Заслуженный гамаковод России

Разумеется, человечество не простило и не прощает нам этого: совершенствуясь само, оно совершенствует и методы борьбы с нами: но мы хитры и отважны, и пусть кто-то посмеет сказать, что наша борьба напрасна и безнадёжна: сотни и тысячи пастей вопьются ему в глотку, и скорая смерть станет благом для такого отступника и нечестивца: предателя всего рода крысиного!

Так что на совершенно законных основаниях мы пришли в это здание: за своей обычной контрибуцией, завещанной нам долгой чередой предков, и если кто и мог помешать нам, то лишь другие крысы: наши конкуренты. Однако никто больше не вставал у нас на дороге: уверенно и спокойно мы приближались к кладовым, содержащим – по предварительным данным – запасы сыра и колбасы, и также многое другое, так что предстояло ещё делать выбор в пользу тех или иных предметов. Я снова возглавлял колонну: в случае засады как самый сильный я должен был обеспечить прикрытие, но вряд ли после выигранной схватки кто-то стал бы мешать нам: мы доказали своё право, и не намерены были кому-то уступать или принимать чужие условия.

Наконец мы добрались до знакомых помещения: я узнал длинный коридор, в конце которого шёл ход в интересующее нас место: здесь тоже было тихо и спокойно, и мы совершили последний марш-бросок: в святая святых этого хранилища ценных и вкусных предметов.

Но оказавшись внутри, я тотчас же напрягся и ощетинился: недалеко впереди на ящике возлежал здоровый самец, хрумкая морковку, и ещё несколько конкурентов копались в ящиках по соседству.

«Вот те на: гости пожаловали». – Всё так же спокойно он смотрел, как мы вползаем в помещение, готовясь заранее к обороне: то ли он был слишком уверен в себе, то ли не собирался драться; его сподвижники – оглядев нас – продолжили своё занятие, и сквозь хрупанье он снова подал голос. – «Вы расслабьтесь, ребята: ничего мы вам не сделаем». – «А мы и не боимся». – «Вот и хорошо. А если пришли попастись: то возражений у нас тоже никаких: берите, что хотите». – «Да? Спасибо». – Я подошёл ближе. – «А то нас тут встретили одни: и пришлось немного повозиться». – «Ну это не мы: разве мы стали бы препятствовать своим – можно сказать – братьям – утолить естественные желания и приобщиться к благам? Ни в коем случае». – «Так ты сторонник идей крысиного братства?» – «И братства, и сестринства, и всего остального тоже. А как же иначе: ведь если сейчас ты не поможешь брату своему, то как можно надеяться, что он поможет тебе: как-нибудь в будущем?» – «Я нечасто встречал таких, как ты: и как тебя звать?» – «Зови меня Зверем. А для самых близких я просто Зверёк». – Он непонятно посмотрел на меня, но я предпочёл не заметить этого и продолжил чисто дружескую беседу. – «Ладно. А я Зубастик: надеюсь, слышал?» – «Да нет: не приходилось как-то. А что я должен был слышать?» – «Ну, в самом имени ведь заложено уже очень много: ты не находишь?» – «Согласен: но ведь имена могут меняться в зависимости от состояния и здоровья, и всего остального». – «Ну нас это вряд ли касается». – Он неожиданно встал и спрыгнул ко мне. – «А ты, Зубастик, ничего: соображаешь. Издалека пришли?» – «В-общем: да. Мы ненадолго». – «Что же так: а в гости к нам не желаете? Хорошим гостям мы всегда рады». – «Но до рассвета мы ведь должны вернуться: нам нельзя долго задерживаться. Кстати: а как ты всё-таки относишься к идее братства всех крыс, независимо от клановой принадлежности, и ещё: веришь ли в наступление крысиного царства?» – «Так-так: ты ещё и проповедник, оказывается?» – «Ну что ты: я стараюсь исходить из реальных фактов, простое же вдалбливание идей – не для меня». – «А я не против: я совсем даже не против того, чтобы мы всем этим владели и распоряжались. Однако есть вещи и поинтересней: и если мы заглянем в посёлок, то с удовольствием их продемонстрируем». – «А это далеко?» – «Ну что ты: под боком». – «Знаешь: я посоветуюсь со своими, и тогда решим». – Я сразу направился к Толстяку, как к самому разумному и образованному из соратников: вместе со всеми он уже копался в одном из ящиков, похрустывая чем-то аппетитным, и выразил некоторое недовольство, когда я отвлёк его от приятного занятия.

