Культурные особенности – II. Божья воля

– Ирина, откуда стреляли?

Свист дудки, птичий, протяжный напев. Ответный гам с вышины – на сто голосов, дикий и недоумевающий. Изумленный шепот. Ирины, в ответ:

– Не знаю…

– Как так? – рявкнул Эрвин было. Погрозил снизу вверх кулаком. Разгильдяи, мол. Тыща, мол, глаз и все, как один, тетери сонные. Орлан каркнул – виновато, будто в ответ. И шелест листьев над головой. Убаюкивающий такой, мирный.

– Миа, с открытого места. Рули назад. Помалу, кустами.

Миа умница, все поняла. Вокруг, в сетке прицела, горные склоны – справа и слева, охряные скалы, шелестящие зеленый лес, оба – крутые и одинаковые до боли в глазах.

– Кто стрелял, откуда? – шипел Эрвин, доворачивая туда-обратно прицел. Лес молчал. Птицы бились, хлопали крыльями над головою. Летали, но хаотично, туда – сюда. И дудка Иринина не нужна – видно и так, что без толку.

– Пабло, подмени меня, – бросил Эрвин, спрыгивая вниз с машины. Земля толкнулась, ударила в сапоги. Мягкая, шелестящая желтой хвоей по голенищам.

– Осторожнее, Эрвин. – Ирина, сзади. Клекот сверху – орлан. Бэха – стальной клепаный борт ползет назад, тихо, укутанный хвоей. Ветка хлестнула в лицо. Зеленая, клейкая, щекочущая ноздри тонким запахом смолы. И крови – это там, впереди. Вроде тихо – нет, из кустов еще слышится стон. Тихий, на грани слышимости. Бэха, как Мие сказано, отползла помалу назад. Осторожно, таясь за кустами от невидимого даже птицам стрелка.

А Эрвин шагнул вперед, в лес, раздвигая кусты дулом тяжелой туземной винтовки.

– О черт, везет мне на баб, – прошептал он было, шагнув за кусты. И замер – самого передернуло от невольного кощунства. Та, что бежала к ним за кустами была мертва. Слишком спокойно лежит. Лицом вниз, лишь ветер, играя, катает и мнет по грязи длинную туземную юбку. Кровь – лужей от головы. Эрвин невольно сглотнул. Бэха скрылась, лишь орлан в вышине парит – почти невидим за пологом веток. Тишина вокруг. Мертвая. Винтовка в руках дернулась, ощупывая прицелом деревья вокруг. Ничего, лишь мшистые ветки шевелятся, да дрожат на ветру длинные мягкие иглы. Птица упала вниз – мелкая, пестрый яркий комок перьев и свиста. Упала, уселась на ветку, чирикнула протяжно: «Я тут»

Эрвин кивнул и шагнул вперед, к лежащему на траве телу. Присесть, оглядеть. Лицо спокойное, тихое… Не дышит уже. Серым маревом, пленкой затянулась туземная, яркая, зеркальная кожа. По лицу знаки – ковром. Местные татуировки, тонкая, черная вязь. Птичье крыло на лбу, от него, зигзагом – непонятные глазу засечки. В уголке глаза – словно рябь, мелькание. Птичий посвист – в три ноты, знакомый напев. «Все в порядке». На щеке убитой – детская игрушка. Татуировка в три краски – юла. Эрвина передернуло вдруг, как от похабной сплетни. Еще почему-то котенок. Чуть повыше крыла.

– Похож на знак старого Яго. Надо будет…

Сзади – шелест и тихий, чуть слышный шлепок. Мысль оборвалась. Эрвин вскочил – мягко, поднимая винтовку. В глазу в уголке – мельтешение, тихая, чуть видная хмарь. Птица – пестрый комок перьев перевернулся, упал и лег, неподвижно, задрав в небо лапы. Тихо так. Винтовка взлетела, прижалась прикладом к плечу. Затвор лязгнул в руке. Слишком громко, шелест сосны за спиной утонул, спрятался в клацанье стали. Затылок вспыхнул огнем. Винтовка выпала, мир растаял в глазах. Серый свет может быть таким ярким.

