За любые деньги…

Он сел, отхлебнул прямо из горлышка и посмотрел на свои босые и белые ноги.

«Да-да… Так и чокнуться не долго, – думал Эндрю. – А, казалось бы, с чего вдруг?.. Конечно, неприятно, когда за твоей спиной вдруг станут болтать всякую чушь, но, по большому счету, это все равно что безобидный собачий лай, а не вой волков. Вот только…»

Эндрю сделал еще один глоток из бутылки. Мысль оборвалась и Эндрю щурясь, посмотрел на яркую луну за окном. Ровный мертвый свет проник в его мозг и залил его, как вода заливает прибрежные камни.

«Убью!..» – подумал Эндрю и, еще не понимая полностью содержания этой мысли, улыбнулся. Ему стало легче. Тьма ушла, а лунный свет показался ему едва ли не солнечным. Бессонная ночь словно провалилась под пол, и наступило освобождающее утро.

«Что тут такого?.. Убью и все», – снова подумал Эндрю и засмеялся от облегчения.

Он встал и удивился легкости и быстроте своего тела. Ненависть исчезла, и Эндрю, расхаживая по комнате, принялся спокойно обдумывать убийство Лоры Уайт.

«Лучше ножом… так меньше шума. Потом поджечь все… Именно поджечь. Вот только где Лора прячется? Не у своей ли подружки Сьюзи? – старик остановился и потер лоб, собираясь с мыслями. – А если… нет, наверняка там. Она же боится за свои две тысячи долларов. Значит, она там».

Эндрю подсчитал время на дорогу до Биг-Роут и обратно. Он мог легко успеть обделать свое дельце к утру.

«Деньги у Лоры наверняка с собой, – размышлял Грей, собираясь в дорогу. – Что ж, тогда не придется платить из приданного дочери за магазин покойника Чалмерса, – старик хихикнул. – Один покойник не обязан платить другому, если речь идет о живых людях».

Уже садясь в седло, Эндрю Грей вспомнил о пожаре, который он собирался устроить после убийства. В чертовом Биг-Роуте наверняка нельзя было найти ни сена, ни керосина, а уж, тем более, ночью и в нужном количестве. Эндрю прихватил еще пару лошадей из конюшни и направился на центральную площадь. У него, как у главы города отвечающего за пожарную безопасность, были ключи от керосиновой лавки Джо Миллера, а что касается сена, то плотно набитые тюки всегда лежали рядом с гостиницей для фермеров.

Улицы городка были пусты и темны. Но во многих окнах еще светились огоньки, и Эндрю Грей легко догадался о причинах внезапной бессонницы горожан. Дело в том, что только те из них, кто был в Змеином ущелье, получили по триста долларов из клада Ховарда Уэста, остальные же – а их было большинство – не получили ни гроша.

«Сейчас учитель Боб Дорн наверняка записывает свою завтрашнюю речь, что, мол, нельзя забывать об интеллигенции во время дележа шальных денег, – старик Эндрю хитро подмигнул единственному фонарю возле магазина Чалмерса. – А умелец-кузнец Арни Фишер думает о том, как бы половчее сказать так, чтобы все поняли, что деньги нужно было делить с учетом той пользы, которую приносит человек городской общине. Ах, хитрецы, ах, проходимцы!.. Завтра в нашей церквушке проповедь пастора Генри Адамса наверняка будет продолжена выступлениями возмущенных горожан, закончится грандиозным скандалом и парой выстрелов в воздух. Впрочем, я не против того, чтобы переделить нашу добычу, – мэру стало так весело, что он чуть не расхохотался. – Во-первых, мне не достанется меньше, а, во-вторых, никто кроме меня не умеет так ловко соглашаться с двумя людьми, которые говорят совершенно противоположенные вещи. Это-то есть самая настоящая политика».

Эндрю Грей погрузил на двух запасных лошадей две большие канистры керосина, связав их веревкой, и шесть тюков сена. Работа оказалась не столь легкой для пожилого человека, и мэр решил перекурить перед дорогой. Оглядывая свою поклажу, он подумал было о чрезмерном объеме горючих материалов, но вести одну канистру, не используя в качестве противовеса ее вторую, было затруднительно. Что же касается сена, то его меньший вес не мог гарантировать, что поклажа не свалится в дороге из-за ветра.

«Главное, хватит для адского пламени, в котором сегодня искупается проклятая Лора Уайт», – заключил про себя мэр.

Он аккуратно погасил окурок о подошву сапога и забрался на лошадь.