«Слышишь, Толстяк: нас тут в гости приглашают». – «И что?» – «Ты бы пообщался с местными, а то у их предводителя сложно что-то выведать: да и скользкий он какой-то». – «Это всё?» – «Но зато срочно: ты ведь умеешь». – Он важно кивнул и отполз в сторону, где находилось основное скопление аборигенов, а я решил наконец подкрепить силы. В самой ближней коробке оказались консервы; я стал искать дальше: пакеты с сыром – весьма удобной формы и объёма – лежали просто рассыпанными на земле, и я занялся одним из них, наметив несколько штук для доставки домой.

Никто не приставал ко мне больше: я догрыз приличный кусок сыра и приступил к морковке; предводитель аборигенов только посверкивал на меня глазками, не приближаясь, я же ждал отчёта от Толстяка, слишком, похоже, увлёкшегося насыщением плотного массивного тела: он так шумно возился в своей коробке, что даже до меня доносились ясный топот и шуршание; остальные соратники закусывали неподалёку: насколько я видел, они пробовали всё понемногу, разумно совмещая овощи с едой более плотной и основательной. Наконец мне надоело: догрызая морковку я не спеша двинулся в его сторону, не забывая следить в то же время за остальными: во избежание неожиданностей.

«Ну как: узнал что-нибудь?» – «Ага. Сейчас прожую только». – Он выполз из ящика – подальше от местных. – «Они сектанты какие-то: и с нехорошим душком. Так что я бы не стал к ним наведываться». – «Но неопасны?» – «Да кто их знает: я поспрашивал насчёт религии, так у них все божества мужские. Извращенцы наверняка какие-нибудь». – «Понял. Тогда будем собираться. Надеюсь, ты уже готов?» – «Не совсем: ещё ведь неизвестно: удастся ли попасть сюда снова, так что хотя бы осмотримся?» – «Ладно: если хозяева разрешат, тогда ладно». – Я позвал Длинного и Хорька, и все вместе мы двинулись к предводителю, с интересом следившему за нами.

«Ну как: надумали?» – «Ты знаешь, мы хотели бы оглядеться тут: а там видно будет». – «Ага, замечательно. Но тогда я стану вашим гидом: не возражаете?» – «Будем только благодарны». – «Так с чего начнём?» – Он весь преобразился, выражая полную готовность следовать нашим желаниям и требованиям: похоже, он старался произвести впечатление. – «Ах, я знаю, с чего мы начнём: раз уж я гид, то позвольте мне самому выбрать маршрут. А начнём мы с того угла». – Он показал налево, где на многоярусных полках виднелись штабеля ящиков, и с ревизии именно этой части владений мы и начали экскурсию.

«Прошу, ребята, на нижнюю полку: тут у нас витамины: морковка, свекла. Видите, какая здоровая и сочная: именно отсюда мы её и таскаем. Можете захватить потом парочку: если захочется». – Он полез выше, цепляясь всеми лапами и хвостом за стойку. – «Давайте, давайте: у нас ещё большая программа». – Он сунулся в ящик. – «А здесь макарончики: приятно иногда бывает похрустеть, особенно в сочетании с предыдущим. Но сюда мы нечасто заглядываем: есть вещи и поинтересней». – Он стал подниматься дальше, и нам – не обладающим подобным опытом скалолазания – пришлось поднапрячься: я, Длинный и Хорёк успешно одолели препятствие, Толстяк же – как самый массивный и упитанный – едва не сорвался, и нам пришлось ждать его повторной попытки