Сознание исчезло, чтобы вернуться. Медленно, очень медленно. Серая хмарь все плескалась в глазах, упорно не желавших открываться. В уши – короткий, злобный смешок.

– Ну что, звездный, много тебе помогли твои демоны?

Глаза распахнулись – рывком, Эрвин дернулся, попытался встать. Руки повело назад – связаны. Птичьий крик – чуть слышно, тихо и далеко. Эрвин дернулся было – узнал орланов, хрипящий карк. Тут же ударили в бок – по ребрам, носком сапога. И засмеялись – обидно:

– Не дергайся, звездный. Есть у нас и на машины твои колдовство и на бабье шаманство – приемы.

Знакомый – в три ноты посвист. «Все в порядке». Теперь ясно, что дудки, но… Крылья затихли вдали. Над головою – камень и желтый, неяркий, плещущий свет. Эрвин огляделся – шея болела, вертелась с трудом, но вертелась. Пещера, маленький, укрытый камнями костер и – вокруг – туземные воины, полтора десятка. Плосколицые, спокойные, с неизменными стволами в руках. Смотрят на прислоненного к стене Эрвина, спокойно и зло. Один присел в углу, рассматривает винтовку. Вертел в руках, задумчиво морщил лоб, считая засечки на истертом прикладе. От сердца чуть отлегло – приятно было узнать «Лаав Куанджало». Рядом, пусть и в чужих руках. Жаль, свои связаны. Знаки на плоских лицах – незнакомы, чудны. Перечеркнутая молния – лишь у одного. Вместе с короной из птичьих перьев на голове. И тяжелой челюстью, знакомой до боли в костяшках пальцев. Чиркнула птица, Эрвин рванулся было – с надеждой. Опять ударили в бок.

– Сиди, звездный. Бабье колдовство тебе не поможет.

Плеснуло пламя – желтым отблеском в потолок, отразившись золотом на хищной улыбке. Тяжелым, червонным золотом на все тридцать два. Эрвин захохотал – вдруг. Нелепо, по дурацки, задрав голову в небо.

– Привет, вождь. Гляжу, тебе пригодились мои сто баксов.

Говорившего перекосило. Было с чего. Теперь Эрвин его узнал. Старый знакомый – вождь дома туманного леса. Это он продал ему Мию с Лиианной тогда, в самом начале. Только зубы у него золотые теперь. Все тридцать два. А Ирина еще сверху оформила штраф за «Нарушение правил торговли». Эрвин вспомнил – захохотал опять. Памятью, как огнем зачесались костяшки на пальцах.

Вождь шагнул вперед и ударил – снова, опять носком сапога. Целил в губы, попал по плечу. Эрвин встряхнулся, сгоняя с губ дурной смех. Оскалился – туземцам в лицо, прямо в червонные, отливающие золотом зубы:

– Эй, вождь. Когда я бил тебя – у тебя были развязаны руки.

Глава 6 Эрвин. Расколотая скала

– Тишина, – чужой голос хлестнул по ушам, прошелестев эхом по стенам пещеры. Замерли все, даже «золотые зубы» – на полушаге, удержав занесенную для удара ногу. Эрвину зажали рот. Качнулся, плюнул искрами огонек. И поник, укрытый рогожей.

На камни упала тьма. Непроглядная, черная тьма, будто повязку на глаза надели. Птица закричала вдали. Тихий, протяжный, ломающийся эхом на камнях крик. Эрвин дернулся – на месте, плечом вперед, со всей оставшейся силы. Кричал орлан – там вдали, в скрытом гранитным пологом небе. Раз другой. Чужая рука сжала плечо, скрутила, вдавила в землю.

– Тихо сиди, чужой, не дергайся, – шепнули на ухо. Тихо. Орлан закричал опять. С неба. И тут же – как отклик, куда ближе, с земли. Тонкая, в три такта, птичья трель. Еще и еще. Звонкая, как перекличка.

