Остров

Остров
Алексей Крестьянинов

В настоящий сборник включены повести и рассказы, а также стихи разных лет. В документальном разделе книги автор рассказывает о своих встречах с Булатом Окуджавой, Евгением Евтушенко, о путешествии по уникальному заповеднику, расположенному на заполярном острове Врангеля. Книга представляет интерес для широкого круга читателей, интересующихся как беллетристикой, так и публикациями в жанре нон-фикшн.

Остров

Алексей Крестьянинов

Корректор Л. Н. Захарова

© Алексей Крестьянинов, 2021

ISBN 978-5-0055-1609-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

?????????????????? ?? Остров существует.

????????????????? ? ? ?   Остров – это мы.

? ?????????????????? ???The Island, 2005 г.

От автора

В книге, которую вы сейчас держите в руках, под одной обложкой собраны тексты различных жанров. Есть в ней и очерк, давший название всему сборнику. Ибо это понятие – Остров, гораздо шире, нежели просто клочок земли, затерянный в океане. Даже такой совершенно невероятный клочок, каким является остров Врангеля, по которому когда-то путешествовал автор. В сущности, каждый из нас и есть Остров, окруженный безбрежным человеческим морем, в чем я полностью согласен с героиней фильма, из которого взят эпиграф для этой книги.

Я не профессиональный писатель. На протяжении многих лет занимался журналистикой, что дало мне возможность встречаться с огромным количеством интересных людей, увидеть самые отдаленные, порой, весьма экзотические края. Потом, занявшись историей и социологией, защитив кандидатскую и докторскую диссертации, начал преподавать в вузах, писать и издавать научные работы, в том числе статьи и монографии. И лишь изредка, под настроение, брался за перо, что называется, для души. В результате и родилась эта книга. В предлагаемом вашему вниманию сборнике помимо его документальной, очерковой части, представлены и беллетристические произведения: повести и рассказы. Поэтому читателям не стоит искать в них каких-то прямых совпадений с фактами чьих-либо биографий и пытаться отождествлять себя с их персонажами.

ПОБЕДИТЕЛЬ

Повесть

Когда-то, в те далекие дни, о которых пойдет речь в этом повествовании, многие мои сверстники были помешаны на одном человеке, написавшем в числе прочих книг роман под названием «Праздник, который всегда с тобой», посвященный Парижу. Вы понимаете, о ком я говорю? Это повальное увлечение не обошло стороной и моего друга Виктора. Он, как и автор названного произведения, был боксером-любителем и этим объяснялось многое.

– Нет, ты только послушай! – восклицал он и зачитывал мне следующий отрывок из введения к роману:

«Здесь ничего не говорится о стадионе „Анастази“, где ринг был в саду, под деревьями стояли столики, а официантами были боксеры. Ни о тренировках с Ларри Гейнсом, ни о знаменитых матчах по двадцать раундов в Зимнем цирке. Ни о таких близких друзьях, как Чарли Суини, Билл Берд и Майк Стрэйтер или Андре Массон и Миро. Ничего не говорится ни о наших путешествиях в Шварцвальд, ни о наших однодневных прогулках по лесам вокруг Парижа. Было бы очень хорошо, если бы все это вошло в книгу, но пока придется обойтись без этого».

– Представляешь! – глаза Витьки горели: – Ринг в саду, официанты-боксеры, двадцать раундов! Мы когда-нибудь до такого доживем? А имена-то какие, а имена!..

Меня вся эта белиберда совершенно не трогала. Во-первых, я увлекался боксом только как зритель. Во-вторых, из американских писателей мне куда больше нравились Фолкнер и Стейнбек. А, в-третьих, ну что Париж! Нам там не суждено побывать, это все равно, что мечтать очутиться на Марсе. Можно, конечно, пофантазировать, но результат-то известен.

– Не скажи, я все равно там буду, – упрямо твердил Витька, имея в виду, конечно, не Марс, а столицу Франции.

