Огонь веры

Акве обладал внешностью гордого и ни перед кем не склоняющегося северянина, но имел нрав достойный ревностного слуги Бога. Он одним из первых среди друзей Лита освоился с магией, и стоит честно признаться, когда под одобрительные взгляды Гирта с рук Акве срывались снопы ярких искр или языки белого чародейского огня, то Лит терзался тягостными чувствами, ибо сам за всё время обучения у Гирта так и не смог толком добиться ничего подобного.

Сам Акве, впрочем, никогда не бахвалился перед другими учениками, а напротив – старался помочь им освоить то, что ему самому уже далось.

Больше всего Акве преуспел, помогая самому старшему из учеников Гирта. Киран Медлов перешёл уже тридцатилетний рубеж, когда, наконец, заключённая в нём магия показала себя. Однажды на охоте в таурийских землях в Весменском графстве на него наскочил дикий кабан и копьё, неумело брошенное в зверя, внезапно, подчиняясь воле Кирана, вырвалось из земли и со внушительной скоростью бросилось вдогонку за животным. Кабан упал замертво в шаге от Кирана Медлова. После этого приключения сын графского охотника тотчас же отправился на исповедь в храм, а оттуда уже в Илларионову обитель.

Огромный бородатый мужчина изначально смущал прочих учеников чародея, которые были младше Кирана на добрый десяток лет, но Гирт сразу же объявил, что кто будет потешаться над великовозрастностью Кирана Медлова, то это будет означать, что тот насмехается над самим учителем. После этого все смешки прекратились, а Киран был принят за своего и позднее, как самый старший, возглавил их малочисленную братию.

Больше всего Киран преуспел в создании зачарованных предметов, умело сочетая навыки чародея и ремесленника. В частности, ему удалось сотворить сапоги, в которых ноги не уставали во время ходьбы и человек мог идти целый день, не испытывая никаких проблем. Лит не сомневался, что учитель Гирт отправил Медлова в паломничество как раз в этих самых сапогах.

Был ещё Богдан Карлунов, который прибыл в Илларионову обитель прямиком из столицы. Его отец был известным и богатым купцом, хозяином собственного торгового дома, ведущим большую зарубежную торговлю. Богдан был на три года младше Лита, но уже успел посетить Валнар, Хасгард, Линдиор, а также провинцию Ремар и Итарисар с Дананеями.

Пожалуй, Богдан был единственным из учеников Гирта Иссимарского, кто побывал на родине учителя, впрочем, ему это не давало никаких преимуществ перед остальными учениками. Богдану не давались магические навыки так же легко, как Акве, однако и он смог показать достаточный уровень владения чародейством. Достаточный для того, чтобы освоить почти что все полученные в Илларионовой обители знания.

В чём Богдан был действительно силён, так в это знании заморских наречий: будучи сызмальства приучен к дальним поездкам и общению с иностранцами, Богдан легко воспринимал их речь и понимал их языки. К семнадцати годам Богдан Карлунов знал языки всех народов Северного Инафора, кроме наречий самых малых и диких племён. Возможно, что именно склонность к знанию иноземных языков открыла в Богдане талант умелого заклинателя. Он мог творить магию, используя самые разнообразные чародейский формулы, и, более того, Богдан постоянно изобретал новые заклинания, которые успешно работали.

Среди учеников Гирта был и один иноземный подданный. Алексиос Рован Гервеин Имла – имя, которым игносийца за время обучения никто никогда не назвал. Все без исключения, и даже учитель Гирт, звали его Алексиосом, против чего он никогда не возражал. Однако он был против того, чтобы его считали игносийцем, хоть все по простоте и считали его таковым, раз он родился в Игносии и подчинялся законам императора Вечного города.

Алексиос происходил из Халкидии, а именно из её столицы – Тергоса – города, который трижды восставал против Игноса и трижды терпел поражение. Дед Алексиоса был казнён на костре как предатель империи за то, что бежал из своего легиона в халкидийское ополчение, и за это в семье Имла его чтили как героя. Когда Алексиос осознал свой чародейский дар, то понял, что, будучи чародеем, сможет помочь своему родному краю сбросить имперское ярмо, но поскольку никто в империи не стал бы обучать смутьяна-халкидийца, то ему пришлось уехать в Энелию для того, чтобы великий Гирт Иссимарский обучал его магическому ремеслу.

Недостаток мастерства и таланта Алексиос восполнял рвением, и по прошествии некоторого времени у него начало получаться творить магию. Особенно у него выходила та магия, для которой нужна была подлинная страсть. Там же, где была нужна концентрация и внимание, – Алексиос откровенно уступал. Он был плох в зельеварении, слаб в ворожбе и мало разбирался в травах, зато по щелчку пальцев мог расколоть крупный камень или взглядом вскипятить воду в кадке.

