Огонь веры

В корчме, куда путники зашли, оставив своих лошадей снаружи на конной привязи, тоже только и разговоров было, что о прошедшей ярмарке. Но многие помимо этого спорили также и о том, будет ли граф Мелинир Кафр покупать лес в округе, который принадлежал местной общине.

Один селянин начал громко говорить о том, что вчера самолично слышал от писца из Цветоречья – графского поместья, что в гости к Кафру чуть ли не ежедневно ходят от старосты Пороговой и вроде бы всё шло к тому, что граф будет покупать лес. Этот же кабачный глашатай начал говорить, что граф будто бы намерен продавать пороговский лес князю Клеону, что тому нужно укреплять крепости в Савре и Белегорне – землях, лежащих к северу и северо-востоку от Риндая.

– Крепости укреплять, вот-те нате! Кабы не было войны… – кто-то сказал негромко, да настолько негромко, что все его тут же услышали.

При этих словах многие начали коситься на Инарию. В округе все знали, кому она служит. Во взглядах людей начала проглядывать тревога.

Инария рассерженно отвернулась от зала и яростно зашептала:

– Вздорные базарные бабы! Нет, они хуже! Нет ничего хуже судачащего мужичья! Не успокоятся, пока всем кости не перемоют, и плевать, есть ли хоть одно слово правды в том, о чём они болтают!

– Думаю, для них это действительно важно, – миролюбиво начал Лит, – они же живут этой торговлей лесом, делами крупных землевладельцев.

– Всё равно, это не даёт им право пялиться на меня!

Тут им принесли заказанные кислые щи, тарелку со свежим хлебом и кувшин с холодным красным вином. Лит, разламывая хлеб, увидел в окно, как двое молодых крепких сельчан подносят сено к яслям.

– Что-то я не слышала о том, что у светлейшего князя есть какие-то дела с Мелиниром Кафром, – задумчиво проговорила вдруг Инария. Она водила ложкой по миске, но, казалось, что пища её нисколько не волнует.

Монаху стало любопытно, что в этих краях делает человек князя, вряд ли Инария была послана просто так объезжать окрестные земли. Лит не спросил у неё с самого начала, куда она следует и зачем, потому что больше думал о тех двоих, что были посланы покончить с ним, а сейчас ему не хотелось беспокоить расспросами о её делах. Он вспомнил вдруг о том, что ему надобно бы посетить местный храм, так как у него совсем не осталось средств на дорогу: последние его гроши должны были уйти за этот обед. Да и выказать почтение местному священнику не помешает. В Вылеме он не посетил храма и после пожалел об этом, подумав, что надо будет впредь посещать все храмы ордена на пути.

– А кто он такой этот Мелинир Кафр? – спросил Лит, попутно усиленно работая ложкой.

– Я слышала, он из благородных людей, предки его сражались за Крестовицу в ирманских войнах. Говорят, что Линдар Кафр первым взобрался на стену Крестовицы и потому получил от короля Аристара титул графа и поместье в Западной Чети, в Риндае, как раз недалеко от того места, где мы сейчас.

– Они и сейчас ему принадлежат? Обычно на границах поместий и вотчин стоят дорожные знаки, предупреждающие путников о том, в чьи земли они въезжают.

– Кафры были намного более успешны в ратных трудах, чем в торговых. Ни один из них не преуспел в землевладении, они просто не смогли толком управляться с поместьем. Поэтому часть земли и была продана, раньше когда-то и Пороговая была собственностью Кафров, но теперь уже нет. Насколько я могу судить, Мелинир – первый Кафр, который смог хоть как-то вести дела.

– А где располагается имение Кафров?

– Мы завтра будем мимо проезжать, как только выедем из Пороговой. Оно здесь недалеко.

– На левом берегу?! Но ведь тогда это было опасно!

Инария усмехнулась:

– Линдару Кафру было плевать на всякие опасности. Раз король дал ему землю на самых рубежах, значит, он должен эти рубежи охранять! Вот он и выстроил себе дом на самом краю своих земель, на левой стороне Горлицы, где тогда никто не жил из-за постоянной вражды с игносийцами.

