Остров

– Надо шпаргалки писать, причем, всей группой, так легче будет. Нельзя полагаться на волю случая! Вон что сегодня с Дмитрием произошло.

Он посмотрел на меня сочувственно. Компания загалдела. Не всем предложение пришлось по душе. Не в том смысле, конечно, что стыдно пользоваться шпаргалками. Просто лень было участвовать в таком трудоёмком деле, как их изготовление.

– Верно, – поддержал Олега Виктор. – А кто не захочет – того… тому, – он запнулся, подыскивая подходящее слово.

– Тому газ отключим, – закончил за него фразой из только что вышедшей кинокомедии режиссера Гайдая Артем Добужинский.

Все прыснули со смеху, даже мой друг, всегда предпочитавший действовать с позиции силы.

Когда я пришел домой, там находился гость: к Севке Круглову приехал отец. Они сидели втроем и пировали – ребята тоже только что сдали какой-то экзамен. Севкин отец пригласил меня к столу, но я отказался, очень хотелось спать. Гость выглядел не лучшим образом, чувствовалось, что устал с дороги или же приболел. Я плюхнулся на кровать, но сон, как ни странно, меня не брал. Пир подошел к концу, и Севка предложил отцу прогуляться по городу. Тот был не против.

– Только, знаешь, Сева, дай мне соснуть минут десять, – сказал отец.

Я подумал, что он так в фигуральном смысле выразился насчет десяти минут. Оказалось, ничуть.

– Хорошо, папа, через десять минут разбужу, – молвил Севка.

Его отец, как сидел на стуле, так и отключился! Мгновенно, только предварительно расслабился, откинулся на спинку и опустил руки, словно плети. Мне показалось, что он даже начал слегка похрапывать. Ровно через десять минут Сева сказал:

– Папа, вставай, – и потрепал его по плечу.

Папа открыл глаза. Когда он поднялся со стула, это был другой человек: никаких следов усталости, сама бодрость и целеустремлённость! «Мне бы так», – с завистью подумал я.

3

Второй семестр был в самом разгаре, когда заболела наша отличница Наташа Друян.

– Ты в той стороне живёшь, загляни к ней, а то я сегодня не смогу, – попросила меня её подруга, тоже Наташа.

– Ладно, давай адрес.

Она сунула мне бумажку:

– Это возле строительного института. Тяжело ей одной, бедняжке, без дружеского участия и человеческого тепла.

Она со значением посмотрела на меня. Я давно уже ловил на себе томные, задумчивые взгляды Наташки, той самой, что сейчас лежала больная где-то на съёмной квартире. Но я оставался верен своей школьной неразделенной любви по имени Зоя, не допуская даже мысли, что кто-то может занять в моих безнадёжных фантазиях её место. Естественно, кодекс чести, основанный на таких возвышенных представлениях о человеческих взаимоотношениях, требовал от меня в самом зародыше пресекать как собственные сомнения в глубине моих чувств к Зойке, иногда посещавшие меня, так и любые попытки к сближению, исходящие порой от некоторых институтских девиц.

Нарушить этот условный кодекс было для меня равносильно крушению мироздания или чему-то ещё более страшному, хотя что может быть страшнее вселенского апокалипсиса. Это я к тому, чтобы было понятно тогдашнее состояние моих мыслей и чувств. Увы, природа человеческая несовершенна! Повреждение нравов происходит быстрее, чем человек взрослеет и приходит к выводу, что именно тогда, до этого самого, незаметным образом свершившегося повреждения, он только и был самим собой. Настоящим, без последующих искусственных наслоений, от которых он бы и рад теперь освободиться, но их уже никаким скребком не соскребешь.

Когда я вошел в Наташкину комнату, она лежала в постели, на благоухающей духами белой кружевной подушке. Я положил кулёк с яблоками на стол, вежливо поинтересовался её здоровьем и передал привет от всей нашей группы. О чем говорить ещё я не знал. Молчала и Наташка. С разрумянившимся лицом, слегка растрепанными, разметавшимися по подушке белокурыми волосами, она была необыкновенно хороша. Я счел возможным отметить это про себя, несмотря на упомянутый выше внутренний кодекс, предписывающий вечно хранить верность Зойке.

