Свет в Храме

– Матушка Шенай, я разгильдяй и бесстыдник, – с шутливым покаянием произнёс Дар. – Я два года к вам носа не казал. Обещаю исправиться при первом удобном случае! Хоть прямо сейчас! Вы же в качестве наказания не прогоните меня и моего спутника на ночь глядя в тёмный лес голодных и холодных?

– Да если ж я вас сейчас прогоню, ты ж ещё на два года пропадёшь! Я тебя знаю, обормота! – погрозилась хозяйка. – Никуда вы не пойдёте. Вот вам двор, вот вам дом. Привязывайте лошадей – и марш за стол!

– Спасибо, матушка, – улыбнулся Дар и повёл жеребца во двор. Кенир последовал за ним.

Двор был просторным и чистым. Возле ворот лежал старый лохматый пёс, на вошедших он едва обратил внимание. В хлеву протяжно замычала корова. Из дома вышла рыжая кошка, уселась на крылечке и начала мыть лапкой мордочку. Через раскрытую дверь было видно, как матушка Шенай собирает на стол.

Кенир смотрел вокруг, и чем больше он смотрел, тем больше чувствовал себя лишним. Словно его появление принесло в этот маленький мирок что-то чужое, колючее, как заноза.

Его появление или их появление? Но ведь Дар здесь свой. И тем не менее…

Когда Дар потрепал по шее Искристого и всё так же молча направился к дому, Кенир понял. Не они были здесь занозой, а их взаимная обида. В доме, где полы застелены цветными половиками, на столе стоят наваристые щи прямо из печи, и кошка умывается, сидя на крылечке, – в таком доме не место обидам и ссорам. И если они сейчас попытаются войти, дом их просто не пустит. Воздвигнет на пороге невидимую стену – бейтесь лбами, покуда не поумнеете.

– Дар, – негромко позвал он.

– Что? – с готовностью отозвался проводник. Кенир подошёл.

– Дар, ты извини меня. Я не должен был срываться. Просто настроение было поганое… И всё равно не должен был!

Дар покачал головой:

– Это ты меня извини. Не знаю, каким вопросом я тебя обидел, но у меня часто язык быстрее головы оказывается. Ты меня осаживай в случае чего. Только, – он улыбнулся, – если можно, не так, как сегодня.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ Кенир. Дар хлопнул его по плечу:

– Пойдём. Есть охота.

Поварские таланты матушки Шенай были достойны любой похвалы. Отсутствием аппетита парни на страдали, но тому количеству съестного, которое пыталась им скормить гостеприимная хозяйка, позавидовал бы великан. После миски щей, такой же миски каши и трёх сахарных булочек с молоком Кенир запросил пощады:

– Всё! В меня больше не влезет ни кусочка!

– Кушай, кушай, – проворковала Шенай. – Вам же, поди, далеко ещё. А с собой много ли припаса возьмёшь? Куда едете-то?

– В горы, – неопределённо ответил Дар.

– Вот-вот, – назидательно кивнула хозяйка. – Это ж какая дорога! Так что кушайте впрок.

– Удивительное дело, – блаженно поглаживая себя по животу, проговорил Дар. – Живёт матушка Шенай одна, а как к ней ни приедешь, накормит до отвала, словно еды на армейский отряд приготовлено. Вы мне растолкуйте, как так получается?

– Да как-то… само собой, – улыбнулась Шенай почти застенчиво. Нежданные гости были ей в радость. Дар, которого она без малого два года не видела. И приятель его. У ворот стоял хмурый, молчаливый, а сейчас – ишь глаза прижмурил, ну точно котёнок. Облизнётся и замурлычет. Отогрелся, сердешный!

– Вот только где я вас двоих спать-то положу, – всплеснула она руками.

– Да хоть бы на полу, – пожал плечами Кенир.

– Зачем на полу, – возразил Дар. – Я здесь получше место знаю.

– Бродяга ты мой! – опять запричитала Шенай. – Лесовик! Всё-то тебе в доме не сидится и не лежится! Одеяла хоть возьмите. Небо видели какое? Ночь холодная будет.

– Мне не привыкать, Кениру тоже, – усмехнулся Дар. – В сено закопаться можно. Но одеяла мы возьмём. Спал когда-нибудь на сеновале? – повернулся он к спутнику.

– Приходилось.

– Вот и отлично.

По правде говоря, запах сена вызывал у Кенира не самые радужные воспоминания. Да, ему приходилось спать на сеновалах. Когда подростком он нанимался в работники к владельцам богатых подворий. Но разве же оно так было? Разве кормили его так вкусно? Разве смотрели на него так ласково, как матушка Шенай? Разве лежал с ним кто-нибудь рядом, бок о бок?