– А чем тебе наш город – не Париж? – подначивал я его. – Река наша не хуже Сены, даже, думаю, полноводнее будет. А парк – что тебе Булонский лес! За абсент вполне сойдёт «Бiле мiцне», а вместо круассана – на вот, возьми бублик с маком!

Виктор злился, говорил, что я ничего не понимаю, что я ограниченный человек. Он в то время был большим романтиком, мой тогдашний друг, хотя внешне выглядел весьма суровым, немногословным, в общем, как бы сказали сегодня, брутальным молодым человеком. Кто знает, что с ним сейчас, наши пути-дороги давно разошлись. О том, как это произошло, я и хочу здесь рассказать.

1

Как всё-таки интересно устроена человеческая память! Иногда всю жизнь помнишь какой-нибудь малозначимый факт своей биографии и при этом напрочь забываешь куда более важные события, которые, по идее, должны были оставить в твоём сознании глубокий след. Я, например, смутно припоминаю защиту вузовского диплома, за исключением одного, как мне когда-то казалось, чрезвычайно драматического эпизода. В самый ответственный момент, когда я начал докладывать перед комиссией содержание своего дипломного проекта, мне на голову чуть было не упал сколоченный из деревянных реек каркас с прикнопленными к нему ватманскими листами. На этих стандартного размера шести или восьми, сейчас уж не помню, плотных белых листах содержалась вся графическая часть моего проекта, на которую я потратил месяца два, если не больше.

Каркас с исчерченными тушью листами был заранее установлен, как это делали защищавшиеся до меня сокурсники, на выступе классной доски, куда обычно кладут мел, и упирался своей верхней частью в стенку. Надо сказать, очень неустойчивое положение. Но до этого как-то у всех проходило. Когда же я, не глядя на чертежи, ткнул в этот карточный домик указкой, шаткое равновесие было нарушено! Я понял это по смятению, отразившемуся в глазах членов дипломной комиссии. Успев обернуться, я подхватил падающую конструкцию и даже умудрился не порвать бумагу. На помощь мне тут же пришли ребята из первого ряда. Таким образом чертежи были спасены от неминуемого уничтожения. Надетые, словно жабо, на мою голову лист или два не дали бы мне возможности в этот день защититься. Вот и всё, что я помню об этом действительно важном для каждого человека событии – защите первого в жизни диплома! Ни то, как я докладывал, как реагировали преподаватели, ни как точно называлась тема моей дипломной работы, увы, не отложилось в памяти надолго! Кстати, в отличие от всех последующих моих защит различных дипломов и диссертаций.

А вот одно из первых собраний нашей академической группы, которых за пять лет учёбы в институте прошло великое множество, я помню в мельчайших деталях. Казалось бы, ну что за событие, собрание группы? Такие собрания созывались по всякому поводу, а иногда и без оного, потому что так было надо для отчета, направляемого в деканат. Спрашивали за это со старосты группы и, между прочим, строго. Но на том собрании обсуждался действительно животрепещущий для каждого первокурсника вопрос: кого отпустить на Октябрьские праздники домой, в их родной город.

Дело в том, что на праздничное шествие, посвященное очередной годовщине Октябрьской Революции, каждый трудовой коллектив страны в обязательном порядке должен был выставлять собственную колонну, большую или маленькую – это зависело от масштабов предприятия или учреждения. Студентов вузов сгоняли на данное мероприятие, как правило, в полном составе, делая исключение лишь для небольшого числа счастливчиков. Вот их-то на собрании и должен был определить жребий.