– Посиди со мной, – сказала Наташа и подвинулась на кровати.

Я осторожно присел. Говоря по правде, она мало походила на больную. Словно угадав мои мысли, Наташка тихо промолвила:

– Горю вся, наверное, температура высокая, а градусник куда-то запропастился. Как ты думаешь, у меня жар?

Я хотел потрогать ладонью Наташкин лоб, но она перехватила мою руку и приложила её к своему глубокому декольте.

– Ну что, есть жар?

Я что-то промямлил в ответ, чувствуя, что у меня самого сейчас поднимется температура. Больная смотрела на меня тем самым волнующим взглядом, который я у неё несколько раз перехватывал в институтских аудиториях. Но сейчас в этих глазах было ещё что-то, названия чему я не находил. Я попытался подняться, чтобы пересесть на стул, но Наташа легким движением руки удержала меня. Конечно, я всё понимал, не маленький! Но мной овладело какое-то оцепенение, постепенно переходящее в смятение. В этот момент я даже забыл о Зойке. Что же всё-таки делать? Как это должно происходить? И потом… А что потом? Как я потом посмотрю в глаза Зое? Нет, это невозможно! Я опять попытался встать. На этот раз Наташа мне не препятствовала.

– Ладно, иди, – сказала она с едва заметной улыбкой. – А то ещё сознание потеряешь, что тогда буду делать с тобой.

Словно сомнамбула, я вышел на улицу. Уже зажглись фонари. Я шел в расстегнутом пальто, и мне по-прежнему было жарко. Этой ночью, как и той, перед экзаменом, я опять не смог сомкнуть глаз.

Второй семестр отличался от первого главным образом тем, что куда-то ушла растерянность перед новым, студенческим образом жизни, так разительно не похожим на прежний, школьный, когда рядом с тобой были папа с мамой, всегда готовые прийти на помощь, и учителя, по сути, вторые родители, не менее настоящих переживавшие за все твои промахи и радовавшиеся твоим успехам. Институтские же преподаватели относились к тебе более индифферентно, если не сказать безразлично. Во всяком случае, нам так казалось. Но это как раз и являлось тем проявлением свободы, к которой мы всегда неосознанно стремились, хотя и не были к ней как следует подготовлены, что совсем скоро сыграет со мной и моим другом Виктором весьма злую шутку. Но пока до этого было ещё далеко. Пока Виктор готовился к «поединку века», встрече на ринге с чемпионом института по боксу в полутяжелом весе кандидатом в мастера спорта Будимиром Берзиным, в просторечии – ББ. А мы, его одногруппники, как могли, поддерживали нашего товарища и готовились болеть за него.

Витька тренировался по нескольку часов в день и не только вечерами, иногда для этого ему приходилось пропускать занятия. Я тоже, бывало, сбегал с лекций и отправлялся в спортзал, чтобы поприсутствовать на его тренировках, посмотреть бои со спарринг-партнерами. Меня удивляло, как он выдерживает такие нагрузки! Бой полутяжей – это тебе не поединок спортсменов «петушиного» веса. Каждый пропущенный удар потрясает тебя до основания, дезориентирует в пространстве и даже во времени. Он способен вызвать смятение и панику, необратимым образом сказаться на психике, вот почему в боксе так важна волевая подготовка. В других видах спорта ты можешь проиграть, пробежать медленнее соперника, не взять необходимую высоту, поднять на несколько граммов железа меньше, не забить решающий гол, наконец, получить травму. И только в боксе ты рискуешь быть на глазах у всех избитым до потери сознания! А чем иным, скажите, является нокаут? Всякие там бои без правил – это, по сути, тот же бокс, только с различными вариациями. Поэтому, несмотря на всю мою любовь к этому виду спорта, я никогда до конца не мог понять боксеров, ставящих на кон собственное здоровье, а значит, в конечном счете, жизнь!

Бой был назначен на День Победы – девятое мая. Ринг находился в недавно построенном спортивном корпусе института, просторном и светлом. Там было много места для зрителей, желающие могли наблюдать за соревнованиями даже сверху, с внутреннего балкона. Словом, можно было не переживать, места хватит всем.

