За все надо платить

Она поняла, что он попался. Он сидел на крючке так плотно, что теперь можно было не беспокоиться. Не сорвется. Она придумала для него наркотик, от которого доцент Бороданков уже не сможет отказаться. Весь вопрос только в том, собирается ли он и дальше использовать ее в качестве «женщины-праздника» или все-таки решится превратить праздники в повседневность.

Итак, первые три этапа плана Оля Решина осуществила успешно. На реализацию четвертого этапа у нее ушло почти четыре года. Но она своего все-таки добилась. За эти четыре года Александр Иннокентьевич защитил докторскую диссертацию, сама она успешно закончила институт и училась в ординатуре. Дважды она старым проверенным способом добывала ему зарубежные материалы для докторской и после этого изображала немыслимые страдания, а Бороданков, чувствуя себя виноватым должником, увозил ее на недельку куда-нибудь проветриться. Во время таких поездок приходилось общаться с разными людьми, которые принимали их за супругов, и Ольга делала все возможное, чтобы в ее адрес говорилось как можно больше комплиментов. Она была сама любезность и обаяние, эрудиция и тонкий юмор. В конце концов Александр Иннокентьевич, привыкший жить одиноко и вольготно, осторожно спросил ее:

– Оля, мы столько лет близки, а ты ни разу не забеременела. У тебя с этим проблемы?

Она была достаточно умна, чтобы понять, что Бороданков привык жить без хлопот и не хочет их и в будущем. Она сделала за эти семь лет два аборта, но знать ему об этом тогда не полагалось, а теперь было самое время.

– Я беременела дважды от тебя, – призналась она. – После второго аборта мне сказали, что детей у меня уже не будет.

Это обстоятельство решило все. Александр Иннокентьевич немедленно сделал ей предложение, которое было принято без долгих раздумий, спокойно и по-деловому. Ольга Решина в последний раз спросила себя, а так ли уж ей нужно быть женой Бороданкова, и получила утвердительный ответ. Если сначала задача выглядела как «студентке выйти замуж за доцента», то в процессе ее решения ситуация несколько видоизменилась. Во-первых, Александр Иннокентьевич стал доктором наук и вот-вот должен был стать профессором, а сама Ольга из студенток доросла до врача-ординатора, которому прочили блестящее будущее, и в покровительстве кафедры она уже почти не нуждалась. Во всяком случае ей делались весьма и весьма лестные предложения из хороших клиник. А во-вторых, за семь долгих лет она так привязалась к Александру Иннокентьевичу, что это больше походило на любовь, а не на расчет. В перерывах между «праздниками» она встречалась с другими мужчинами, но делала это более «для порядка», нежели по необходимости и желанию. Мужчины были нужны ей для того, чтобы не чувствовать, что весь мир сосредоточен вокруг неподатливого доцента. Она твердо знала, что если позволить этому чувству завладеть собой, то ее поведение неизбежно окажется требовательным и навязчивым, а это может отпугнуть Бороданкова, и он сорвется с любовно сконструированного крючка. Наличие любовников позволяло ей без нетерпенья во взгляде и без раздражения ждать, пока Александр Иннокентьевич созреет для очередного «праздника». А созревал он примерно раз в два месяца.

После свадьбы Ольга делала все, чтобы он не разочаровался, не пожалел о принятом решении. И он не пожалел. Ольга стала не только постоянным источником положительных эмоций в постели и на кухне, но и помощницей, соратницей. Тем, что иные мужья называют «надежным тылом». Он помог ей сделать кандидатскую диссертацию за полтора года и постоянно слышал от нее, что он самый умный и самый талантливый медик во всей России, а то и во всем мире. И она верила в свои слова, как верила и в большое будущее своего мужа. Он должен был, по ее замыслу, стать самым известным, самым великим и соответственно самым богатым врачом-психиатром сначала в России, потом в Европе, а там, бог даст… Для осуществления этой части жизненного плана она готова была на все. И то, что в интересах дела она, кандидат медицинских наук, согласилась работать медсестрой, было в ее глазах вовсе не жертвой, а необходимой платой за успех, причем мизерной частью этой платы. Она готова была и на большее. Собственно, не было такого, чего она не сделала бы для достижения поставленной цели.