С момента нашего зачисления в институт прошло около двух месяцев, один из которых мы провели в пригородном селе, куда нас по давно сложившейся традиции бросили «на картошку», то есть в помощь убирающим урожай колхозникам. Потом начались лекции в огромных аудиториях, где никто тебя не поднимал, как в школе, чтобы выяснить, усвоил ли ты излагаемый материал, не задавал домашних заданий, не устраивал контрольных работ и диктантов, не выставлял оценок. Всё это для вчерашних школяров было ново, необычно и увлекательно, приподнимало их в собственных глазах. Только вот иногородним очень уж хотелось хотя бы на несколько дней съездить домой, к родителям, встретиться со школьными друзьями, которым не посчастливилось поступить в вуз, покрасоваться перед девчонками в качестве человека, сумевшего ухватить удачу.

В тот год система образования в стране завершала переход с одиннадцатилетнего срока обучения на десятилетний. Соответственно, и окончивших школу было в два раза больше, чем прежде. Наплыв в институты и университеты был огромен! Не всем желающим удалось тогда сразу же стать студентами. Мне повезло, конкурс в наш институт на большинстве факультетов был не такой уж высокий: горняцкие профессии привлекали не многих. Хотя на такие модные тогда специальности, как геология, геофизика, или что-то связанное с электроникой, а были у нас и такие, народ валил валом. Я, например, подал документы на механико-машиностроительный факультет и прошел. А мой приятель, Виталик Николаенко, с которым мы вместе приехали в этот город поступать, решил стать геологом и не смог преодолеть конкурс на геофаке, хотя набрал столько же баллов, что и я.

Итак, нам, иногородним, предстояло тянуть жребий. Староста Гриша Толмачев, солидный, успевший поработать несколько лет после армии на шахте и мало похожий на студента наш однокашник, нарезал двадцать полосок бумаги, три из них пометил крестиком и все свернул в трубочки. Надя Коровина протянула ему свою новенькую вязаную шапочку, куда были помещены бумажки, и жребий начался. В нем, как я сказал, не участвовали местные ребята, им это было незачем. Сам того не ожидая, я вытащил бумажку с крестиком, то есть оказался в числе тех троих, кому выпала возможность поехать домой на несколько дней. На нашу удачливую троицу с завистью поглядывали те, кому не повезло. Больше всех, и это было заметно, расстроился Витька Головин. Широкоплечий черноволосый парень с огромными кулаками боксера, похожий на французского певца и киноактера Ива Монтана в дни его молодости – фотографии артистов в то время продавались в любом киоске «Союзпечати» – едва не плакал. Не знаю уж, в чем там было дело, но ему, судя по всему, действительно очень надо было домой. Я подошёл к нему:

– Слушай, если тебе так необходимо поехать – на, бери, – я протянул ему свою выигрышную бумажку.

– Ты это серьёзно? – не поверил Витька.

– А что тут такого? Мне вообще-то не очень и хочется, чего я не видал в своём городишке? Лучше здесь с ребятами праздники проведу.

Сказать по правде, я не сильно лукавил: конечно, неплохо было бы появиться перед своими друзьями в статусе студента, да и с одной школьной подругой встретиться не мешало. Она, помнится, не очень-то верила, что я поступлю с первого раза! С другой стороны, что я, последний день на белом свете живу? Побываю дома на новогодних каникулах, не так уж и много до них осталось. К тому же мне действительно хотелось провести праздник в большом городе, в новой обстановке. А для этого парня поездка домой, похоже, вопрос жизни и смерти.

Витька был несказанно рад:

– Теперь я твой должник! Понимаешь, с девушкой надо встретиться во как, – он провел ладонью по горлу: – Она тоже на праздники домой, в Миневиль, приедет из Саратова, в педагогический там поступила.

– Привет, девушке! А насчет должника – не парься, мелочи всё это.

– Ладно, разберемся, ещё раз спасибо! Ты где хату снимаешь?

– В частном секторе, на рю Аустерлиц. С двумя парнями из меда живу, тоже первокурсники.

– А почему не с нашими, горняками?