Как это ни странно, но ночной поход мэра не остался незамеченным. Бывший старатель и теперешний городской сумасшедший Габриель Нуньяс внимательно следил за Эндрю Греем, устроившись в одной из пустых бочек рядом с кузницей городского умельца Арни Фишера. В отличие от остальных горожан бедолага Габриель не получил во время дележа денег Уэста ни цента. Все сочли, что Нуньяс и так не может пожаловаться на свою судьбу: сердобольные горожане каждый день подносили ему в салуне пару стаканчиков виски, кормили и даже дарили обноски. Но, тем не менее, обделенный золотом Габриель страдал не меньше мэра. Ели Эндрю Грей хотел по дешевке купить магазин Чалмерса и ненавидел Лору Уайт, потому что боялся потерять свою должность из-за сплетен, то Габриель тоже боялся, но совсем другого – он боялся перестать быть святым в глазах жителей Форт-Стоктона. Лишенный дома, семьи и здравого рассудка Габриель Нуньяс верил в единственное, что он придумал сам – свою святость. И кто знает, может быть, это и было его настоящим сумасшествием. Основным занятием Габриеля Нуньяса было шатание по городу и выкрикивание бессмысленных фраз. В девяти случаях из десяти его пророчества были дикими и даже страшными, и только лишь если Габриель заранее разнюхивал о свадьбе, из его воплей вдруг исчезали деспотические, требования всеобщего духовного покаяния низведенного до нюхания пыли у его ног. К Габриелю прислушивались только по большим церковным праздникам, сторонились в будние дни и почти никогда не обижали. Легкий пинок или затрещина от взрослого человека или гнилое яблоко в спину от ребенка, разумеется, в счет не шли. Сам Габриель никогда не обижался на такие мелочи. Настоящий святой, по его убеждению, и должен был быть чуть-чуть гонимым. Но теперь, нагло лишенный при всех законной доли добычи из клада Уэста, Габриель Нуньяс страдал не столько из-за золота, сколько из-за потери своего «святого авторитета». Да, святой мог и должен был быть гонимым, но только не откровенно презираемым в серьезных дележках. А между тем, там, в Змеином ущелье никто обратил на него внимания, хотя Габриель, как ему казалось, характеризуя клад Уэста, нашел удачное, загадочное и колкое словцо «брехня».

– Дурак!.. – обиженно сказал вслед удаляющемуся мэру Грею Габриель.

Когда цоканье копыт стихло, он задумался над тем, зачем потребовались мэру керосин и сено глубокой ночью. Воображение услужливо нарисовало Габриелю небольшой костер и веселый пикник возле реки. Недавно он видел такой, даже подошел к нему вплотную, и веселые молодые люди дали ему кусок яблочного пирога. Габриель попросил виски, ему дали и его под веселый женский хохот.

Габриель заворочался в бочке, устраиваясь поудобнее. Последнее воспоминание было приятным, но мэр уехал один, без веселых женщин, а количество керосина, которое он захватил с собой, говорило, скорее всего, о деловой поездке, а не о пикнике.

«Будет большой костер, – догадался Габриель, – очень-очень большой».

Мысль была приятной и теплой, но именно она и разбередила недавнюю обиду Габриеля. Он вдруг понял, что его последнее пророчество – «брехня!» – можно выполнить и без участия Господа Бога, если жители Форт-Стоктона потеряют больше, чем они нашли сегодня днем.

По большому счету Габриель не умел страдать, ненавидеть или таить злые мысли. В его груди попросту возникала тупая, ноющая боль и он либо кричал на своего обидчика, пытаясь вместе с криком выдохнуть эту боль, либо уходил и где-нибудь в уединении бился головой о землю, стараясь заменить внутреннюю боль обыкновенной физической.

Когда Габриель вдруг представил себе пылающий Форт-Стоктон, его боль ушла, хотя он не кричал и не бился головой о землю.

«Как хорошо и тепло!..» – подумал он, заворожено рассматривая огромный, до неба, костер.

Габриель наверняка бы уснул, но тут вышел Арни Фишер и прогнал его из убогого убежища – бочки. Арни был недоволен тем, что после визитов Габриеля бочки воняют мочой, а еще больше тем, что золото Уэста ловко проскользнуло сквозь пальцы такого умельца, как он. О последнем Арни, разумеется, не говорил вслух, но, судя по тону его хриплого и злого голоса, золото волновало его значительно больше бочек.

Когда Арни ушел, Габриель обнаружил, что Эндрю Грей забыл закрыть керосиновую лавку. Что касается тюков с веном возле кособокой гостиницы, то и их не стало меньше после отъезда мэра.