Среди товарищей Лита был ещё один, который выделялся среди прочих. Вернее, выделялась. Дарина Ивтелл. Будучи родом из Рукреоты – города близ ирманской границы, – Дарина старалась во всём подражать южным обычаям. Она была дочерью слуг в богатом доме и с самых малых лет мечтала сбежать от незавидной судьбы посудомойки с торговым караваном дальше на юг, в Ирман, для того чтобы обрести там достаток и интересную жизнь. Маленькая Дарина была обучена грамоте, и она зачитывалась сказками о несметных богатствах ирманских принцев, спрятанных в высоких замках средь барханов оранжевого песка. Живя в пограничном городе, Дарина видела множество богато одетых ирманцев, и, глядя на их шелка и жемчуга, девочка вспоминала свои жестяные тазы с двухдневной мыльной пеной, от которой у неё облезали ногти.

Отчаяние и тоска захватывали её с головой, пока однажды она на улице не встретила кавалькаду из множества всадников в превосходных доспехах. Впереди всех ехал наездник, отлично сложённый, и своим мужественным видом он затмевал всех прочих южных витязей, что до того попадались Дарине. В его чёрных как смоль волосах уже серебрилась первая середина, хотя на лице не было видно ни единой морщинки, а тонкие лихие усы лишь ещё больше молодили его.

Но Дарина и думать забыла о всаднике, когда увидела, что рядом с ним на коне золотого цвета едет всадница, прекрасная, как рассвет в оазисе. Молодая девушка с роскошными чёрными волосами и очами тёмными, как душа пирата. На девушке был надет зелёный халат с рисунком из сплетённых ладоней, а на поясе, украшенном серебром, висел ятаган с рукоятью, усыпанной изумрудами. У неё на шее, как и у всех всадников, висел треугольный знак с раскрытой ладонью внутри – символ принадлежности к хайнолларам, который был знаком всем жителям граничащих с Ирманом земель.

– Витязь Варго Кастелл с дочерью Термелиной, – услышала Дарина Ивтелл от одного из мальчишек, восхищённо рассматривающих ирманских воинов.

– Термелина Кастелл… – медленно проговорила Дарина вслед проскакавшим мимо хайнолларам. Перед её глазами ещё стоял прекрасный образ южной девушки-воина. В своей голове Дарина примеряла этот образ на себя, и новая, зарождающаяся идея захватывала её всё больше и больше. Даже то совпадение, что фамилии Ивтелл и Кастелл были созвучны, казалось в тот момент Дарине Божьим провидением, не меньше.

Долго ль, коротко ль, но Дарина побросала в котомку свои немногочисленные вещи и бежала за границу, в Ирман. Но вопреки всем надеждам и мечтам обрести счастье, в Ирмане она наткнулась на такую же унылую и постылую жизнь. Никому Дарина не оказалась нужна в чужой стране и, помыкавшись несколько месяцев по сёлам, попыталась попасть в дом к одному благородному близ Эрвеса. Но случилось так, что по дороге бедной крестьянской девчушке повстречались несколько местных парней, живущих разбоем и берущим от жизни, что захотят.

Энелианка, а этим бандитам местные успели шепнуть, что по окрестностям ходит чужестранка, показалась им совсем лёгкой добычей. Да и вдобавок сыграло роль, что Дарина была весьма недурна собой и с возрастом всё чаще приковывала к себе взгляды мужчин: длинные каштановые волосы волной спускались к высокой груди, курносый носик в сочетании с круглыми, румяными щёчками и полными губами заставляли даже благородных господ думать порой о Дарине.

Ирманцы окружили Дарину и преградили ей путь. Огромная тень легла на глаза девушке, и Дарина Ивтелл увидела, прежде чем упасть наземь от удара в голову, два зелёных злых глаза. Девушка не лишилась сознания и потому почувствовала, как по её ногам скользит задираемая вверх юбка. Страшная боль пронзала её голову, и глаза заливало кровью, но даже сквозь боль и кровь Дарина видела, как побелели её пальцы рук и как с них начали сыпаться искры. Из последних сил она подняла ладони вверх и, прежде чем лишиться сознания, услышала истошный вопль…

Когда Дарина пришла в себя, то нашла вокруг себя три обугленных дочерна трупа. Прекрасно понимая, что её – чужестранку – обвинят в убийстве, девушка не стала дожидаться ирманских кандалов, а тут же повернулась к границе и так, с разбитой головой, и пошла обратно, в Энелию. Домой она, впрочем, так и не вернулась, убоявшись гнева родителей, а пошла в монастырь, чтобы уйти в сёстры-монахини и до конца своих дней нести искупление за грех убийства. В доме Господа, покаявшись в содеянном, Дарина стала смиренно дожидаться, какое наказание ей назначат. Но вместо этого Дарину без лишних слов отправили в Илларионову обитель на обучение к Гирту, которому и дела не было до ирманских бандитов. Наставник даже не стал утруждать себя отпущением греха, а сразу приступил к обучению. Тем самым жизнь посудомойки с Юга совершила крутой и неожиданный для неё поворот к лучшему.