«Ну, ребята: перед подобными экспедициями вам побольше тренироваться надо». – Зверь снисходительно оглядывал позорное зрелище, и я вступился за Толстяка. – «А он у нас по другой части: по умственной. И если надо: кого хочешь обхитрит». – «Да?» – Зверь сверкнул глазками. – «Ладно: продолжим экскурсию». – Он уже рылся в ящиках третьего яруса, не находя, похоже, ничего достойного внимания. – «Должен огорчить: банки, банки и одни только банки: на что они нам?» – «А что в банках-то?» – «Похоже, рыба. Уж не хочешь ли попробовать?» – Он криво улыбнулся, выражая подобным образом отношение к моему странному интересу. – «Дай глянуть». – Я открыл ящик, в котором он только что копался: такие консервы, к сожалению, мне не удавалось вскрывать своими мощными резцами, и я высунулся обратно. – «Ладно: веди дальше».

«Выше одни только консервы: уж можете мне поверить, ребята. Так что двигаем на соседний ярус». – Он неожиданно разбежался и мощно прыгнул: расстояние до соседнего ряда полок позволяло – при определённой сноровке – преодолеть пространство и по воздуху, однако нам нельзя было напрасно рисковать, и когда он снова начал насмехаться – уже над всеми – я решил поставить его на место. – «Но ты же, Зверь, у себя дома. А мы – между прочим – пережили долгий опасный путь. И ещё кое-что: после чего осталась парочка трупов». – Я многозначительно обнажил клыки, и он – уже молча – просто следил за тем, как мы спускаемся по перекладинам и стойкам, стараясь ничего не задеть и не сверзиться пускай с не самой значительной высоты.

«Не обижайтесь, ребята: я же пошутил. Зато взгляните сюда: тут у нас такие деликатесы, что просто пальчики оближете!» – Он отбросил крышку коробки в сторону, и сразу же на нас повеяло столь пряным и тонким ароматом, что все мы сгрудились вокруг, и местному предводителю стоило большого труда успокоить нас и привести в приемлемое состояние. – «Тише, тише: могу вас понять. Никогда такой колбаски не пробовали? Штучку потом можете взять, но не больше: редкость, знаете ли». – Он тщательно прикрыл крышку – стараясь не вводить нас больше в искушение – и полез на второй ярус: заставленный так, что обычной средней крысе тяжеловато было пробираться среди сплошных нагромождений и завалов.

Пока Зверь не смотрел на нас, мы с Толстяком перемигнулись: такая мысль, разумеется, не могла обойти его стороной, и он несколько отстал; далеко не сразу хозяин заметил его отсутствие, выразив сразу недовольство и возмущение. – «А что же ваш приятель-то: задерживается?» – «Но ты же сам видел: тяжело ему по этим горкам лазить. Да сейчас он будет: не волнуйся». – Я подбежал к краю и заглянул вниз: Толстяк старательно закапывал добычу в горке мусора, и я дал ему сигнал, чтобы он поторопился, не испытывая больше терпение подозрительного хозяина.

«Ну ладно: далеко мы не будем углубляться; здесь одно из традиционных блюд: сосиски и сардельки. Попробовать не желаете?» – Мы согласно закивали, и он отыскал в одном из ящиков уже вскрытую упаковку и показал нам. – «Одной на всех хватит?» – Мы снова кивнули: вдвоём с Длинным мы раскромсали её на четыре части, и пока хозяин расписывал дополнительные прелести и достоинства хранилища и содержащихся в нём продуктов, мы с удовольствием подкрепили силы едой более основательной, чем то, что мы пробовали до того.

«Ну как: все готовы? Тогда идём дальше». – С набитыми животами мы стали медленнее и неповоротливее, и ему пришлось ждать, пока мы преодолеем дистанцию между вторым и третьим ярусом; к счастью, здесь имелось много свободного пространства, и с гораздо большими удобствами мы разместились на весьма уже почтительной высоте, изучая коробки необычной формы и содержания.