– Да так получилось, увидел на столбе объявление о сдаче жилья, смотрю – вроде недалеко от института, чего ещё надо? Да и не знал я толком тогда никого из наших. Вскоре, правда, Коля Менюк подселился. Ему вообще повезло, хозяйка к себе в комнату определила, другого места не было. Койки у них теперь рядом стоят, спят с ней нос к носу.

– Да? Ну и как хозяйка?

– Ничего деваха, лет этак около восьмидесяти будет. Только Николай жалуется, говорит, храпит очень.

– Пусть радуется, что не пристает…

Так вот болтая, мы вышли на улицу. Витька жил в первом общежитии, в двух шагах от института, а я потопал к себе, на Аустерлицкую. Общага мне, увы, не светила, ибо доход моей семьи в расчете на каждую её душу превышал установленный минимум, а мухлевать, доставать фиктивную справку, как это делали многие, родители не хотели. Да, такие вот были правила, потому что мест на всех в двух имевшихся у института общежитиях не хватало. Это потом построили ещё два огроменных корпуса на авеню Клебер, и проблема, как говорится, была снята. А тогда тем студентам, семьи которых не считались малообеспеченными, приходилось снимать жильё частным образом. Моя семья под категорию малообеспеченных не подпадала: отец, машинист электровоза, зарабатывал по советским меркам неплохо, мама, товаровед, тоже. Вот и пришлось мне весь первый курс и даже начало второго жить на частной квартире в то время как многие мои однокашники из явно небедных семей каким-то образом сумели пролезть в общагу.

В нашей комнатушке, куда не понятно как поместились три простые железные койки, медики занимали лучшие места, у окошка, потому что вселились раньше меня. Моя кровать стояла у входной двери, даже немного её перекрывая. Домишко был частный, построенный лет сто назад. За это время он оброс какими-то кое-как сляпанными пристройками и сарайчиками, напоминающими курятники. Одна из таких пристроек и сдавалась внаём студентам, то есть нам, в других размещалось семейство хозяев. Но и на свою территорию они умудрились, как уже сказано, запихнуть жильца – моего одногруппника Колю Менюка, который почему-то не смог найти себе более подходящего обиталища.

Один из моих соседей по комнате, Сева Круглов, крепко сколоченный, невысокого роста рыжеватый, слегка веснушчатый парень, отслуживший армию и кое-что повидавший в жизни, был первым номером в их дуэте с Петрушей Лопаткиным. Петруша же производил впечатление типичного «ботаника», ещё до конца не распрощавшегося с розовым детством. Родители его, судя по всему, холили и лелеяли единственного сына, оберегая от любого соприкосновения с реальной жизнью. Каждые выходные с различными оказиями Петруше передавались посылки с всевозможными деликатесами – иными продуктами, похоже, он не привык питаться. Это были домашние колбаски в застывшем смальце, нежнейшее свиное сало, засоленное с чесноком и перчиком, мясные и рыбные балыки, жареные куры и кролики, сырокопченые колбасы, всяческие соленья и маринады в закатанных крышками стеклянных банках, домашние пирожки и плюшки, варенье различных видов и так далее, и тому подобное! Где это все доставалось в не слишком тучное советское время – одному Богу известно.

Сева рассматривал данное изобилие как принадлежащее и ему тоже, видимо, по праву старшего друга, опекуна и наставника своего инфантильного собрата. Петрушу, судя по всему, такое положение вещей также устраивало, он понимал, что нуждается в некотором руководстве. Так вот мы и жили. Я приходил ближе к вечеру домой, предварительно отстояв очередь в институтской столовке с её рассыпающимися на подходе ко рту котлетами, состоящими наполовину из хлеба, наполовину из фарша неизвестного происхождения, слипшимися макаронами и жиденьким борщом – таковы тогда были печальные реалии общепита – и заставал в нашей комнате лукуллово пиршество своих медицинских соседей. При этом ни разу, подчёркиваю, ни разу не был ими приглашен к столу!