Франция. Большой исторический путеводитель

Оттон сам поставлял епископов – хотя по каноническим правилам это было прерогативой капитула, собрания священников главной епископской резиденции. При совершении обряда епископ, как вассал перед сеньором, становился перед императором на колени, вкладывал свои руки в его и давал присягу на верность. После чего государь вручал ему кольцо и копье как знаки светской власти, а капитул вручал посох – как символ власти духовной.

Однажды, совершая обряд над сыном недавно казненного им вельможи, Оттон произнес довольно циничную фразу: «Вот тебе от меня выкуп за убитого». В других случаях епископы платили приличную сумму за свое назначение.

Император очень рассчитывал на помощь епископов и аббатов в своих делах. Щедро награждал их, раздавал во владение города и богатые именья. За это, помимо прочего, церковные владыки должны были выступать с ним в поход во главе больших конных отрядов, снаряженных за свой счет. Зачастую эти избранники государя сами были людьми диковатых повадок, как в добрые старофранкские времена. Лично участвовали в битвах не только в общих походах, но и во время усобиц, а из оружия предпочитали все ту же палицу – во избежание лишнего кровопролития.

Многие епископские города лежали на основной торговой дороге того времени – Рейне и приносили иерархам особенно обильные доходы. Это Кельн, Майнц, Страсбург.

Но были епископства особого рода. Оттон учреждал их на севере своего государства, на недавно завоеванных землях поморских (на берегах Балтики) и полабских (на Эльбе) славян. Главной их задачей была миссионерская деятельность: обращение в святую веру лютичей, сорбов, поморян, ляхов (поляков).

Вслед за проповедниками на покрытые дебрями земли двигались германские землепашцы и ремесленники. Общее руководство этой колонизацией было возложено на архиепископа Магдебурга.

Из западных славян относительную независимость сохранили только ляшские (польские) племена. Их князь Мешко (Мечислав, правил в 963–992 гг.) после долгой борьбы с германскими маркграфами отстоял свой заэльбский край и заложил основы национального польского государства. Но и он вынужден был признать себя вассалом немецкого короля. Когда же поляки в 966 г. приняли христианство, к ним был поставлен зависимый от Магдебурга епископ.

Мир классического Средневековья

На старте второго тысячелетия

Мы подступили к эпохе, давно уже облюбованной людьми никудышными – мечтателями и романтиками. К славным рыцарским временам. Да и где же еще искать пристанища пораженным неясным томлением душам? Замки, крестовые походы, львиные сердца, прекрасные дамы и трубадуры. Гербы на щитах и гордые знамена, плещущие над закованными в сталь всадниками. И какие послания долетели оттуда к потомкам: «Песни» о Роланде и нибелунгах, романы о короле Артуре и его рыцарях Круглого стола, мистический «Роман о Розе» и куртуазная поэзия высокой любви. Как упоительно чувствовать себя сопричастным безбрежному идеальному миру, перелистывая эти страницы. Чего только не померещится потом в золотисто-розовых закатных далях…

Но те, для кого был создан этот мир, на закатные дали глазели редко. Он был для них напоминанием о том, что они родились не для суетного прозябания, а для подвигов и славы, они черпали из него свой кодекс чести. Только не надо забывать ту прописную истину, что живые люди ни в какие идеальные границы никогда не укладывались, будь это даже «рыцари без страха и упрека». Рыцарь (и то не всякий) мог быть воплощенной легендой в жарком бою или на трудном марше через горы и пустыни, у ног дамы сердца или внимая на пиру пению менестрелей. В остальное время ему других забот хватало. А его менее доблестным соотечественникам, тем, что не на коне, а хорошо, если не под копытами – подавно.

* * *

Предстояло встретить второе тысячелетие от Рождества Христова. Но до его начала еще надо было дожить – а большинство христиан на это не надеялось. Скорее, они были убеждены в обратном. С приближением 1000 года, еще на дальних к нему подступах, Европу охватил леденящий страх. Ждали конца света, Страшного Суда, на котором не многим удастся дать добрый ответ за свои земные похождения.

Почему светопреставление приурочили именно к этой круглой дате? Возможно, из привычки пугаться всего необычного. Или потому, что из средневековых представлений об историческом времени выходило, что пора бы уже. Судьбу человечества соотносили с индивидуальным уделом каждого. От первого человека Адама до Ноя – это был младенческий возраст мира. Следующие библейские вехи отмеряли его детство, отрочество, юность, зрелость. Пребывание Иисуса Христа на земле знаменовало начало старости, а ее характерные признаки – увядание, утрата земных упований, немощь, страх смерти. Это возраст, когда не строят планы на будущее, а замаливают грехи. Тысячи лет для этого вполне достаточно.

Люди забрасывали поля и виноградники, переполняли храмы, каялись, спать укладывались в гробы. Повсюду беспрерывно погребально звонили колокола. Но вот незадача – Бог миловал. И Новый год справили, а солнышко все так же катило своим путем небесным, и не свернулись небеса, как свиток… Некоторые энтузиасты еще пытались уцепиться за тот довод, что, возможно, произошла ошибка в летосчислении, или что считать надо было не от Рожества, а от Воскресения. Но от них досадливо отмахнулись и принялись за дело – наверстывать упущенное.