– Я читал в летописях, что игносийцы – безжалостные воины и сурово мстят за нанесённые им обиды.

– Жадные до золота головорезы – вот кто они, – отрезала Инария, – я была в империи и тогда, когда у нас была вражда, и тогда, когда у нас установился мир, если это можно назвать миром. Всё, что их интересует – это новые завоевания, новые провинции, откуда можно было бы бесконечно грести золото! Они презирают нашу свободу и наш образ жизни. Считают, что только на войне место достойным людям, но главные их военачальники живут в роскошных дворцах и ведут бесконечные пиры! А то, что все пророки являлись миру только в игносийской стране, доводит их гордыню просто до исступления! И чего удивляться этому, когда они завоевали добрую половину Инафора! По их мнению, все остальные народы должны присягнуть им на верность, так как на то есть прямая воля Господа! Их церковь не устаёт об этом напоминать в своих проповедях! Не зря же Он посылал своих пророков только к игносийцам!

– Пусть пророки появлялись в империи, но ходили они повсюду и Слово Божье тоже несли повсюду. Ни один из пророков не проповедовал власти единого государя, наоборот даже, пророк Илия говорил об отказе от великого земного владычества. Великий царь может быть только один, и он на Небе, – так проповедовал Илия. Иосиф и вовсе родился в Халкидии, которая в ту пору постоянно бунтовала против имперской власти, а Исмаил, чтобы ни говорили злые языки, всегда ставил Господа на первое место, и в первую очередь он был великим пророком, а уже во вторую – полководцем.

Инария замолчала и начала думать о чём-то своём, продолжая мучить тарелку с супом.

После того, как было покончено с обедом, Лит встал из-за стола, поблагодарил хозяина корчмы за вкусный обед, отдал ему все свои монеты и пошёл в местный храм. Инария же отправилась обратно к воротам. Ей о чём-то нужно было поговорить с десятником. Монах и воительница договорились встретиться чуть позже, здесь же, чтобы наутро продолжить совместный путь.

Глава третья

Обратная твердыня

Солнце уже начало клониться к западу, когда Лит подошёл к храму Пороговой. Это был дом из выбеленного камня с массивными резными воротами из риндайского вяза на входе и длинными окнами с цветными витражами. И ворота, и витражи выглядели весьма искусно сработанными. Было видно, что на храм не пожалели денег при строительстве. Над двускатной крышей храма возвышалась квадратная башня, которую венчал колокол. Храм был самой высокой постройкой во всей деревне и единственной – из камня. Он даже возвышался над липами, которые окружали Пороговую, так что дом Господа можно было увидеть издалека.

Двери в храм были открыты, а послушники в монашеских рясах, подобных той, что была надета на Лите, старательно намывали полы. Из-за чистоты храм изнутри казался ещё более красивым, хотя внутри он почти не был украшен фресками, как было принято в Ланаре и землях вокруг него.

Лит прошёл через раскрытые двери, и навстречу из глубин храма ему сразу вышел человек в белой льняной одежде.

– Красивый храм у вас! И видно отовсюду. С Божьей помощи простоит не один век! – Лит верно рассчитал, что перед ним настоятель храма, и решил сразу выказать ему своё восхищение приходом. Обычно настоятели, да и вообще все святые отцы ордена, рядились одинаково, но в некоторых местных храмах царили свои порядки, на которые владыки смотрели неодобрительно, но до поры – не порицали.

– С Божьей помощью всё произойдёт, – он ответил слегка рассеянно, пристально изучая путешественника. – Спасибо за добрые слова. Ты Лит, верно? – настоятель запоздало улыбнулся в ответ на Литовы слова о его храме.

– Да, следую из Илларионовой обители в Варийскую долину.

– Верно, к Столпам Лукрециана. Я – Варнава, глава этого прихода. – Варнава был уже седым старцем с живыми глазами и заострёнными чертами лица. Чем-то он неуловимо напоминал старого лиса, только не гораздого на хитрые уловки, а скорее наоборот – полного спокойствия. – Мне пришло письмо о тебе из твоего монастыря. Пойдём со мной, сын мой.

