Франция. Большой исторический путеводитель

Карл создал огромную по тем временам державу. Но, несмотря на невероятную порою военную добычу, экономически она была слаба.

Два других тяжеловеса эпохи – арабский халифат и Византия выглядели предпочтительней. Они находились на землях древних государств Востока и античного мира и в значительной степени сохранили традиции управления и хозяйства, торговые связи и культуру более благополучных времен.

А государство Карла Великого? Веками разорявшаяся войнами Галлия, в которой последние завоеватели если и не все перекроили на свой варварский лад, то существенно в этом преуспели. Германия, в недавнем еще прошлом языческая, жители которой привыкли существовать за счет меча не в меньшей степени, чем за счет труда. Север Италии, где лангобарды хозяйствовали доселе, скажем так, неконструктивно.

Знаменитые римские дороги не поддерживались, а новые были совсем плохи, торговля в упадке, денежное обращение минимально.

Большинство населения питалось от земли, но не продавало ее плодов. Карл мог собрать со своих подданных только сотую часть того, что имел от налогов и податей багдадский халиф.

Карл Великий (А. Дюрер)

Королевское хозяйство было построено по тому же принципу, что и поместья крупнейших земельных магнатов. Все отличие – что король был богаче всех. По всей стране были разбросаны его имения, виллы, которыми заведовали управляющие – они же судьи над всеми служащими и трудящимися там. К Рождеству управляющий представлял отчет, сколько получено с хозяйства продуктов, сколько поступило оброка и штрафов, сколько проедено, сколько сложено про запас. Собранные деньги сдавались к Вербному воскресенью, свечи – в начале зимы и к Великому посту, а другие продукты в течение всего года. Когда управляющий прибывал к королевскому двору или ко двору наместника с обозом, его обязательно сопровождал опытный пивовар – чтобы вдосталь приготовить хмельного напитка для повелителя, его домочадцев, придворных и слуг.

Но и рот ходил за хлебом: король со всей своей свитой перемещался с виллы на виллу, потребляя припасы по месту их возникновения. Ради такого дела везде должно было быть наготове не только пропитание, но и одежда, мебель, утварь и все необходимое для поездок.

В поместьях были устроены женские мастерские, где работницы ткали, красили ткани, шили одежду. Везде должны были находиться под рукой ремесленники всех профессий того времени: кузнецы, золотых дел мастера, портные, плотники, оружейники, рыбаки, птицеловы, медовары, хлебопеки, пивовары и другие.

Любимой резиденцией Карла был австразийский Ахен. Этот град изначально возник как большое имение. Королевская усадьба из множества домов со службами, кругом – такого же типа усадьбы вельмож. Когда собирался церковный синод или народное собрание, когда прибывало большое посольство издалека – в город стекалось множество народа. Появлялись купцы с восточными товарами – евреи и сирийцы. Специально для них были построены торговые и складские помещения. На королеве Хильдегарде в такие дни лежала обязанность «вовремя радовать подношениями придворных и чиновников и удерживать их в добром настроении». Из званных гостей кто попроще получали лошадей, нарядные одеяния; знатные наделялись дорогими украшениями и деньгами.

* * *

Когда войско отправлялось в поход, основную его часть составляли местные ополчения, собранные и ведомые герцогами и графами. Каждый воин на протяжении значительного времени должен был обеспечивать себя сам: одеждой и оружием не менее полугода, собственных съестных припасов должно было хватить на три месяца. Поэтому на каждых трех пеших воинов приходилась снаряженная за их счет телега с лошадьми.

Как мы видели, со времен Карла Мартелла все большую роль играла кавалерия, и все более привилегированным сословием становились ее всадники. Знакомые нам слова иностранного происхождения: испанское кабальеро, французское шевалье, немецкое риттер (от него – русское «рыцарь») – все они обозначают «всадник», «наездник», а в более широком смысле – представитель того высшего слоя, который все больше отдалялся от простого народа.

