За все надо платить

За все надо платить
Александра Маринина

Каменская #10
У Анастасии Каменской серьезные неприятности: ее отстраняют от работы, идет служебное расследование обстоятельств ее сотрудничества с криминальным авторитетом Денисовым. Можно, конечно, объяснить, что они вместе разыскивают убийц женщины и ее ребенка, но это значит сорвать всю операцию. Ведь речь идет о выявлении целой преступной организации, на чьем счету ряд странных смертей научных и творческих работников. Каменская вычисляет, что источник ее неприятностей – таинственная «контора», люди которой внедрены во все силовые структуры. Следовательно, Анастасии – слабой, беззащитной женщине – надо переиграть эту «контору». Что ж, задача сформулирована, а для аналитика это главное...

Александра Маринина

За все надо платить

Дальше… Дальше?.. Дальше!

Если бы не было Насти Каменской – майора милиции, аналитика отдела по борьбе с особо опасными преступлениями, а в последних романах Александры Марининой уже подполковника оперативной службы, умудренной опытом женщины, нелегкий труд которой связан с самыми ужасными преступлениями против человечности, – ее следовало бы выдумать. Наблюдая милицейских чинов, порой не в самых их лучших человеческих проявлениях – например, «трясущих» «лиц кавказской национальности» или штрафующих любого, спустившегося в метро с неподъемным баулом, «забывая» при этом выдать квитанцию на сто-двести рублей, – так хочется верить, что это далеко не вся милиция, что эти молодчики лишь досадное недоразумение, «издержки производства», и что на самом деле «моя милиция – меня бережет».

Кто же она – Настя Каменская? Не подполковник ли милиции Марина Алексеева, много лет отдавшая нелегкому труду в правоохранительных органах, прежде чем взяться за перо и рассказать читателю о далеко не радостных буднях человека в милицейском мундире. Человека, не знающего ни нормального отдыха, ни нормированного рабочего дня, постоянно вынужденного иметь дело с убийцами, ворами, грабителями и бандитами и при этом обязанного постоянно помнить о том, что все они, несмотря на их грязное ремесло, прежде всего люди. И понятно стремление профессионального писателя-детективщика Александры Марининой дать своему читателю героиню, которая не только обладала бы всеми положительными и отрицательными качествами автора (в конце концов, каждый из пишущих стремится максимально использовать собственную биографию и собственные человеческие качества, сполна наделяя ими своего героя), но и являла бы собой некий идеал милиционера, человека, женщины, которую эта профессия не ожесточила, не огрубила, не приземлила.

В этом смысле Настя Каменская, конечно же, выдумана. Хотя бы потому, что в ней одной собрано слишком много человеческих достоинств – пять языков, которыми она владеет, тонкое знание и понимание музыки, живописи, мировой литературы… плюс к этому еще и женские качества – кокетство, умение быть красивой (если ей этого хочется), стремление любить самой и особенно – быть любимой! Но дабы мы не подумали, что героиня слишком уж положительна, автор наделяет ее и кое-какими недостатками. Она фантастически ленива (если речь не идет о ее работе), лишена умения создавать уют, ей явно незнакома знаменитая поговорка о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, она частенько пренебрегает заботой о собственной внешности.

Но зато Настя – человек патологически верный своим профессиональным принципам. Для нее борьба с преступностью – смысл жизни, и мне кажется, если перед нею встанет выбор: отказаться ли ей от личного счастья или отступить от своего профессионального долга, она откажется от первого в пользу второго.

Идеальный персонаж? Да. Лакированный литературный образ? И да, и нет! Потому что в жизни – как это ни парадоксально! – и не такое возможно. Ведь существует множество примеров как политического, так и профессионального, и чисто житейского фанатизма.

Но нельзя и не отметить при этом, что у читателей весьма остро ощущается тяга к подобному идеальному герою. Жизнь ежедневно являет столько мерзости, что душа поневоле взыскует идеального.