Глава 2

Жара, стоявшая в Москве всю первую половину июня, внезапно сменилась холодными дождливыми днями. Окна в комнате были распахнуты настежь, и струи дождя, с ровным шумом проносящиеся вниз, то и дело сердито выплевывали крупные капли прямо на широкий, уставленный цветочными горшками подоконник. Михаил Владимирович Шоринов любил дождь. В такую погоду на него нисходили умиротворение и тихая радость.

Ольга знала, что к Шоринову лучше всего приходить в субботу вечером. Это было самое спокойное время. Во все остальные вечера телефон надрывался от постоянных звонков, которые прерывали разговор, мешали сосредоточиться, сбивали настрой. По этой же причине она никогда не приходила к нему в офис. Только домой и только в субботу, когда жена с детьми на даче, а деловые звонки в большинстве своем откладываются на воскресенье, поближе к понедельнику, чтобы не забылись.

Она аккуратно сняла мокрый плащ, скинула туфли и босиком прошла в комнату. Ступни у нее были красивые, изящные, ухоженные, с тщательным педикюром, и Ольга никогда не упускала возможности продемонстрировать их. Шоринов не без удовольствия оглядел ее ноги, довольно откровенно обнаженные укороченной юбкой строгого костюма. Когда-то давно они с Ольгой были любовниками, правда, недолго, но воспоминания у него остались самые приятные. Она была умной и ненавязчивой, темпераментной и нетребовательной. С тех пор, как она вышла замуж за своего психиатрического гения, их интимные отношения прекратились и перешли в сугубо деловые.

– Как идут дела? – поинтересовалась Ольга, усаживаясь на мягкий диванчик возле окна и вытягивая ноги.

– Успешно. Мы ее нашли. Но она оказалась той еще щучкой, – усмехнулся Шоринов. – Запросила столько, что мне одному не потянуть. Нужно искать спонсора, который войдет в долю.

– Черт!

Она с досадой стукнула кулачком по диванной подушке.

– Неужели эта дура понимает ценность архива? У нее же образования – полтора класса и три койки. Ее кто-то консультирует?

– Непохоже, – покачал головой Шоринов. – Мой человек присматривался к ней, он считает, что ее просто жадность обуяла. Дура-то она дура, но ведь сообразила, что если приложены такие усилия, чтобы найти ее, то цена архиву ее покойного мужа – далеко не три рубля. Короче, сейчас я занимаюсь тем, что пытаюсь найти деньги. Она просит миллион долларов наличными.

– Миллион! – ахнула Ольга. – Да она с ума сошла!

– И тем не менее.

Шоринов встал и подошел к окну. Ольга смотрела на его широкую чуть сутуловатую спину и понимала, что сейчас решается ее судьба. Михаил с самого начала поверил в идею и в то, что она принесет громадные прибыли, но он, конечно, не ожидал, что потребуются такие огромные затраты. Миллион долларов! Да его и через таможню-то не пронесешь. Неужели он откажется, бросит все на полпути?

– Что у твоего мужа? – глухо спросил он. – Никакой надежды, что обойдемся своими силами?

– Никакой, – твердо ответила Ольга. – Он, правда, уверен, что сможет, думает, что он не глупее Лебедева. Но я в это не верю. И потом, это становится опасным. Люди же умирают один за другим, уже восемнадцать человек за полгода. И никакого просвета. Это просто счастье, что никто из родственников не поднял скандал, но везенье когда-нибудь кончается. Я боюсь рисковать.

– Значит, надо искать человека, который даст наличные там, на месте. Из России столько не вывезти, даже если бы они у меня были. Оля, пойми меня правильно, я сделаю все, что в моих силах, но я должен быть уверен, что это не блеф, не мыльный пузырь. Мой риск – это мой риск, я ввязался в это дело добровольно и готов был рисковать своими деньгами. Но только своими. А поскольку я вынужден обращаться к третьим лицам, я буду рисковать уже их деньгами. Если ничего не получится, я должен буду вернуть долг. Ты понимаешь, в какую кабалу я попаду? Поэтому подумай еще раз и скажи мне: ты точно знаешь, что в архиве Лебедева есть то, что вам нужно? Ты точно знаешь, что он разрабатывал именно тот препарат, о котором идет речь у нас с тобой? А не какое-нибудь лекарство от поноса?

