Привилегия выживания. Часть 1

– Первый раз человека убил, – сказал он мне после дежурства. – Это нормально, что мне похер?

– Не знаю, – честно ответил я. – Мне пока убивать не приходилось.

Впрочем, я с первым в жизни убийством отстал от своего друга всего на два дня. В следующую смену я вместе с отделением под руководством командира взвода лично, психолог в штабе решил, мол, у меня может быть психологическая травма после произошедшего, дежурил внутри основной палатки, через которую проходили эвакуируемые.

Для того чтобы снизить нагрузку на КПП по диагностике, желающие эвакуироваться должны были получить в своей поликлинике, где организовывались мобильные медпункты, заключение врача по форме 017–1/у, только потом проходить повторный анализ на КПП, просто чтобы можно было удостовериться, что по дороге от поликлиники он не успел прихватить с собой заразу. У кого бы я ни спрашивал, никто, толком не мог объяснить, что именно эскулапы искали на тестах, только знал, что это были следы от пребывания в мозгу каких–то личинок паразитов, как объяснил один из медиков, то ли бычьего, то ли свиного цепня.

В палатку зашла молодая семья: папа, мама и годовалая дочка у папы на руках. Уселись за второй стол, пошла регистрация. Доктор забил все данные в ноутбук, сверил номера карт и потянулся к ламинатам форм. «Аа где…» – начал он. Отец семейства, бойкий парень, тут же передал дочурку жене, наклонился к доктору: «Да-да, конечно, можно вас буквально на пару слов? Тут такое дело, понимаете…» – тихо и с нажимом начал он, заводя доктора за ширму.

Я сделал пару аккуратных шагов по направлению к ширме и прислушался. Это заметила девушка и тут же, обняв дочурку, окликнула меня: «Молодой человек, извините, пожалуйста, а вы не покажете нам, где тут у вас туалет?» Фокус я понял, и жестом показал одному из моих бойцов заняться проблемой, а сам снова обратился в слух. Девушка смотрела на меня со смесью растерянности и отчаяния.

За ширмой вполголоса, но ожесточенно спорили.

– Да поймите вы, у нас вегетарианская семья, какое к чертям мясо…

– Я вам еще раз говорю, дело не только в мясе, мне в любом случае нужен документ.

– Ну нету у меня его. Ваш хренов тест не работает нормально при повышенной температуре, а Оксанка простудилась три дня назад, понимаешь ты или нет?!

– Тогда лечитесь, приходите, когда выздоро…

– Доктор, у тебя дети есть? Ей год и три месяца, я ее в этом аду лечить должен? Ты хоть в городе был, знаешь, что там творится?

– Это меня не касается, – с этими словами доктор вышел из-за ширмы.

– Теперь, сука, коснется! – прошипел парень, догнав его, крепко поймав в захват левой рукой того за шею, прикрывшись им, как щитом, а правой приставил неизвестно откуда взявшийся карандаш ему к глазу.

«Вовремя взводный пожрать пошел», – только и успел подумать я, снимая автомат с предохранителя. Все отделение заученно взяло парня на прицел.

Визор костюма химзащиты на докторе был из тонкого пластика и вряд ли смог бы оказать достойное сопротивление проникающей способности остро заточенного карандаша.

– Саша… Не надо… – пролепетала девушка уже явно в полуобморочном состоянии. Единственное, что ее сейчас удерживало от потери сознания, была сидящая у нее на коленях дочурка, которая, не мигая, совершенно круглыми глазами смотрела на папу.

– Лена, помолчи, – оборвал ее муж, оскалившись, – бери Оксанку, мы сейчас уходим. – Он явно чувствовал себя хозяином ситуации. – Все слышали?! Мы сейчас все вчетвером уходим, и никто из вас, падлы, не двигается с места, ясно?!

– Слушай меня внимательно, гондон, – к собственному удивлению спокойно обратился я к новоиспеченному террористу. – У тебя ровно десять секунд, чтобы перестать выебываться, взять жену, ребенка, и бодрой трусцой вернуться в город. Врача можешь с собой забрать, мне на него плевать, зато тебе наверняка не плевать на свою семью. Осталось пять секунд.

Парень не был профессионалом. Он на какую-то секунду ослабил хватку, отвел от меня глаза и посмотрел на дочку. Этого мне вполне хватило. Выстрелом в голову уложил на месте. Жена его все-таки упала в обморок. Дочка захныкала, но вряд ли поняла ситуацию, скорее просто от громкого звука выстрела.

Медик, поняв, что реальная угроза миновала, перестал изображать статую и набросился на меня чуть ли не с кулаками, обещая пиздюлей от начальства вплоть до расстрела за наплевательское отношение к его безопасности. У лежащего с дыркой в башке террориста-неудачника подергивались пальцы, как будто он все еще тянулся к валяющемуся рядом карандашу.

Нет, я бы хотел, наверное, его отпустить, уверен был, что в той ситуации можно было договориться, если бы у меня был вагон времени. Впрочем, даже это было не так важно, во время службы у меня на все случаи жизни имелась четкая инструкция, и она не предусматривала ведение переговоров.

