складывается впечатление, замер, ждёт боя. Штабель мин, укрытый лапником. Сложенные артиллерийские снаряды. Ячейка с насыпью и утоптанной площадкой – место для миномёта. Где-то рядом должна быть батарея.

Полесников поднял руку – стой, – резко опустил вниз – ложись! Оба мигом упали на землю, укрылись плащ-палатками. Протарахтел мотоцикл, следом ещё один. Камышин притих, ждал знака двигаться дальше, Полесников медлил.

Оружие разведчика – выдержка и терпение. Не автомат и не граната.

Красный провод, замаскированный листьями. Телефон. Значит рядом блиндаж или застава. Подползли ближе. Слышна речь. Хриплый голос отдаёт распоряжения. Камышин прислушался. В блиндаж вбегают и выбегают солдаты. Перекрытие в четыре наката. Штаб.

Час пролежали неподвижно, ждали, когда пройдёт колонна. Углубились в лес. У дорожной развилки танк врыт по "плечи" в землю. Подвижная огневая точка на случай прорыва пехоты. Умно. Рядом отдыхает экипаж. Солдаты смеются. Гудит губная гармошка. Опасности не чувствуют.

Наконец артиллерийская батарея. Полный состав плюс два обособленных расчёта – смотрят в стороны. Всё продумали немцы.

Танковый взвод обнаружился в балке. Балка раздваивалась, двумя своими крылами выходила к флангам. Здесь природа на стороне фашистов.

Время вышло. Пора было возвращаться. Полесников дал знак отойти в чащу, затаиться. Здесь перекусили: глоток воды, сухарь за щёку – пусть размокнет. Когда во рту вкус хлеба, голод притупляется.

– Почему ты взял меня? – спрашивает Камышин.

– Проверить. Теперь я тебе доверяю. Как раньше.

– Неужели ты подумал, что я его специально?

– Это не имеет значения. – Опять в глазах Полесникова упрямая уверенность. Истина, с большой буквы, мать его. – Что случилось, то случилось. Теперь ты должен воевать за двоих.

– Что это значит?

– Значит, что ты должен убить четырёх фрицев за себя и четырёх за Пашку Рябина. Это твой долг. Я буду присматривать.

– Присматривай, увалень,– Камышин выдыхает. – В паре воевать сподручнее.