– Миша, ты не должен сомневаться. У нас ведь почти все получилось. У нас уже есть лакреол – препарат, стимулирующий творческий потенциал, интеллектуальную деятельность. Препарат необычайно эффективный, ты сам прекрасно знаешь это, ты же читаешь газеты. Во всех некрологах сказано: «Ушел из жизни в расцвете творческих сил, буквально за день до скоропостижной смерти завершил лучшее свое произведение…» Это же не я придумала, это оценка специалистов. Но они умирают, Миша, и с этим мы ничего поделать не можем. Поэтому и нужен архив Лебедева. Он что-то придумал, хитрость какую-то, но в его экспериментальной группе не было ни одного летального исхода.

– Хорошо.

Шоринов обернулся и пристально посмотрел на Ольгу, потом сделал несколько шагов и подошел к ней вплотную. Теперь он возвышался над ней, навис, заслоняя собой свет, падающий из окна, и ей на какое-то мгновение стало страшно, она почувствовала себя слабой и зависимой.

– Я найду деньги, чтобы выкупить архив у вдовы Лебедева. Но ты должна мне пообещать…

– Все что хочешь, – быстро ответила она.

– Не торопись, Оля. Так вот, поскольку речь идет об очень больших деньгах, всегда возможны осложнения и неприятности. Не исключено, что кого-то нужно будет положить к вам в отделение. Ты меня поняла?

– Да, – едва слышно прошептала она, не сводя глаз с лица Шоринова.

– Как ты будешь обманывать своего мужа, будешь ли ты лечить людей в клинике или принесешь препарат мне, меня сейчас не интересует. Мне может понадобиться твоя помощь, и ты мне эту помощь должна будешь оказать. Ты будешь соучастницей. А может быть, и исполнительницей. А теперь подумай еще раз. Согласна ли ты? Стоит ли игра свеч?

– Да, – ответила она хрипло и тихо. Откашлялась, глубоко вздохнула и еще раз повторила, громко и отчетливо: – Да. Я согласна.

* * *

На следующий день, в воскресенье, Михаил Владимирович Шоринов сидел за одним столом с человеком, который приходился ему родственником и у которого он собирался просить денег на то, чтобы выкупить архив Лебедева. Но для того, чтобы получить эти деньги, нужно было ввести родственника в курс дела.

А дело состояло в том, что когда-то на одном из закрытых номерных заводов в научно-исследовательской лаборатории работал Василий Васильевич Лебедев, который изобрел чудодейственные бальзамы, позволяющие в считанные минуты снимать ревматическую и головную боль, похмелье, усталость, бессонницу, стресс. Один бальзам за две недели останавливал катастрофическое выпадение волос, другой в течение месяца избавлял от множества кожных болезней, третий мгновенно снимал все виды аллергических реакций, а всего их было пять. Бальзамы эти выпускались на том же заводе, но в очень ограниченных количествах – только для правящей элиты. Но методика, примененная Лебедевым для составления и изготовления бальзамов, открывала достаточно широкие перспективы, и Василий Васильевич продолжал работать в этом направлении. Беда, однако, состояла в том, что работал он не по плану научно-исследовательской работы лаборатории, а в свободное время, по вечерам и выходным дням, по собственной инициативе, следовательно, что бы он там ни изобрел, завод на это никаких прав не имел. Если бы по плану НИР – другое дело, тогда все разработки Лебедева считались бы служебным произведением и принадлежали бы организации, в которой он работал. А то, что он сделал дома в свободное от основной работы время, принадлежало только ему.

Разрабатывал же Лебедев новый бальзам, который благотворно влиял на творческие способности и вообще на интеллектуальную деятельность. Разумеется, если было на что влиять. От его бальзама человек не делался умнее или талантливее, чем был. Но зато уж если что в человеке было, то раскрывалось в полной мере. Василий Васильевич, по-видимому, не был наивным и доверчивым и прекрасно понимал, что если будет работать над своим препаратом в лаборатории, то при успешном исходе на бальзам тут же наложат руку, а сам он получит какую-нибудь паршивенькую премию в конце квартала. Поэтому работал он дома, кустарно, соорудив мини-лабораторию в своей комнате, а результаты опробовал на своих близких друзьях и родственниках. Ну и на себе, разумеется. Результаты оказались потрясающими, и информация об этом просочилась. А Лебедев возьми и умри. Прямо, можно сказать, в расцвете творческих сил, в возрасте шестидесяти восьми лет. И случилось это около двух лет назад. Его молодая вдова спустя несколько месяцев после похорон отбыла на постоянное жительство в Западную Европу, прихватив с собой весь архив мужа.