Вбежавший в палатку старлей, увидев, что ситуация уже не требует экстренных мер, успокоился, наорал на медика, да так, что тот извиняться ко мне пришел потом, посмотрел запись с камер наблюдения, после чего снял меня с дежурства и отправил в санчасть писать объяснительную. После чего я имел трехчасовую беседу с психологом, из которой я так и не понял, должен ли я ощущать себя виноватым, потому что чувство вины – это нормально в такой ситуации, или думать, что я был втянут в последствия чужих решений, и мой выбор не имел дилеммы с морально-этической стороны в силу установленной для меня социальной роли.

«Да все ты правильно сделал», – сказал Смоукер после смены в курилке, протягивая мне сигарету. «Все вещи в этой жизни делятся на приоритетные и неприоритетные. Ты вот приоритеты расставил верно. Он – нет. А своим самокопанием можешь подтереться, реально в ситуации уже ничего не изменишь».

Я закурил и промолчал. Перед глазами еще стояло лицо маленькой девочки, потерявшей отца, которой вряд ли уже суждено было повзрослеть. Ее с матерью ближайшим транспортом переправили в седьмую больницу, которая еще какое-то время должна была охраняться, пока не закончится эвакуация.

Я совершенно не думал об этом в момент, когда стрелял, да и до момента тоже. Этот день врезался в память потому, что в первый и последний раз меня поразило собственное поведение, насколько я был спокоен, и как легко мне далось решение выстрелить.

Сильно сомневаюсь, что за это стоило благодарить армейских психологов, наверняка нас по-тихому кормили какой-нибудь дрянью, но даже при этом многие из моих сослуживцев стали медленно съезжать с катушек. Причем депрессия, неадекватное поведение и драки без повода – это были только цветочки. Я слышал как минимум о двух случаях, когда бойцы во время дежурства открывали огонь по своим, причем один из случаев произошел на КПП, где, помимо двух солдат, были застрелены еще пятеро гражданских.

Тогда я списывал все на стресс и слабую психику.

Спустя несколько дней в часть пришел ответ на мой запрос о родителях, моей девушке и паре приятелей, можно было указывать до пяти человек в списке. Один из друзей числился среди мертвых, остальных не было ни там, ни в списке эвакуированных. Впрочем, мне еще повезло получить хоть какую-то информацию, примерно половина запросов оставалась вообще без ответа.

Почти в это же время КПП окончательно заблокировали, прекратив эвакуацию, из города выезжали только по особому распоряжению, безо всяких дополнительных проверок. Мобильная лаборатория уехала вместе со всем оборудованием, на месте остались только пустые палатки.

В первые же сутки очередь выросла раза в четыре, люди требовали пропустить всех, потом умоляли пожалеть хотя бы детей, в конце концов, попытались пройти силой. Ценой нескольких убитых и раненых с обеих сторон очередь удалось разогнать.

Зима сменила, наконец, осень, ударили морозы и выпал снег, который лег практически с первого раза. По ящику уже давно работал только один государственный канал, вся программа которого состояла исключительно из выпусков новостей, в которых, в общем-то, говорилось одно и то же. Никаких подробностей, изредка сухая статистика и инструкции по действиям при ЧС. Чаще рассказывали о положении дел за рубежом, но эти репортажи также не сильно отличались деталями.

За все время не было сказано ни одного слова о причинах, и ни слова о том, с чем нам в конечном итоге предстояло иметь дело. Об оживших мертвых говорили только на уровне слухов, что вместе с другими не менее идиотскими версиями про инопланетян, бактериологическое оружие и кару господню нормальными людьми всерьез не воспринималось.

После закрытия КПП наш взвод, разумеется, не остался без дела, мы почти сразу попали в караул, охранять склады с боеприпасами.

Территория была не очень большая. На наши отделения пришлось по четыре вышки в периметре. Погода стояла отвратная, вроде снег выпал только пару недель назад, а метель завывала чистой воды февральская. Сильный ветер, мороз и херовая видимость, человеческую фигуру перестаешь различать на расстоянии всего в пару десятков метров. Из-за погоды начались перебои со связью с частью, и когда в положенные восемь вечера наша смена на объекте не появилась, всерьез мы занервничали далеко не сразу.

– Посты центральному, доложить о несении службы, – радейка на столе ожила голосом командира взвода.

– Второй пост без происшествий.

– Шестой пост без происшествий.

– Первый пост без происшествий.

Я повторил установленную формулировку, отчитавшись за пятый пост, и продолжил свое занятие, требовавшее недюжинного терпения, координации и самообладания, а именно – пытался найти положение равновесия, сидя на стуле с опорой только на две его ножки.

– Четвертый пост центральному. Четвертый пост, центральному ответь.

Заснули они там что ли? Я попытался рассмотреть соседнюю вышку через окна своей, но не увидел ничего, кроме мельтешения снега снаружи.

Наконец старлею надоело надрывать глотку.

– Пятый центральному.

Я дотянулся до тангетки.

– Пятый на связи.

– Пробегись до четвертого, разрешаю применение пыток насильственным лишением анальной девственности, если через три минуты я не услышу от них доклада.

– Понял, принял, – ответил я и, отпустив кнопку передачи, оглянулся на мирно посапывающего на соседнем стуле солдата, – Рязанцев, подъем!

– А? Что? – рядовой Рязанцев дернулся, оторвав голову от сложенных на столе рук, чуть с места не подскочил.

Его способность засыпать меня поражала. Мы с ним говорили минут шесть назад, сна у него не было ни в одном глазу.