С утра мы с ребятами гуляли по празднично украшенному городу, спустились к площадке, где на крутом берегу реки в самом конце широкого проспекта только что открыли величественный обелиск в память об освобождении города от фашистов. Почти все деревья и декоративные кустарники уже покрылись нежной светло-зелёной листвой, из репродукторов звучали военные песни и марши, всё это брало за душу, настраивало на праздничный лад с примесью лёгкой грусти.

Еще не были написаны многие песни о войне, такие, например, как Тухмановский «День Победы» или «Мы за ценой не постоим» из фильма «Белорусский вокзал». Но из открытых окон домов, из громоздких переносных магнитофонов, с которыми по бульвару разгуливала молодёжь, подметая асфальт модными, неимоверно расклешенными от колен брюками, изготовленными в ателье индпошива из дефицитнейшей ткани с лавсаном, уже разносился хриплый баритон Высоцкого, певшего про «Як» -истребитель и штрафные батальоны, про сыновей, уходящих в бой, про того парня, который не стрелял, и про другого, однажды не вернувшегося из боя! Мы все тогда были помешаны на Высоцком и распевали его баллады на вечеринках, даже не зная точно слова, ибо качество магнитофонных записей было ужасным, а по радио песни его ещё не звучали, пластинки не выходили.

– Ну что, выиграет сегодня Витька? – спросил ни к кому конкретно не обращаясь Артем Добужинский. – ББ сильный соперник, и опыта у него побольше!

Ребята молчали. Действительно, результат боя предугадать было трудно. С одной стороны, Виктор внешне выглядел крепче соперника, был выше его ростом, и руки у него были длиннее. С другой, Будимир – чемпион института, неоднократный призер спортивного общества «Буревестник». Он на три года старше Витьки, провел больше боев и только в одном потерпел поражение. К тому же он – кандидат в мастера спорта, тогда как наш товарищ – перворазрядник.

– Бьюсь об заклад, что Витька победит, – сказал Коля Менюк, – я видел его на тренировках, прёт, словно танк, не остановишь!

– Смотря кто пытается остановить, – не согласился Артём. – С Берзиным они на ринге встречались, кто-нибудь знает?

Это знал я, но промолчал. Они, действительно, встречались три раза в неофициальных боях на различных площадках и все три раза Витька по очкам ему проиграл. Честно говоря, у меня тоже не было никакой уверенности, что на этот раз моему другу улыбнется удача.

Мы заняли места на балконе, когда уже вышла первая пара спортсменов – наилегчайшего веса. Они резво перемещались по рингу на протяжении всех трёх раундов, нещадно мутузя друг друга, и казалось, их не берет усталость. В этом весе чистые победы нокаутом случаются редко, и на этот раз победитель был определен по очкам. Потом соревновались ребята лёгкого и первого полусреднего веса, полусредний и средний веса представлены не были. Наконец, подошла очередь полутяжей. Рефери по очереди представил публике участников: сначала ББ, и тот, как положено, поклонился на все четыре стороны с изяществом марионетки, почему-то присущим всем боксерам, затем вскинул над головой руки в перчатках, приветственно потрясая ими. В ответ раздались бурные аплодисменты его поклонников, среди которых, кстати, преобладали девушки. Потом представили Витьку. На этот раз аплодисменты были пожиже. Рефери указал участникам их углы, Витьке достался синий.

Я наблюдал за ним. Внешне он был спокоен, но я-то знал, что это не так! Я успел хорошо изучить своего друга. Несмотря на постоянную несколько самоуверенную и снисходительную манеру общения с людьми, которую он почему-то избрал для себя и за чем тщательно следил, в критические моменты Виктор, как ни странно, легко вдавался в панику. Я не раз с удивлением отмечал это про себя – так не вязалось подобное проявление некоторого малодушия с его обликом чуть ли не супермена.

Тренеры и секунданты торопливо отдавали своим подопечным последние наставления. Прозвучал гонг и, приняв из рук тренера капу, Виктор шагнул в центр ринга навстречу сопернику. Поначалу они, как это обычно бывает в серьёзных весовых категориях, долго танцевали друг вокруг друга, осторожно прощупывая оборону противника. Собственно, в первом раунде они обменялись лишь несколькими стоящими ударами и почти не сходились в клинче.

