Кувшин же, полный до краев,
Перемахнул через ограду,
Нырнул в кусты и был таков.
Своим глазам бесспорно веря,
Худое чувствуя нутром,
Пустился в терем Яр скорее,
Схватив свой меч, и лук, и стрелы,
Лежали кои за седлом.
Бежит, проламывая двери,
Влетает в гридницу, а там –
Арина-радость, а пред нею
Кувшин, в руке ее стакан…
Его к устам своим подносит,
Желая влаги той глоток!
Стрела давно свободы просит:
Лети! Лети, прерви поток!..
Звенит тугая тетива,
И острие, меж всех сверкая,
Из рук нежнейших выбивает
Стакан. Но дева не жива…
Бледнеет, вянет перед всеми –
Ужель один глоток внутри?
Прервалось шумное веселье –
Упала пира посреди.
Затихли все, не шевельнутся,
Лишь князь-отец и Яр одни
К поникшей деве споро рвутся
Сквозь неподвижные ряды.
Лишь богатырь всю правду знает –
Кувшин отравленный хватает,
Скорей несет его к огню
И в пламя жаркое бросает:
«Гори!» – крича во след ему.
Затлели угли, всякий внемлет:
В их шипе – злобный заговор
О смерти быстрой, непременной…
Охвачен страхом княжий двор!
Меж тем прекрасная Арина
Бледна, безмолвна, холодна.
Перед глазами, как стена,
Предстала жуткая картина:
Над дочкой Святополк склонился,
Как ни старался, как ни бился,
Напрасно все – Арина дремлет…
Печаль сдавила, как гора,
И холодом весь мир объемлет.
Настала тяжкая пора.
Великий князь, убитый горем,
Со смертью бесполезно споря,
Отдал приказ: «Найти злодея!».