«А тут у нас почти сплошная экзотика: и не каждой крысе ещё понравится то, что находится в некоторых коробках. Это для гурманов». – Он сладостно улыбнулся, похоже, имея в виду себя самого. – «Идём дальше?» – «Нет: а если попробовать?» – «Как хотите: желание гостей для нас священно. Возьмите хотя бы вот это». – Он ткнул носом в пакет, уже надкушенный и полный гранул, похожих на крупных личинок. – «Называется устрицами. И кое-чему весьма и весьма способствует». – Он ухмыльнулся и отошёл в сторону, давая нам дорогу; пока мы разгрызали непонятные на вид и вкус личинки, я тихо подошёл к Толстяку. – «Для чего это: знаешь?» – «Говорят: любовным играм способствует. Но пробовать раньше не доводилось: какие-то они всё-таки противные». – Он с трудом догрыз свою порцию. – «Экзотика она и есть экзотика».

«Ну как, ребята: челюсти не устали? От такой-то работы можно даже и заворот кишок получить: если вовремя не остановишься!» – «Да ничего: и не такое ещё бывало». – «Ладно, ребята: поберегу я вас всё-таки. На следующем ярусе – можно сказать – весьма любимая всеми еда, но вы её и в другом месте найдёте: сушки, баранки и прочее. Так что предлагаю перейти на последний ряд: там тоже найдётся кое-что интересное». – Мы молча кивнули и начали спуск: уже порядочно отяжелевшие и уставшие и от еды, и от явно затянувшейся экскурсии.

Оказавшись рядом с Толстяком я перебросился с ним парой фраз: он успел-таки стянуть две колбаски – что выглядело вполне достаточной и внушительной добычей – и экспедицию можно было счесть удавшейся. Только по настоянию хозяина мы пошли на третий круг: очень уж любезно он раскрывал нам богатства и демонстрировал возможности, как будто мы не являлись для него конкурентами и он был нам чем-то обязан.

«А теперь, ребята, готовьтесь: тут у нас кое-что весьма необычное!» – Он зарылся в большую упаковку – так что оттуда торчал один голый хвост – и показался с несколькими крупными зёрнами в зубах. – «Погрызите-ка. Но они крепкие». – Приличных усилий стоило даже мне такое занятие: вкус же у зёрен оказался терпкий и весьма горький. – «Называется кофе. И очень хорошо взбадривает: во всех смыслах. Но лучше не перебирать много: а то потом как заводные будете бегать». – Мы с благодарностью кивнули и полезли за ним дальше.

Однако этажом выше нас ждали предметы совсем уж не представлявшие интереса: огромные бутылки – в две крысы длиной – загромождали пыльное серое пространство, и нам пришлось лезть ещё выше: где были сложены пакеты знакомой формы и наружности.

«Ну а здесь, друзья, все мы можем вспомнить, что когда-то давно жили в полях и собирали зёрна – в том числе, разумеется, и такие – и при появлении ностальгических воспоминаний, когда надоедают деликатесы и изыски, и все прочие достижения цивилизации – то мы поднимаемся именно сюда!» – Без его напоминаний мы расползлись по полке, пробуя рассыпанные повсюду зёрна: как действительно это было приятно – после предыдущего слегка закусить самой естественной и привычной нам пищей! однако не стоило излишне увлекаться, и я наконец решил взять власть на себя.

«Выше, я надеюсь, нет ничего особо интересного?» – «Да как сказать: для кого-то может и найдётся». – «Извини, Зверь: но мы очень устали. И домой нам пора». – «Как же домой-то! А в гости?!» – «Нет, спасибо: нас ведь ждут, беспокоятся. И до рассвета уже совсем недалеко: ты ведь не хочешь, чтобы мы – на обратном пути – попали в лапы какой-нибудь кошке или были раздавлены? Давай уж в другой раз: но тогда точно, и не сомневайся!» – Соратники были полностью на моей стороне: кивнув на прощание они уже начали спускаться, устало передвигая лапами и не обращая внимания на разочарованного и обманувшегося хозяина, всё ещё надеявшегося на благоприятный ответ.