Сказать по правде, первый раунд вышел очень вялым, и зал разочарованно загудел. В перерыве тренер что-то горячо говорил Витьке, а тот угрюмо молчал, изредка кивая головой. Прозвучал гонг ко второму раунду. Теперь картина существенно поменялась, ББ сразу же пошел в наступление и начал теснить Витьку к канатам. Но у того было преимущество – более длинные руки и он старался держать противника на расстоянии. Где-то за минуту до окончания раунда Виктор все же пропустил очень сильный удар справа, который отбросил его на канаты. Судья начал было отсчет, но мой друг сумел быстро собраться и продолжить бой. Я видел, что он с огромным трудом сдерживал натиск Берзина и если бы не прозвучал гонг, не знаю, чем все могло бы кончиться. По результатам двух раундов явно лидировал Витькин противник.

Пока секунданты обтирали и обмахивали Виктора мокрым полотенцем, тренер пытался ему что-то втолковывать. Но я думаю, он уже мало что воспринимал. На первых секундах заключительного раунда Витька снова попал в нокдаун, но опять сумел быстро прийти в себя. После этого, думаю, он по-настоящему запаниковал. Вот тут-то его противник и совершил непростительную ошибку. Возможно, решив, что победа уже у него в кармане, он на какое-то время ослабил натиск, чем тут же воспользовался его визави.

Я даже не успел заметить, как Витька нанес чемпиону свой коронный удар левой, настолько молниеносным он был. ББ пошатнулся, но устоял, из рассеченной брови брызнула кровь! Рефери остановил бой. Никаких катменов, разумеется, в то время у наших институтских боксеров не было и в помине, их функции выполняли тренер и секунданты. Не имелось и препаратов, содержащих адреналин. Рассечение наскоро обработали перекисью водорода, приложили вазелин со льдом, кровь вроде бы остановилась, и судья разрешил продолжить схватку.

Все время, пока на ринге происходили эти события, зал неистовствовал. Даже всегда невозмутимый Артём Добужинский что-то орал и топал ногами. До конца последнего раунда оставалось не более полуминуты. ББ ушел в глухую защиту, он закрывал перчатками рассеченную правую бровь, стараясь дотянуть до спасительного гонга. Витька же предпринимал отчаянные попытки пробиться именно сюда, к самому уязвимому месту своего противника. Технический нокаут – только он мог принести ему победу! И это ему удалось, он дотянулся перчаткой до раны.

Рефери остановил бой, кровь заливала глаз Будимиру и капала на пол, пока он шел в свой угол, где его ждали тренер и секунданты с ватой и медикаментами. За десять секунд до конца третьего раунда победу над чемпионом техническим нокаутом одержал первокурсник Виктор Головин! Теперь он был чемпионом института в своей весовой категории. Конечно же, это было выдающееся достижение. Но мне что-то мешало испытывать настоящую радость за успех друга.

4

Летнюю сессию Витька сдавал уже в ранге чемпиона. Но этот титул мало сказался на отношении к нему преподавателей. Это нам, его сверстникам и товарищам казалось, что все вокруг только и делают, что следят за спортивными достижениями студенческой братии и в зависимости от них формируют свои симпатии и антипатии к нам, грешным. Отнюдь! Ему, как и другим, тоже приходилось порой получать «неуды», пересдавать «хвосты» и прибегать к шпаргалкам, чтобы не завалить экзамен. В этом смысле для него, повторяю, ничего не изменилось, никто не давал поблажек за его лихую победу на ринге. Да многие преподаватели о ней и не знали, ибо не были в курсе спортивной жизни родного вуза, которая их попросту не интересовала. Мне, худо-бедно, летнюю сессию удалось пройти без эксцессов, задолженностей не было, и я с легкой душой вместе со всеми отбыл в родной Эльзас с Лотарингией на первую производственную практику. Это был очень веселый этап нашей студенческой биографии, хотя приходилось вставать ни свет ни заря и добираться вместе с первой горняцкой сменой служебным автобусом на шахту, расположенную километрах в пяти от рабочего поселка, где мы жили в общежитии. Помимо неизгладимых впечатлений от шахты, где нас оформили в качестве подземных рабочих, во мне от того времени навсегда осталось битловское:

Is there anybody going to listen to my story