Это были люди, лично служившие королю (до тех пор, пока герцоги и графы, а потом и местные магнаты не стали почти самовластными сеньорами). Чтобы ходить в походы самому и привести с собой еще несколько бойцов и чтобы безбедно существовать в остальное время, каждый из них получал от короля бенефиций – владение пожизненное, но не наследственное. Таких вассов, или уменьшительно – вассалов требовалось все больше, особенно для обороны пограничных, не замиренных еще областей – маркграфств, управляемых маркграфами.

Выделялся и верхний слой вассалов – палатины, люди, постоянно находившиеся при короле. Они получали должности в дворцовом хозяйстве, выполняли важнейшие поручения, связанные с поездками по стране. Их владения становились аллодами – передавались по наследству.

Вассалами стала окружать себя и землевладельческая знать (магнаты), и наиболее весомые королевские вассалы. Такими вассалами следующего уровня становились и те из землевладельцев победнее, что передавали себя под покровительство богатого соседа, а тот обеспечивал их боевым конем, вооружал за свой счет, при необходимости обеспечивал судебную защиту (этот процесс станет массовым, можно сказать, всеохватывающим, позднее, когда будет складываться классическое феодальное общество – мы с этим познакомимся).

Были вассалы и другого рода, – и их становилось все больше, – те, кто шел в личную зависимость от влиятельного человека, чтобы избавиться, например, от разорительных расходов на военную службу. Ведь воин ополчения, чтобы выступить в поход в подобающем виде, должен был зачастую продавать коров, инвентарь, а то и хлеб в разгар жатвы – по самой низкой цене. Отсюда слово «вассал» получало еще более широкое значение, внутри этого понятия обозначалась резкая градация: одни вассалы, пусть небогатые, были заняты благородным военным делом, другие – ремеслом и земледелием (со временем первые станут рыцарями, вторые – вилланами).

Короля Карла расширение феодальной зависимости вполне устраивало. Воины-вассалы, если даже они состояли не на королевской службе, а на службе у сеньоров («старших»), были лучше вооружены и подготовлены, чем оторванные от повседневных дел, снарядившиеся за свой счет ополченцы. Королевских вассалов можно было использовать для службы в дальних гарнизонах сколь угодно продолжительное время, зимой и летом. Они же могли пополнять королевскую администрацию, если им давались какие-то постоянные или временные поручения.

С попавшими в вассальную зависимость простолюдинами властям было меньше хлопот: за ними присматривали, а зачастую за них отвечали господа. Скоро стало нормой, что у человека помельче имеется сеньор. Вошло это и в церковный обиход: епископы или аббаты монастырей считались сеньорами тех, кто сидел на их земле или служил им.

Карлу особенно была по душе идея вассальной верности: единожды отдав себя в руки сеньора, изменять ему нельзя. Вассал приносил присягу на верность, при этом становился перед сеньором на колени и вкладывал свои руки в его. Это был знак «коммендации» – отдачи себя во власть господина. К концу своего правления король законодательно запретил самовольный переход от сеньора к сеньору.

* * *

Центральной фигурой областного управления были наместники-графы – со времен Меровинга Хлотаря II король назначал их пожизненно из числа местных магнатов.

Граф собирал королевские доходы и пошлины, созывал ополчение и командовал им – но королевские вассалы ему не были подвластны.

Граф же следил за судопроизводством. Три раза в год жители каждого подчиненного ему округа созывались им на общее судебное собрание. На нем ему помогали семь выборных «из зажиточных». В остальное время выборные сами отправляли правосудие по делам попроще.

Жалованье из казны графу не полагалось: источником его служебных доходов были подарки, которые он получал за суд или при объезде своей области (принимать его следовало с почетом). Обычно в натуральном выражении, гораздо реже деньгами (вспомним, денег в обращении было очень мало).

Для надзора за этими наместниками, для защиты жителей от всевозможных притеснений король направлял (или назначал) «государевых послов» (своего рода прокуроров). Ими становились обычно епископы, которые следили, чтобы «светские люди исполняли законы, воздерживались от неправды и обмана, живя в мире и любви друг с другом».