В Москве нашлась группа энтузиастов, которые решили повторить путь, пройденный покойным ученым. Разыскали первым делом тех его друзей и родственников, на которых Лебедев проверял свое изобретение. Они рассказали, что он использовал два из пяти официально производимых бальзамов и добавлял к ним еще что-то, еще какой-то препарат. Какие именно два из пяти, они не помнят, внимания не обращали, но бутылочки были заводские, с этикетками, на которых крупными красными буквами было написано «Бальзам Лебедева». Группа энтузиастов с рвением взялась за дело, раздобыв все пять разновидностей бальзама Лебедева и начав экспериментировать с ними. Первые результаты был обнадеживающими. Найдены те два бальзама, которые лежат в основе, и полным ходом идет поиск третьей составляющей, которую в тиши своей квартиры изобрел Василий Васильевич. И здесь уже достигнуты определенные успехи, создан препарат, который назвали лакреол, но… Необходимый эффект получен, а пациенты умирают. Вот ведь неприятность какая. И чтобы с этой неприятностью покончить, нужно раздобыть у вдовы Лебедева архивы. Вдову нашли, уговорили ее отдать архивы, но она просит за них очень большие деньги. Вот, собственно, и вся проблема. А то, что новый препарат принесет огромные доходы, сомневаться не приходится. Он будет дешев в производстве, потому что в основе его лежат бальзамы, изготовление которых уже давно налажено и никаких новых вложений, кроме как на закупку сырья, не потребует. Более того, в ходе конверсии завод, производивший бальзамы Лебедева, был рассекречен и акционирован, а в настоящий момент его полновластным хозяином является не кто иной, как сам Михаил Владимирович Шоринов, лицензии на производство бальзамов Лебедева больше ни у кого нет, так что конкуренции опасаться не следует. Цену новому бальзаму установят сверхвысокую, но покупать его все равно будут, куда денутся. Его будут литрами закупать мамы мальчиков-абитуриентов, которые не допустят, чтобы их чадо провалилось на вступительных экзаменах в институт и загремело в армию. Научные работники, люди творческих профессий, студенты перед сессией – да все будут покупать. Даже дворники. Каждый будет лелеять надежду на то, что в нем проснется Пикассо или Эйнштейн.

– Сколько? – коротко спросил родственник Шорина.

– Она требует миллион долларов. Но наличными и там, за кордоном. Отсюда мне столько не вывезти.

– В какой стране?

Михаил Владимирович был слишком осторожен, чтобы назвать родственнику страну, где проживала вдова Лебедева Вероника. Родственник был богат и могуществен, и с него станется Шоринову отказать и сделать дело самому. Если архив Лебедева попадет в его руки, то он и сам найдет возможность изготавливать препарат. Поэтому Шоринов сказал неправду. Более того, он скрыл от дорогого дядюшки и то обстоятельство, что Вероника Лебедева уже вовсе и не Лебедева, поскольку вышла замуж за гражданина Австрии Вернера Штайнека. Незачем ему знать, ни где живет вдова, ни как ее теперь зовут.

– В Нидерландах.

– Значит, наличные нужны в Нидерландах?

– Не обязательно. Меня устроила бы любая страна Евросоюза, я легко могу найти людей, которые без проблем перевезут наличные через границы.

– Как скоро нужны деньги?

– Как можно скорее, пока вдова не передумала.

– Что ты предлагаешь мне?

– Двадцать процентов. Я беру у вас в долг миллион долларов под двадцать процентов в месяц.

– Тридцать пять, – жестко сказал родственник.

– Да помилуйте, дядюшка! – всплеснул руками Шоринов. – Какие тридцать пять! Это ж через три месяца долг вырастет в два раза. Мы только-только развернуться успеем за это время.