Настя Каменская – тот самый искомый вариант «идеального» героя, умело задрапированный различными мелкими человеческими недостатками и слабостями, что делает ее еще более привлекательной. Ведь, смотрите-ка, она и от безденежья страдает, и боли различные ее мучают, и домашнее хозяйство она терпеть не может… Но ведь везет она свой воз, не ропщет, не стремится найти себе местечко в какой-нибудь частной структуре, где и работы поменьше, и платить будут намного больше. Все ради того, чтобы в городе ее родном, Москве, а по возможности и во всей России вывести, вырубить, выжечь на корню все то, что не дает нам возможности безбоязно пройти от электрички до дачного участка через березовый лес, подниматься по лестнице на свой этаж, не опасаясь, что обчистили твою квартиру, не боясь, что из-за угла выскочит киллер и всадит в тебя обойму из «глока» или «магнума», а то и просто полоснет по глотке ножом.

И в этом смысле героиня романов Марининой – кумир читателей. И тут уж нет разницы – мужчины ли это, женщины ли. Мы все – и мужчины и женщины – одинаково единодушны в желании жить мирно и спокойно…

На страницах последнего романа А. Марининой «Седьмая жертва» мы как бы расстаемся с прежней Настей Каменской. Мы видим, что она выступает уже в ином звании, на новом месте работы. Естественно и наше желание знать, что же будет с этой женщиной дальше? Ведь жизнь ее продолжается, она находится на самом пике своей профессиональной деятельности, она полна сил и планов.

Не ошибусь, если возьму на себя смелость утверждать, что читатель ждет от Александры Марининой не только служебного, но и человеческого роста ее героини.

Валико Мизандари

Глава 1

Ручка легко бежала по листу бумаги, испещренному формулами и крошечными, нарисованными без линейки графиками и диаграммами. Герман Мискарьянц работал уже девять часов без перерыва, но усталости не чувствовал. Мысль текла ровно, может быть, излишне торопливо, и он, чтобы поспеть за ней, писал с сокращениями, заменяя отдельные слова стенографическими символами, которые сам же и придумывал на ходу. На тумбочке возле кровати стояли тарелки с давно остывшей едой – обедом, который ровно в два часа приносила медсестра Олечка. Теперь она придет только в семь, эти тарелки заберет, новые, с ужином, оставит, и слова не скажет, не посетует на то, что Мискарьянц целый день ничего не ел. Разговаривать с пациентами, когда они работают, строго запрещалось. Вернее, запрещалось отвлекать пациентов от работы. А уж если они сами захотят перекинуться несколькими словами с персоналом, тогда – пожалуйста. Но только если сами. В противном случае – ни-ни. Работа для людей, находящихся в отделении, – это святое. Это самое главное. Для этого они и лежат здесь.

В последние дни Герман Мискарьянц стал чувствовать себя немного хуже, появилась неприятная слабость в ногах, кружилась голова при ходьбе, но зато работалось ему на удивление хорошо. Его лечащий врач Александр Иннокентьевич оказался прав: здесь, в отделении, созданы все условия для плодотворной работы, а все, что ей мешает, осталось за толстой стальной дверью. Дома. На работе. На улице. Одним словом – ТАМ. А здесь – тишина, покой, вкусная калорийная пища, глубокий сон, витамины. Единственное, чего, может быть, не хватало Мискарьянцу, это прогулок. Но Александр Иннокентьевич объяснил ему, что главное для работы – это возможность сосредоточиться, отсутствие отвлекающих моментов. Поэтому и живут пациенты в отдельных одноместных палатах, чтобы не мешать друг другу. Поэтому и гулять не ходят. Люди же все разные, один помолчать любит, а другой, наоборот, разговорчив не в меру, суетлив, вот и будет допекать своим назойливым вниманием и общением тех, кто гуляет по парку одновременно с ним. Мискарьянц тогда согласился с врачом и вполне удовлетворялся тем, что дышал свежим воздухом, распахнув настежь окна.