– Конечно, святой отец.

Варнава жестом велел послушникам затворить ворота, и после они с Литом прошли через храм к лестнице наверх, скрывающейся за алтарём. Лит подумал сперва, что Варнава предложит ему прочитать молитву, но настоятель прошёл мимо алтаря и даже не поглядел на него.

– Ты устал с дороги, верно?

– Немного. Но уже успел чуть отдохнуть и набраться сил на постоялом дворе. С Инарией… С воительницей князя Клеона… Мы встретились по пути… – почему-то Лит начал сбиваться, и Варнава ещё раз внимательно взглянул на него.

– Я уже слышал о том, что вы приехали вместе. Мне передали и сообщение, что ныне приехал монах из ордена. Так что, как видишь, мне сообщают почти что о каждом твоём шаге, – священник улыбнулся.

Они поднялись наверх по винтовой деревянной лестнице, и через коридор Лит попал в кабинет храмового владыки. Тот мало чем отличался от кельи обычного монаха, разве что здесь стоял дополнительный письменный стол с кипой бумаг на нём. Напротив стола был маленький, личный алтарь, который венчала икона пророка Иосифа. Над иконой на стене висел небольшой золотой щит, а на нём было изображено пламя с тремя длинными языками до самой верхней части обруча. Это была игвила – символ веры в Единого. На груди у Варнавы на цепочке был такой же знак, только из серебра, а не из золота.

Варнава обратился лицом к алтарю и спросил:

– Желаешь помолиться?

– Да, как раз за этим я и здесь, – Лит действительно был именно за этим здесь.

Варнава слабо улыбнулся и жестом пригласил Лита к алтарю. Они оба встали перед ним на колени и вместе начали молитву. Помимо молитвы за здравие государя и Инарии, Лит также просил Создателя о даровании долгих лет своему наставнику Гирту, который в последнее время начал терять интерес к жизни и всё больше рассуждал о неотвратимости смерти.

Слова молитвы гулко отдавались у паломника в голове. Под её конец Лит слышал звон в ушах, который заглушал его внутренний голос. Внезапно он будто бы провалился, и ему предстало видение леса, древнего и тёмного, с тысячью троп, спрятанных под густыми кронами, сквозь которые едва пробивался луч солнца.

Лит погрузился целиком и полностью в видение. Оно омутом захлестнуло его сознание. Он перестал видеть, перестал слышать, перестал чувствовать. Он шёл по этим тёмным тропам не один час и нигде не находил следов ни людей, ни зверей или птиц.

Воздух был тяжёлый и плотный, и им было очень тяжело дышать. Грудь Лита как будто сдавили жестяными обручами. Тьма, царившая вокруг, была осязаема и чёрной взвесью окутывала всё вокруг, поглощая и без того слабые проблески света…

Наконец Лит набрёл на курган посреди леса. Над ним не смыкались деревья, поэтому его можно было рассмотреть, как следует. На его вершине была поставлена мраморная статуя конного воина с поднятым вверх копьём и с короной на голове, но само оружие было обломано, а лицо статуи было кем-то нарочно сколото.

В основании кургана Лит увидел каменную плиту, а на ней древние знаки, которых он никогда не видел. Они напоминали сочетания узоров с множеством затейливых завитушек. Буквы шли беспрерывно и складывались в длинные слова, понять смысл которых совершенно невозможно. Когда Лит захотел прикоснуться к плите, то с неба в статую ударила молния и вспышка света поразила воина прямо в чело. Голова, охваченная пламенем, ослепила Лита. Он смог открыть глаза.

Морок пал, и Лит понял, что наваждение длилось не многим больше, чем несколько мгновений. Рядом на коленях стоял Варнава и всё ещё тихо произносил слова молитвы, а у Лита уже не было сил продолжать. Эта молитва не принесла ему душевного успокоения, как должна была. Она принесла ему только новые тяжкие думы и тревоги.