Дар повозился, закапываясь поглубже.

– М-м, хорошо как! До чего же люблю на сене спать!

– Дар, а матушка Шенай тебе кто?

– Родственница. Не то троюродная тётушка, не то бабушка. Далёкая, в общем. Своих детей у неё нет, так она меня за сына считает. А я, негодник, дорогу к ней забыл.

Кенир вздохнул. Что бы там ни было в Торене, по крайней мере, здесь Дара любят и ждут. А его? Нет, лучше спать и ни о чём не думать.

Дар тоже закрыл глаза, но уснуть не мог долго. Снова и снова слышал он злое и резкое: «Заткнись, проводник!». И тут же – «Извини… я не должен был». Снова и снова видел в глазах Кенира ненависть, вызванную его вопросами, и радость после их примирения. И то, и другое искреннее, настоящее. Было дело, попался Дару молодчик, который любил обижаться напоказ. Вот, мол, какие мы нежные, слова-то нам не скажи! Дар тогда хоть немногим его старше был, а вразумил быстро. Парой затрещин. Негоже здоровому лбу девицу из себя корчить. А вот Кенир не корчит. И поганое настроение ни при чём, чего бы он там ни говорил. Здесь другое. Но – что?

Во многих сказках, слышанных Даром в детстве, герою в качестве последнего испытания нужно было отыскать ключик и открыть старинный замок. За дверью его ждала принцесса. Или богатство. Или похищенные и спрятанные в заколдованном доме сестра или брат. Кенир – ни дать ни взять замок из сказки, и ключик-то не враз подберёшь. Да и нужно ли? Что ждёт Дара за дверью, если он её откроет? И зачем её, вообще, открывать? Никакой награды для него там не припасено, это точно. Дар мысленно обругал себя. Сдался ему Кенир! Колючка, дронга пустынная! Как вести-то себя с ним не знаешь. На какое слово в ответ шипы выставит? Тьфу!

Кого же он всё-таки Дару напоминает?

Проснувшись утром, Кенир не обнаружил Дара рядом. Он смутно припомнил, что вроде бы слышал сквозь сон, как проводник встал и ушёл куда-то ни свет ни заря. Наверное, помочь матушке Шенай управиться с хозяйством. Кенир повалялся в пахучем сене ещё некоторое время, потом поднялся и направился в дом, по пути вытряхивая травинки из волос и рубашки.

Хозяйка и Дар сидели за столом и о чём-то вполголоса разговаривали. Дар был раздет по пояс, с русых волос капала вода.

– Тебе тоже советую искупаться, – заметил он, перехватив взгляд Кенира. – Потом такой возможности долго не представится.

– Иди-иди, – кивнула Шенай. – За двором тропинка, она прямо к речке ведёт. Пока искупаешься, у меня как раз завтрак поспеет.

Кенир последовал совету. Он любил воду и отлично плавал. Речка была узкой, он раза четыре перемахнул её от берега до берега, пару раз нырнул и вернулся в дом весьма довольный жизнью.

После завтрака, не уступавшего объёмом ужину, спутники принялись собираться в дорогу. Матушка Шенай собственноручно набила их перемётные сумки провизией. Дар шутил, говоря, что этого хватило бы не только им двоим, но и Искристому с Непокорным, если бы только лошади ели человеческую пищу.

– Мал ещё перечить! – строго оборвала его Шенай. Перечить ей, впрочем, никто не собирался.

На прощание хозяйка расцеловала обоих, взяв с Дара обещание навестить её на обратном пути. Потом она долго стояла у ворот и смотрела им вслед. Обернувшись в последний раз, Кенир подумал, что отныне запах сена будет напоминать ему уютный дом матушки Шенай.

Свой меч Дар, как и Кенир, возил за спиной. Когда, миновав поле, они оказались в сосновом бору, Дар снял его, положил поперёк седла и принялся развязывать ремешок, стягивающий рукоять.

– Мы уже в Северном лесу? – спросил Кенир, проследив за его действиями.

– Ещё не совсем. Но до ближайшего жилья, не считая той деревни, откуда уехали, уже далеко.

– Ясно, – коротко ответил Кенир, снял перевязь и тоже распустил ремешок. Ещё за завтраком он приметил на загорелой груди Дара тонкую белую полоску шрама. Старого. А лет-то проводнику… Ремесло это, надо понимать, не из самых безопасных.

Прохладное утро обернулось ветреным днём. Высокие сосны раскачивались над головами путников. К полудню стало холодно настолько, что пришлось достать из сумок куртки. Свою Кенир покупал ещё в Хорсене. Она надевалась через голову и не застёгивалась, а завязывалась, при этом шнуровка оказывалась почти сбоку.