Вероятно, все-таки он чем-то болен, поэтому и работа не ладилась в последние месяцы. Не случайно он стал чувствовать себя хуже. Но это сейчас неважно, сейчас главное – закончить наконец программу, принципиально новую программу защиты компьютерной информации, которую так ждут в десятках банков. Компьютерный центр, в котором работал Мискарьянц, уже получил сотни заказов под этот программный продукт, прибыль ожидается огромная, а у Германа работа застопорилась. Застряла на одном месте – и все. Ни в какую. Как говорится, ни тпру ни ну. Начальство подгоняет, заказчики обрывают телефон, мол, мы вам сделали предоплату, а где обещанная программа? Герман начал нервничать, но от этого работа быстрее не стала двигаться, даже наоборот. Будто ступор какой-то нашел на него. Вот тогда ему и посоветовали обратиться к Александру Иннокентьевичу Бороданкову, заведующему отделением в одной из московских клиник. Как оказалось, не зря посоветовали.

Герман хорошо помнил свой первый визит к Бороданкову. Александр Иннокентьевич оказался приятным чуть полноватым человеком в очках с толстыми стеклами и с крупными, хорошей формы, холеными руками.

– Наверное, я зря вас побеспокоил, – смущенно начал Мискарьянц, – у меня ничего не болит, жалоб нет никаких, просто…

– Просто вы чувствуете, что с вами что-то не так? – пришел ему на помощь врач.

– Да-да, – обрадованно подхватил Герман. – Понимаете, я стал хуже работать. Если совсем честно говорить, то я стал плохо работать. Если бы я был писателем или, к примеру, композитором, я бы сказал, что у меня наступил творческий кризис. Но я математик, программист, у меня не может быть кризисов, а вот…

Он как-то по-детски развел руками, словно ребенок, разбивший чашку и не понимающий, как это она могла упасть, если только что стояла на самой середине стола.

– Вы не правы, Герман, – ласково сказал Бороданков. – Творчество – это совсем не обязательно искусство. Любое создание нового – творчество. А вы устали. Да-да, голубчик, я это отчетливо вижу. Вы просто очень устали, вы истощили себя непомерной нагрузкой, слишком интенсивной работой и невниманием к своему здоровью. И вот результат.

– Значит, вы полагаете, что я чем-то болен? – испугался Герман.

– Я этого не утверждаю, но и не исключаю. Давайте вернемся к вашим проблемам. Что вас беспокоит больше всего? Самочувствие? Или что-то другое?

– Меня беспокоит работа, которую я никак не могу закончить. А я должен сделать это в кратчайшие сроки. И я подумал, что, может быть, мне мешает какая-то болезнь…

– Хорошо, я понял. У нас с вами два пути. Первый: вы ложитесь на обследование, и врачи выясняют, что же это за хворь вас гложет. Мы этим не занимаемся, у нас другой профиль, но я с удовольствием порекомендую вас в клинику мединститута, там прекрасные специалисты по диагностике и самая современная аппаратура. По моей протекции вас туда положат, у меня в этой клинике множество знакомых. Обследование займет не меньше двух месяцев…

– Нет-нет, – испуганно замахал руками Герман. – Об этом и речи быть не может. Вы что! Я должен закончить программу самое большее за две недели.

– И есть второй путь. Я кладу вас к себе. Лечить вас я не буду, в том смысле, какой вы привыкли вкладывать в слово «лечить». Я создам вам условия для нормальной работы и назначу курс общеукрепляющей терапии. В основном витамины. Ну и легкое успокоительное на ночь, чтобы мозг отдыхал. Правильно составленную диету. Полный покой. Вам, наверное, сказали, что мои научные исследования лежат в области психотерапии, и вы теперь ожидаете, что я, подобно некоторым известным специалистам, посажу вас перед собой и начну внушать вам, что вы гениальный математик, что вам ничто не мешает закончить работу и вообще вы ее уже закончили, так что и волноваться не о чем. Верно?