Однако когда я тоже – вслед за Длинным – полез вниз по стойкам и перекладинам, Зверь принял отказ и смирился: он устало улёгся на полке и зевнул. – «Ладно: идите уж». – «Прощай: и спасибо за экскурсию!» – Спускаясь, я следил за обстановкой: не исключалась коварная западня – как следствие нашего отказа – но когда мы оказались внизу и отправились за колбасками, то даже и там всё прошло благополучно: мы взяли по штуке и кружным путём – обходя продолжавших пиршество хозяев – двинулись к норе, приведшей нас в это царство пищи и разгула: мечту любой уважающей себя крысы.

Хотя и нелегко было с нашим грузом протискиваться и ползти по длинной системе ходов и коридоров, но мы безошибочно находили нужные ответвления и повороты, уверенно приближаясь к дому. До рассвета оставалось немного, и наши конкуренты – если они и потеряли всяческую боязнь – должны были также находиться на дороге домой. До выхода из здания мы так и не встретили больше никого: труп лежал в том же месте, явно никем не обнаруженный, и уже спокойно и уверенно мы выбрались на улицу.

Груз заметно мешал нам: мы тащили колбаски в зубах и не имели возможности общаться; Толстяк же явно сознательно избегал меня: он не забыл, похоже, нашего разговора, и мог теперь дуться за нанесённое оскорбление. Однако он сам был виноват: слишком уж сильно разочаровал он меня, выявив истинные мотивы поведения: получается, он легкомысленно и несерьёзно относился к нашим беседам, считая их обычным трёпом и развлечением. К сожалению, мне не удалось переговорить с Длинным: возможно, у него сложилось иное отношение; но сейчас всё внимание мы уделяли окружающей местности – и не стоило отвлекаться на вещи необязательные и требующие специальной обстановки.

На полпути – уже ближе к дому – нам пришлось переждать: одна за другой несколько машин пересекли дорогу перед нами; однако дальше опасности больше не возникали из сереющего пространства вокруг нас, и вполне благополучно мы добрались до высотки, где начиналась уже наша территория.

Я бежал вторым – вслед за Длинным – и не сразу понял причину заминки: потом только я увидел несколько тёмных силуэтов, выстроившихся у нас на дороге: Длинный уже спорил с кем-то – то ли не дававшим дорогу, то ли наоборот – старавшимся избавиться от него; и только подбежав вплотную я понял наконец ситуацию: Ушастый и Крикун устроили-таки мне западню, реализовав угрозу, о которой говорил Толстяк.

Трое или четверо их сторонников молча стояли позади двух братцев: одного уже побеждённого мною в жестокой стычке и второго – явно старавшегося запугать теперь Длинного; сразу же я бросил добычу и постарался максимально взбодриться: слишком уж серьёзная намечалась схватка; я обменивался угрожающими взглядами с Ушастым и Крикуном, разогреваясь и готовясь к драке. Только на них двоих смотрел я теперь: как на препятствие и заслон ко всему, что так давно было мною заслужено и теперь должно было стать реальностью; и только когда Крикун наконец выступил вперёд, мелко подёргивая хвостом, я обнаружил предательство: и Хорёк, и Толстяк, и даже Длинный куда-то исчезли, и меня со всех сторон окружали теперь приспешники Крикуна и его братца Ушастого – мои враги.

«Ну что же, мразь: вот мы и встретились наконец!» – «От мрази и слышу, крысиное отродье!» – «Ага: мы не слишком вежливы, и даже плохо воспитаны, и нуждаемся – явно совершенно! – в уроках хорошего поведения?» – «Не больше, чем другие: плохо знающие кодекс чести и явно старающиеся его нарушить!» – «А что нам твой кодекс: свод правил для недоумков, не видящих дальше собственного носа!» – «Это так мы относимся к заветам предков – огульно обвиняя в то же время других в их нарушении и приписывая им вещи по тяжести сопоставимые с собственными мерзостями?» – Мы ходили по кругу, впившись красневшими глазами друг в друга и разогреваясь всё больше и больше; я опасался остальных: явно не случайно они прогнали моих сторонников, предупреждение же Толстяка явно оправдывалось, и теперь оставалось только гадать – когда они ринутся на меня все вместе? – и никаких иллюзий относительно исхода такой схватки у меня не было.