* * *

Чтобы иметь более тесную связь со своим народом, Карл дважды в год собирал своих подданных на совещание. Но это были отнюдь не прежние полноправные народные собрания: теперь мероприятие носило куда более аристократический характер.

Приглашенные стекались туда, где в это время пребывал король. Собрание, проводимое в конце весны («майское поле») имело более расширенный состав. На него, помимо королевских вассалов, вельмож, магнатов и епископов с их многочисленными свитами сходились и рядовые ополченцы из ближайшего округа. Это был одновременно военный смотр – иногда прямо с «майского поля» войско уходило в поход.

Осенью собирались в более узком составе – созывалась верхушка общества. Придворные, епископы, виднейшие сеньоры совещались о государственных делах, о войне и мире, предлагались законы. Король больше слушал, иногда говорил. Никакого голосования не было, решения принимал после совещания он сам в кругу своих ближайших советников.

* * *

Важнейшую роль при дворе короля играли два должностных лица: канцлер, подготавливавший королевские грамоты, и капеллан – духовник короля и его советник по многим вопросам.

Особенная нужда в людях духовного звания была не только потому, что они были наиболее образованной частью общества и могли дать хороший совет. Еще важнее была роль церкви в установлении порядка в стране: за счет ее высокой организованности, ее духовного влияния на народ, наконец, за счет страха перед ее наказаниями.

Многие преступления по самой сути своей подпадали не под светское, а под церковное правосудие. Епископский суд карал за преступления, на которые тогда смотрели как на посягательство на Божью правду на земле. Это были, например, убийство в усобице, нарушение супружеской верности, клятвопреступление. Не говоря уж о колдовстве, магии и всех прочих формах общения с дьявольскими силами.

Приговоры, выносимые церковным судом, могли и не сопровождаться привлечением светской власти для их исполнения. Осужденный сам, добровольно отбывал наказание – хотя оно могло быть очень суровым. Люди страшились погибели своей души в случае неповиновения.

Убийца мог быть осужден на три года изгнания на чужбину, и все это время он должен был находиться в цепях, питаться только водой и хлебом. Очень тяжелой карой было отлучение от церкви: виновный лишался участия в церковных таинствах и обрядах, с ним нельзя было ни есть, ни пить, ни даже разговаривать – нарушители запрета могли быть сами отлучены. Умерший под отлучением считался лишенным надежды на спасение души.

Но над собой лично Карл никакого церковного диктата не допускал. Сам же в дела церкви вмешивался очень активно, даже по вопросам сугубо духовным. Это по его настоянию в христианское богослужение введено обязательное чтение «Credo» – «Верую» (по православному, «Символ Веры»).

* * *

Культуру эпохи Карла Великого многие историки и искусствоведы называют «каролингским возрождением», видя в ней провозвестие грядущего через века Ренессанса.

Вокруг короля сплотился кружок интеллектуалов, необычайно высоко ценивших античную мудрость. И дело было не в том, что Карл считал себя правопреемником Римской империи. Просто он всю жизнь стремился к постижению высот культуры – в меру своих сил и в меру возможностей своего времени.

Больше всех из древних мудрецов Карла привлекали Платон и Сократ. Сократ прославился своим самоотверженным стремлением к истине, своей способностью умело поставленными наводящими вопросами заставить собеседника самому всесторонне рассмотреть предмет, волей-неволей прийти к верным ответам и признать их правоту. Его метод позднее был назван диалектикой, а сам Сократ называл себя «повивальной бабкой истины».

Платон, один из величайших философов в истории, посвятил себя познанию самых высоких основ бытия: бога, высшего блага, исходящего от него в мир, божественных эйдосов, или идей – небесных первообразов всех земных вещей и понятий. Особенно захватывало то, что бог, творец («демиург») всего, мыслился, как и в христианстве, как «Единое», а не как пантеон языческих богов (Платона и его учителя Сократа некоторые богословы называли «первыми христианами до Христа»).