Надо было продолжать жить в этом не пожелавшем кануть в небытие – напротив, сильно меняющемся мире. Мире, в котором утверждался задел на будущее. Предстояла эпоха классического средневековья: где-то до середины четырнадцатого века, до того, как нагрянули Черная смерть (чума) и Столетняя война.

* * *

Франция становилась привлекательнее – во всяком случае, внешне. Больше становилось сел, больше возделанной земли – поля, сады, виноградники появлялись на местах чащоб и болот. Люди стали лучше питаться (главной кормилицей была пшеница), увеличивалось население. 0,4 % устойчивого ежегодного прироста – это, конечно, не демографический взрыв, но тенденция обнадеживающая.

Приводились в порядок и ширились старые галло-римские города, появлялись новые – особенно вдоль рек, вставали замки. Обособлялось и совершенствовалось мастерство, оживлялась торговля: плыли морские и речные суда, пылили обозы (купцов так и прозвали – «пыльные ноги»). Не только были восстановлены римские дороги, но и упорно прокладывались новые: пусть узкие и колдобистые, они вливались в единую сеть, главным перекрестком которой был Париж (это где-то еще все дороги ведут в Рим).

Конечно, и гарью тянуло, и головешки чернели на месте недавнего человечьего жилья, и свежие холмики бросались в глаза по окраинам выбитых копытами полей битв. Ну, это не с тех людей началось, не ими и даже не нами закончится. Но, в общем и целом, динамика общественного бытия отнюдь не сводилась уже к неуклонной деградации римского наследия – нарождалось что-то новое, своеобразное, перспективное.

А если взглянуть поглубже – как жили и уживались, ради чего созидали и враждовали люди, как расслаивалось и укреплялось их сообщество? Церковные интеллектуалы – политологи того времени, прочертили следующие социальные границы: общество делится на тех, кто молится за всех, на тех, кто воюет, защищая всех, и на тех, кто трудится, кормя (обеспечивая) всех. Но это скорее благостное упрощение и призыв к классовому миру.

Сделаем краткий обзор, жизненного уклада в первые века очередного тысячелетия.

Феодализм

Прежде всего, на Западе установилась система феодальных отношений. Окончательно уверовавшие в свое могущество сеньоры уже не хотели довольствоваться тем, что воины-вассалы связаны с ними лишь личной клятвой на верность, за что получают бенефиций (надел) на срок службы. Желательны были более прочные узы: чтобы господину и его потомкам служил не только сам вассал, но и дети его, и внуки. Вассалы тоже не прочь были иметь более твердую почву под ногами, хотели стать благородными потомственными воителями и держателями поместий – рыцарями. И бенефиции стали превращаться в феоды (во Франции чаще употреблялось слово фьеф).

Феод – часть владений сеньора, которую он передавал в наследственное владение вассалу и его потомкам на условиях верного несения службы. В подавляющем большинстве случаев это был земельный надел с проживающим на нем трудовым населением, но были и другие варианты. Феодом могли быть горный проход, речная переправа или мост – вассал охранял эти объекты и взимал мзду за проезд.

Договор между сторонами закреплялся оммажем – принесением присяги на верность («фуа») по процедуре, с которой мы уже сталкивались (для вящей задушевности отношений к ней добавился еще «поцелуй мира»). Подписывались соответствующие документы.

Рыцарь на коне

Феод мог быть отобран у рыцаря или его наследников только в случае измены сеньору – а мы помним, что по складывающимся понятиям такое деяние приравнивалось к предательству Иуды. Устанавливался такой принцип феодальной подчиненности: «сеньор моего сеньора не мой сеньор». Принцип, весьма чреватый последствиями во время смут, когда знать выказывала неповиновение королю.

Феод должен был принести его держателю доход, достаточный для снаряжения на войну и для жизни в мирное время – достаточный ему, его ближним и домочадцам. А еще надо было не забывать о материальном интересе сеньора: делать подношения, когда посвящается в рыцари его сын или выходит замуж дочь; или в экстренных случаях – когда господин угодил в плен и его надо выкупать.

Служба вассала сеньору складывалась из военной и судебной. Военная состояла в обороне крепостей и замков, в участии в набегах и походах. Но были ограничения: за свой счет вассал служил не более 40 дней и не далее определенных территориальных границ. Если сеньор желал большего – он должен был за это платить.

Трижды в год – на Рождество, на Пасху и на Троицу вассал являлся ко двору сеньора, на заседания его «курии». Там в это время решались важнейшие вопросы, и надо было вникнуть в суть дела и постараться дать хороший совет. А когда сеньор разбирал конфликты между своими подданными, надо было принять участие в суде.

Помимо этих основных своих обязанностей, вассал должен был оказать достойный прием господину, когда тот объезжал свои владения или охотился.