Но Крикун, похоже, был очень уверен в собственных силах и возможностях. – «Ведь кто переходит нам дорогу, тот кем становится?» – «Вот уж не знаю». – «Врагом стаи: потому что стая – это мы, а не этот склеротик, умеющий хорошо болтать, но не желающий ничего делать – именно так! – для блага стаи, то есть для нас. А что бывает с тем врагом, который не сдаётся?» – Я знал ответ, и сразу напрягся в предчувствии первой атаки; однако он не сделал броска: он всё ещё играл. – «Но, разумеется, у врага может появиться и альтернативный выбор: если он окажется достаточно разумным и сообразительным; если стая забудет о нём раз и навсегда, что, конечно, совершенно не исключает возникновения новых легенд типа: «он отдал жизнь за стаю, и вечная ему слава и хвала!», или так: «он был выдающейся личностью, и полностью и без остатка отдал все силы на благо стаи, после чего – не выдержав столь тяжких перегрузок – простился с этим миром, оставив опять-таки потомкам свой завет: «стая – превыше всего!» Разве это плохой выбор?» – Он предлагал мне: или смерть, или уход из стаи, и значит я мог спастись: бросив при этом и Милочку, и сложившееся положение, и все накопившиеся надежды и обещания, которым предстояло испариться и растаять: к чему я пока не был готов.

«Слышишь, Крикун: пускай твои сторонники отойдут подальше и не маячат у меня за спиной». – «Это ещё зачем?» – «Раздражает». – «Да? А ты у них спроси: может, им так больше нравится; или ты решил сделать ноги и помахать нам хвостом – напоследок? Так урок ещё ведь не кончился: он продолжается». – Он сделал наконец первый выпад: я легко уклонился, оглядевшись в то же время по сторонам: все с яростью и ожесточением смотрели на мой танец: танец приговорённого ими к смерти и старающегося отдалить её как можно больше и не согласного – изначально и по сути – с жестоким и неправедным вердиктом, поставленным теми, кто управлял ими сейчас и вынуждал поступиться остатками совести – у кого она ещё оставалась – и ввергал не имевших больше её в пятно грязи и позора, которым стала вся их жизнь.

Теперь мы двигались с удвоенной скоростью: схватка пошла настоящая и бескомпромиссная, с использованием уже всего, чем мы обладали и чему учились всё предшествующее время: он чаще делал выпады, от которых в-основном мне удавалось уклоняться, однако и я тоже несколько раз пробовал переходить в наступление; усталость после долгой экспедиции давала себя знать: с большими усилиями я поддерживал бешеный темп, предложенный противником, источавшим ненависть и злобу: так же наверняка он держал себя и с другими, что и обеспечило ему столь высокое положение и дало кличку и возможность распоряжаться другими – подверженными сильному тёмному давлению, которое полностью – подвластное ему – направлялось теперь на меня одного: я почувствовал, как они сходятся со всех сторон, обволакивая меня сплошной сетью из паутины, сквозь которую вот-вот вопьются острые жвала-клыки, и тогда уже поздно будет что-либо делать, потому что это убьёт меня на месте.

Я сделал ложный выпад – от которого он легко уклонился – и изо всех сил рванул направо: слишком уж сблизившийся противник – малознакомый мне – успел только ощетиниться, я же перемахнул через него и во все лопатки помчался дальше от этого места: не разбирая дороги и не обращая внимания на все обычные угрозы и опасности, ставшие теперь простыми и мизерными.

Бежал я долго и без остановок: неизвестно ведь было – насколько ожесточённо и упорно они хотели покончить со мной; только когда я достиг незнакомой мне территории, я остановился: уже наступило утро, и я видел и слышал передвигавшихся людей и машины, так что надо было спрятаться: чтобы не подвергаться напрасному риску.