Габриель припомнил слова Арни, в его груди возникла тупая, ноющая боль, и она прошла только после того, как он принялся за работу. Он таскал тюки с сеном сначала к зданию мэрии, потом к гостинице, а потом просто к домам. Ему потребовалось три часа, чтобы справиться с нелегкой работой и еще полчаса, чтобы полить сено керосином.

Когда город запылал, Габриель уселся на землю возле опустошенной керосиновой лавки и, широко улыбаясь, принялся любоваться огнем. Никогда в жизни он не видел ничего более красивого и завораживающе жуткого.

«Бог!.. – подумал он. – Я – Бог!»

Первые людские крики «Пожар!» заглушили выстрелы – в город ворвалась банда Мексиканца Джо. Опытный бандит уже знал о находке жителей Форт-Стоктона и решил забрать у них свою долю, а точнее говоря, все. Правда, Мексиканец планировал нападение на утро, но когда в городе вспыхнул пожар, бандит быстро сообразил, что это очень большая удача.

Растерянные и сонные жители не могли понять, что им делать: тушить пожар, отстреливаться от бандитов или просто убегать из горящего города. Но пожар был огромным, улицы полны бандитами и даже узкие тропинки, начинающиеся на задних дворах, ярко освещались победным пламенем пожара. Еще совсем недавно люди лежали в теплых постелях и думали о золоте Уэсли. Одни усыпали довольные недавней дележкой добычи, другие думали о том, как бы увеличить кусок своей добычи, а третьи, оставшиеся ни с чем, проклинали более удачливых. Когда город запылал, кое-кому показалось, что из-под земли вырвалось не адское пламя, а ожившее и ставшее безжалостным золото Уэсли.

Бессилие противника пробудила в Джо Мексиканце самую дикую свирепость. Он палил без остановки во все стороны и, если даже не видел цели, продолжал стрелять по темным или освещенным изнутри пламенем окнам…

15.

Жителям Биг-Роута повезло значительно больше. В их городишке тоже случился пожар, но куда меньший – уже под утро загорелся знаменитый бордель «Белые цветочки».

Алан Спенсер проснулся как от толчка. Сильно пахло гарью, а за окном отсвечивали красные отблески пожара. Сьюзи лежала рядом с ним и смотрела широко открытыми, удивленными глазами на переливающийся красным потолок.

– Что это? – еще не придя в себя, хрипло спросил Алан.

Сьюзи ничего не ответила, и Алан тронул ее за руку на голой груди. Рука женщины была неживой и холодной, как лед.

«Умерла?» – обожгла его холодная мысль.

Алан вскочил и на несколько секунд забыл о пожаре. Он сорвал с постели одеяло, но не увидел крови. Лишь из-под левого локтя руки Сьюзи, застывшей на груди, виднелось большое, синюшное пятно.

«Сердце… Глупо как!»

Алан бросился в коридор, и его догнала шальная мысль: «Оказывается, у бедняжки Сьюзи тоже было сердце».

Уже в коридоре Алан услышал испуганные женские крики, долетающие с первого этажа борделя. Послышался звон разбитого стекла. Чей-то бас, проклиная все на свете, требовал свои штаны. Алан ударил плечом в дверь напротив и легко выбил замок. Майкл спал прямо на полу, уткнувшись носом в перевернутую тарелку. Он не поднял голову ни после крика, ни после удара ногой под ребро.

– Че-е-ерт! – простонал Алан.

Он с трудом приподнял брата и, пятясь, потащил его в коридор. Едва дверь открылась, языки пламени обожгли затылок Алана. Пожар поднимался вверх подозрительно быстро.

Алан захлопнул дверь и метнулся к окну. Вверх поднималась только одна правая узкая половина рамы, вторая была заколочена наглухо, и ему пришлось выбивать ее ногой.

«Где Уэст?!..» – Алан снова попытался поднять Майкла. Тот промычал что-то, оттолкнул его руку и встал сам. Но Майкл двигался и соображал слишком медленно, и Алану все-таки пришлось тащить Майкла к разбитому окну. Тот слабо упирался и осматривался вокруг округлившимися, бессмысленными глазами.

Из щели под дверью показались первые языки пламени. В комнату повалили клубы белого дыма.

– Майкл, нужно прыгать, – крикнул в ухо брата Алан. – Это пожар, ты понимаешь меня?

Майкл оттолкнул руку брата и слабо выругался. Привалившись спиной к стене и нагнув голову, он что-то искал у себя в карманах. Алан ударил брата по лицу, а когда тот поднял глаза, ударил еще раз.

– Алан!.. – донеслось снизу, сквозь треск пожара.