Платон же разрабатывал учение об идеальном государстве, в котором высшим авторитетом должны обладать философы. Он основал знаменитую Академию, в которой вели нескончаемые беседы вдохновенные мудрецы – искатели истины. Карл (по крайней мере, в свободное от суровых земных забот время) тоже мечтал об идеальном государстве, а отраду своей души – кружок собратьев по любви к прекрасному и высокому называл именно Академией.

Виднейший его участник – англосакс Алкуин (735–804 гг.), ставший на новой родине аббатом турского монастыря. Богослов, автор философских трактатов, учебников и руководств по словесности и математике. Он устроил при дворе школу по образцу тех, что существовали при английских монастырях. В ней обучались дети высшей знати, Карл хотел в дальнейшем видеть их умелыми и образованными администраторами.

По примеру дворцовой стали создаваться школы при крупнейших монастырях. Но уровень обучения там, к сожалению, зачастую был невысок – в первую очередь потому, что хороших учителей на всех было не напастись. Однако в монастырских стенах делалось другое великое дело – собирались и переписывались древние книги, в том числе античных авторов. Вопреки официальным запретам папского престола, поддерживался и разгорался тот огонек монастырской учености, что высветил из тьмы веков грядущим поколениям изумительные свершения эллинского и римского гения.

В кружке состояли вестготский поэт Теодульф Орлеанский, известный историк лангобард Павел Диакон, франк Эйнгард – любимец Карла и его ученый секретарь. Это был человек жадной любознательности, ритор, живописец, архитектор, механик. Написанная им биография Карла Великого проникнута пафосом, достойным восхваления славнейших героев Древнего Рима.

Они и другие подобные им энтузиасты составили королю тот круг общения, где можно было обмякнуть душой. Время проходило в непринужденных интеллектуальных занятиях, подобных изящным веселым забавам. После обеда кто-нибудь начинал читать свое стихотворение. Автора можно было прервать, вставить замечание, зачастую шуточное. Отшучивался и поэт – чтение превращалось в увлекательную беседу. Протекала она на латинском языке, использовались красивейшие обороты, «цветы речи» из произведений Вергилия, Августина и других авторов.

В чести было умение давать хитрые и многозначительные определения, подобные загадкам. Так, «мертвый породил живого, дыхание живого пожрало мертвого» – это возникновение огня от трения сухих сучьев. Глубокомыслие «академиков» было многим обязано изучению античных мыслителей, но несло в себе и влияние зарождающейся средневековой схоластики. Например, Алкуин доказывал, что число 6 совершеннее числа 8, потому что части числа 6 = 3+2+1 составляют в сумме ту же шестерку, а части числа 8 (8 = 4+2+1) – всего лишь семерку. В учебниках Алкуина находим иносказания, долгое время потом использовавшиеся для начальной подготовки риторов, философов и богословов: «солнце – это блеск вселенной, краса небес, прелесть природы, распределение часов; человек – раб смерти, мимолетный путник, гость в своем доме; буква – страж истории; свет – лицо всех предметов».

Участники кружка брали себе, по англосаксонскому ученому обычаю, шуточно-возвышенные псевдонимы, почерпнутые из Священного Писания и античности: Давид (им был сам Карл), Гомер, Гораций и тому подобные. Эти люди осознавали и ценили свое культурное превосходство над правителями предшествующих поколений и их окружением. «Возобновляются времена, воскресает жизнь древних, возрождается то, чем сиял Рим» – так выразил свои чувства один поэт.

Изобразительное искусство, архитектура того времени следовали позднеримским образцам – грубоватым, но не лишенным внутренней силы. Большое влияние оказывало искусство Византии: мастера Восточной империи много работали тогда в Италии, византийские шедевры попадали и к королевскому двору, и во дворцы церковных иерархов. Но при всех заимствованиях, проявлялось и своеобразие «каролингского возрождения» – то своеобразие, которое скажется вскоре в романском стиле, а потом и в готике.