Довольно быстро мне удалось сделать это: обнаружив у стены здания несколько баков, я забрался под один из них, имевший достаточно вместительное пространство под днищем. Здесь вполне можно было отсидеться до темноты, причём желательно было хорошенько выспаться и отдохнуть, после чего следовало подумать о будущем: ещё не окончательно я простился с планами и надеждами – так долго собираемыми – и кое-что ещё можно было попытаться отстоять.

Я задремал; шум снаружи не позволял заснуть полностью, что было бы ещё и опасно: кто же знал здешних обитателей? Однако никто не лез в моё временное убежище, и вполне спокойно я провёл всю светлую часть суток: выспавшись, я перекусил обнаруженными тут же хлебными корками, после чего перешёл к тягостным размышлениям. И Толстяк, и Длинный явно предали меня, и вряд ли я мог рассчитывать на их помощь и поддержку, заступничество же вожака стаи – при всей его силе и значительности – в данном случае не играло роли: что выявилось теперь столь явно и открыто. Я не мог оставаться дальше в стае; но стоило попробовать уговорить Милочку: она явно отдавала мне предпочтение, и вполне могла согласиться покинуть стаю вместе со мной.

Слишком хорошо я теперь понимал шаткость своего положения: очень уж долго я обманывался относительно новых соратников, считая их лучше прежних и не замечая вполне внятных угроз и несправедливостей: если в прежней стае решающей для меня опасностью стала система любимчиков – столь несовместимая с истинной иерархией – то здесь ситуация выглядела поопаснее: они замахивались на святое – кодекс чести, что приближало их по уровню мерзости к нашим главным врагам – людям. И больше мне не хотелось иметь с ним дел.

Когда наконец наступила темнота, я решил действовать: выждав некоторое время – достаточное для взрослых здоровых крыс, чтобы покинуть поселение – я с максимальными предосторожностями повторил утренний маршрут: теперь уж я не хотел рисковать напрасно, и в высотку я проник через узкий труднопроходимый лаз, весьма редко используемый. Нора Милочки, к счастью, находилась на окраине поселения: здесь было мало шансов встретиться с кем-то из врагов, но даже с её родственниками встреча выглядела нежелательно: они вполне могли изменить своё отношение – после всего произошедшего – и присоединиться к моим врагам.

Я решил подождать в боковом коридоре рядом: наверняка она либо находилась в норе, либо должна была вернуться туда: я безусловно услышал бы её в этом случае. Вдалеке шумели и переговаривались: мои бывшие теперь соплеменники продолжали заниматься повседневными делами, из которых я оказался исключён, повинуясь грязной чёрной воле и желанию, несовместимому с тем, что я считал всегда правильным и справедливым: слишком уж много оказалось здесь подводных камней, столкновения с одним из которых я не выдержал и вынужден был теперь искать новое пристанище. И неизвестно ещё было: насколько удачными получатся поиски.

Я задумался и не сразу заметил, что за мной кто-то наблюдает. Неясный силуэт скрывался в тени, и еле заметно приближался, наползая неясной пока угрозой и опасностью, так что следовало подумать о дальнейших действиях: принимать бой – после всего произошедшего – совершенно не хотелось, и тогда оставалось отступление; но только после того, как я узнаю: кто же преследует меня и следит пристальным внимательным взглядом.

Я начал пятиться: недалеко находился поворот, где я мог спрятаться и устроить засаду. Я замер, стараясь не шуметь и затаив дыхание: вряд ли кого-то из сородичей можно было бы обмануть подобным образом; однако он лез настырно и почти нагло: из-за поворота показались усы, потом вытянутая узкая морда, и наконец мы встретились взглядами: это был один из родичей Милочки.

Он испугался и отпрянул; однако по отношению к нему – как и к другим близким Милочке соплеменникам – я не испытывал злости и ненависти: я миролюбиво двинул ушами и отступил на шаг, как бы приглашая пойти за мной: подальше от жилищ. Сразу же он расслабился и уже спокойно и уверенно двинулся в мою сторону: мы зашли в укромное место и сблизились, чтобы никто посторонний не смог нас подслушать.