Бороданков легко и весело рассмеялся, подняв руки и пошевелив в воздухе крупными длинными пальцами.

– Так вот, голубчик, это не так. Я буду заходить к вам один раз в день, вечером, и справляться о вашем самочувствии. Этим наше общение и будет ограничено. У меня есть собственная теория, я назвал ее «медицина интеллектуального труда». Поэтому у меня в отделении лежат люди, которые хотят лечиться не от болезни, а от проблем, возникающих в области интеллектуальной деятельности.

– Значит, я не один такой?

– Ну что вы, голубчик. У меня в отделении тридцать палат, и все они постоянно заняты.

При мысли о том, что «проблемы в области интеллектуальной деятельности» возникли не только у него, Герману стало почему-то легче. Значит, ничего особенного с ним не происходит.

– А кто у вас лежит? – с детским любопытством спросил он.

– Скажите, голубчик, вы хотели бы, чтобы у вас на работе узнали, что вы выработались и вам пришлось лечиться, чтобы написать вашу программу? Ответ очевиден, можете ничего не говорить. А известный композитор? Художник? Разве захочет он, чтобы почитатели его таланта узнали, что написать прекрасную песню или замечательный портрет ему помогли врачи? Вот то-то же. Анонимность – один из принципов лечения в моем отделении. Никто не узнает, что вы у меня лежали. Но и вы никогда не узнаете, кто еще, кроме вас, здесь находится. Ну так как, устраивает вас мое предложение или вы хотите лечь на обследование?

– Устраивает. Только… – Герман замялся. – Сколько это будет стоить?

– Это зависит от того, сколько времени вам понадобится, чтобы написать программу. Один день пребывания здесь стоит от восьмидесяти до ста долларов, в зависимости от назначаемой диеты и витаминного комплекса.

Герман прикинул, какую сумму он может позволить себе потратить на лечение. Выходило впритык, но все-таки выходило.

– Когда вы сможете меня положить? К вам, наверное, очередь?

– Очередь, конечно, существует, – лукаво улыбнулся Бороданков, – но ведь насчет вас мне звонила Наталья Николаевна, а для людей, за которых она просит, у меня очереди нет. Если хотите, могу положить вас прямо сегодня. Поезжайте домой, возьмите все, что вам необходимо для работы, и возвращайтесь. Я буду здесь до половины седьмого.

– Но если я буду здесь работать, мне понадобится компьютер.

– Пожалуйста, привозите, поставим его в палате. Никаких проблем.

– А жена может меня навещать? У вас разрешается?

– Конечно, пусть приходит. Но у меня, в соответствии с моей методикой, такое правило: первые несколько дней пациент входит в тот режим, который я ему рекомендую, а потом уже решает, вписываются ли визиты родственников и друзей в этот режим. Видите ли, мой метод основан на том, что человек должен полностью погрузиться в то дело, которым он занимается, и ничто не должно его отвлекать. Любой отвлекающий момент, даже несущий положительный заряд, может помешать продуктивному творчеству. Поэтому вы сами посмотрите, как пойдет дело, и потом решите, хотите ли вы, чтобы вас навещали.

Через три дня Герман понял, что ничьи визиты ему не нужны. Работа пошла так успешно и легко, что отрываться от нее хотя бы на минуту казалось ему кощунственным. Он сначала попытался закончить ту работу, над которой трудился уже два месяца, но вдруг понял, что все это ерунда, что делать нужно совсем не так, и начал все заново. Теперь, по прошествии десяти дней пребывания в отделении у доктора Бороданкова, новый вариант программы близился к завершению, и Герман испытывал необычайный творческий подъем, который с каждым днем делался все более мощным. На его фоне усиливающееся недомогание казалось ерундой, не стоящей внимания.