* * *

Большие личные проблемы у многих членов бедных рыцарских семей возникали в связи с тем, что феод не только нельзя было продать, но он еще и не подлежал разделу при наследовании. Когда умирал глава семьи, его место замещал старший сын или кто-то другой из родственников мужского пола, оставшийся за главного. Он уплачивал сеньору положенную подать (иногда до 20 % стоимости наследуемого имущества), приносил присягу на верность – и вступал в права наследника. Другие домочадцы материально теперь полностью зависели от него.

Что было делать младшим сыновьям? Они могли уже быть посвящены в рыцари, но положение их при этом оставалось безнадежно подчиненным. И они или терпели, или уходили в далекие походы – в надежде обзавестись собственным поместьем – феодом на завоеванной земле, или становились клириками (явление это было массовым – отчасти поэтому устройству церкви были свойственны многие черты военной организации).

Был еще один выход, на грани криминала: охмурить и похитить дочку богатого сеньора (не своего, разумеется), жениться на ней увозом, добиться от тестя прощения – и урвать наконец свой кусок от жизни. Способствовала ли успеху таких романов нарождающаяся куртуазная поэзия? Вполне возможно.

* * *

Сословие феодалов, подразделившись по знатности и силе, образовало «феодальную лестницу». На вершине ее стоял король – в этом ему не отказывали даже в худшие смутные времена, хотя бы в дань памяти о его славных предках.

Потом шли крупнейшие самовластные сеньоры, герцоги и графы, повелители соответствующих герцогств и графств. Они могли выставлять многотысячные армии своих вассалов. Еще бы – в их владениях находились десятки городов, сотни селений, множество замков. Они собирали налоги в свою пользу и чеканили монету (особенно независимы были: на юге – граф Тулузский, правитель Аквитании и Прованса, на северо-западе – нормандский герцог). Большие сеньоры значительно укрепили свое независимое положение во время недавно рассмотренного нами «парада суверенитетов» IX–X веков. Основу их иммунитета составляли право суда и наказания, право взимания податей в своих землях. Наделяя их иммунитетом, король, верховный сюзерен, практически отказывался от контроля над тем, как управляются огромные области его королевства.

Знатная дама

Эти владыки, в свою очередь, могли даровать иммунитет своим вассалам первого ряда – баронам, которым в качестве феодов предоставлялись обширные «замковые области», или баронии. Бароны были, как правило, представителями родовитой знати, которые поступили под покровительство своего сеньора не с одним только конем и мечом и не с парой деревенек: у них были свои немалые потомственные владения (повторим, что значение термина «бароны» четко так и не определилось. Иногда к ним относили только сеньоров, совершивших оммаж с самим королем – в такой трактовке это были в первую очередь герцоги и графы, а также сеньоры королевского домена – личных владений короля).

Следующая ступенька – мелкие феодалы, простые рыцари, которые в лучшем случае могли привести с собой лишь нескольких конных воинов, оруженосцев и слуг. По происхождению многие из них были вчерашними доверенными людьми простого происхождения, за расторопность, за особые заслуги или просто по доброй воле господина продвинутые в благородное воинское сословие и получившие от него во владение деревню-другую, а то и часть большого села.

Такая неродовистость многих из них стала причиной того, что простых рыцарей от знатных сеньоров отделяла резкая грань – они были им не ровня. Но не менее резкая грань отделяла рыцаря от простолюдина. У него были феод и замок, он воевал на коне в стальных латах или в кольчуге, с копьем и мечом, а главное – он был посвящен в рыцарское достоинство.

* * *

Это посвящение объединяло весь класс феодалов, через него должен был пройти каждый представитель воинского сословия – от самого незнатного и малоимущего до высшего сеньора и принца.

Обряд этот поначалу был светским – вернее, не христианским, языческие элементы наличествовали в избытке. Но вскоре он превратился в целую религиозную церемонию. Предшествующую ему ночь юноша должен был посвятить молитвам в храме, а наутро исповедаться и причаститься.

Сеньор вручал ему щит, доспехи, шлем, копье. Самое же главное – меч, предмет гордости рыцаря, символ его чести. Меч благословлялся священником, а по традиции, идущей еще от языческих времен, он мог носить собственное имя (меч Эскалибур короля Артура, меч Дюрандаль Роланда).

Одна из компонент процедуры посвящения – «куле», ритуальная, но сильная оплеуха, которую наносил своему подопечному сеньор. Она служила символическим залогом того, что рыцарь стойко встретит любой вражеский удар и любой удар судьбы.

Посвящение надо было заслужить: обучиться «вежеству» – правилам хорошего тона, закалиться воинской тренировкой, приобрести боевой опыт. Не зря же легендарный граф Роланд в юные лета служил оруженосцем Карла Великого. Для полноценного образования юные отпрыски рыцарских семейств могли подолгу пребывать в замке сеньора (при этом они использовались для охранной службы и выполняли хозяйственные поручения). Сами сеньоры часто отдавали своих сыновей на воспитание или кому-то из родни, или наиболее уважаемому вассалу – главное, чтобы это были люди, овеянные боевой славой, у кого было чему поучиться будущему рыцарю.

* * *