«Ну какие тут изменения: в моё отсутствие?» – «Да ничего особенного: сказали, что ты отправился в долгую и трудную экспедицию, что должно принести всем много пользы». – «И вы поверили в подобную чушь?» – «Я? Лично я нет. Но просто так подобных вещей не говорят: и это преподнесли как официальную информацию». – «А Милочка как?» – «Сейчас её нет». – «Куда ж она делась?» – Он смущённо замолчал, когда же я придвинулся ещё ближе и пристально взглянул ему в глаза, он неожиданно отпрыгнул и ощетинился. – «Не для тебя она, Зубастик!» – «Уж не для этой ли сволочи вы её приготовили?!» – «А это не твоё дело – для кого – главное: тебе здесь делать нечего!» – Он оскалился, не решаясь всё же броситься на меня: и сейчас он хорошо понимал – кто есть кто, и сколько он смог бы выстоять, если бы вдруг мне захотелось напасть на него и прорвать его жалкую ничтожную защиту; и совершенно ничем я не рисковал, поворачиваясь к нему спиной: я навсегда покидал это место, почти ставшее моим новым домом, так и не получив ничего из обещанного, и даже лишившись одного из немногих достояний – соратников и друзей, так разочаровавших меня и ставших теперь чужими.

III

Теперь я был предоставлен сам себе, и совершенно никому я не собирался больше подчиняться или слушать чьи-либо указания: они мне опротивели и надоели, и даже единственное место, где наверняка меня бы приняли с большой охотой – хозяева пивного подвала – сейчас казались далёкими и неинтересными. Я не знал – куда идти дальше: я понимал теперь Бродягу, столь часто любящего отлучаться из стаи: видеть их всех так часто – требует большого терпения и мужества – я же, как и он – одиночка, любитель тишины и сосредоточенности. А какая же сосредоточенность может быть в скоплении глупых и наглых крыс, каждая из которых озабочена лишь собственным благополучием? Только немногие способны подниматься до общих интересов – доминирующие самцы и реже самки – но и то далеко не всегда получается у них навязать свою волю. Я же прекрасно управляю сам собой: и вполне в состоянии организовать свою жизнь независимо от всех.

Мне и раньше приходили подобные мысли, и в большей степени Мамзель заглушала их и гасила своим присутствием: никогда не согласилась бы она покинуть стаю, обеспечивающую столько удобств и дающую защиту от врагов и конкурентов. Мои несмелые намёки и попытки обсудить данный вопрос с ходу отвергались, и приходилось уже защищаться от яростных обвинений и нападок. Ведь когда этакая самовлюблённая стервочка что-то втемяшила себе в голову – попробуй выбей у неё эту дурь! Невозможная вещь: и лучше даже не стараться, рискуя общим спокойствием и благополучием.

Так что теперь я вполне мог попробовать пожить в одиночестве: требовалось лишь отыскать подходящую нору – на нейтральной территории – и заручиться расположением ближних стай. Сразу же мне вспомнилась недавняя экспедиция, завершившаяся столь печально: имело смысл поискать убежище в той области, тем более что запасы и качество пищи там высоки и позволили бы без труда пережить самые сложные времена.

С наступлением темноты я наконец и приступил к выполнению задуманного: когда зашло солнце, я выполз из временного убежища и с предосторожностями потрусил к намеченной цели. Стоило обыскать все окружающие строения, и при этом надо было не столкнуться с теми, с кем у меня уже произошла стычка: они вряд ли забыли гибель сородича, и вполне могли попробовать отомстить. Так что добравшись до здания – сразу же распознанного среди других – я решил обойти его вокруг: в поисках опознавательных меток.

Почти сразу я обнаружил границу территории враждебной мне стаи: данное место следовало теперь обходить стороной, и я двинул дальше, где могло оказаться спокойнее и безопаснее.