«Ирина погнала, небось. Ищут, – успел подумать Эрвин. Птица свистнула – опять, ближе, еще раз. Уже другая – навострился различать голоса. Ближе.

– Цивик цивик.

«ищем, ищем»

По разбитым губам – кровь, разбередил рану улыбкой. В уши – тихий, ласковый птичий посвист. Опять. Эрвин вздрогнул даже. Звук тянулся, звенел в ушах, летел – откуда? Попытался повернуть голову и не смог. Держали крепко. Но рядом, похоже – изнутри пещеры. Уж больно звенит, ломается на острых камнях эхо. Цивик – цивик… Знакомый напев. По привычке Эрвин перевел его в слова.

«все в порядке».

Далеко, с неба – орланье карканье, тягучий, словно разочарованный крик. Раз два… Все дальше и дальше. Плечо отпустили, на камнях опять вспыхнул, разгораясь, огонь.

Туземец – тот, что сидел в углу, рассматривая винтовку – повертел в руках тонкую дудку. Поймал Эринов взгляд, убрал тростинку в карман, усмехнулся:

– Есть у нас и на ведьмино колдовство методы, звездный.

Птичий крик бился, звенел в небе еще. Тихо, на грани слышимости. Орлан что-то кричал в вышине. Похоже – разочаровано.

«Держись, брат, как бы Ира тебя в тетерева теперь не переименовала. Или там в глухаря… Она может»

Мысль скрутила, хлестнуло виной по нервам. Представил себе Ирку внутренним взором – строгую, нахмуренную, отчитывающую почем зря ни в чем не повинную птицу. Строго, под стать фамилии, с неизменным пальцем, поднятым вверх. Коса, небось, растрепалась, да морщинки собрались в усталых глазах… И носок нарядного, расшитого бисером сапожка постукивает, ковыряет, бьется впустую о землю.

«Не ругайся, – захотелось сказать, – Тетеря здесь я. Расслабился»

Мысль хлестнула, обожгла нервы чувством вины. Эрвин встряхнулся. Выбираться надо, теперь уже самому. А то Иришка обидится, и орлану придется век в тетеревах куковать. Жалко пернатого. Оглядел пещеру – шея шевелилась с трудом, но все-таки шевелилась. Шевелились глаза, взгляд скользил – внимательно, подмечая каждую мелочь. Туземцы вокруг. Люди, как люди, местный тип – широкоскулые, зеркальные лица, винтовки, куртки мягкой охряной кожи, бахрома на рукавах. Черная, змеящаяся по телу вязь татуировок. Знаки на лице. Местный аналог паспорта и трудовой книжки. Эрвин сморгнул, сообразив, что на них надо посмотреть внимательнее.

Пригляделся – благо туземцы сидели почти неподвижно, давая себя рассмотреть. Так, латинских крестов, как у старого Яго нет – значит не христиане, язычники. Шеки чистые – холостые значит, еще молодежь. Хотя по виду – не скажешь, в возрасте мужики. Сидят – а лица плоские, суровые, почти неподвижные. Лишь сквозняк шевелит нити бахромы на рукавах, да поясные бляхи звенят иногда о вытертую ладонями сталь затворов винтовок. На лбу… Эрвин сморгнул в третий раз, вспоминая уроки старого Яго. На лбу местные носят отметку «коммандо» – рода или боевой группы. И засечки – знаки побед. Миа в качестве такого приспособила себе Эрвинов наплечный знак: ромб «волонтера флота». Прямо на лоб, да. Яго носит латинский крест и котенка, люди Дювалье – перечеркнутую молнию. У поймавших Эрвина туземцев на лбу была какая-то непонятная хрень. Вроде зубчатого колеса но странная, без засечек. Странно, насколько Эрвин понимал – здесь знак прилагался к победной засечке, а не наоборот. Нет победы – значит, хвалится нечем, нет повода рисовать знак. У золотозубого вон, всего одна, но аж на нос заехала – так, размахался. А на щеке у непонятный зверь. Рогатый, мелкий, похож то ли на земного козла, то ли на своего владельца… Но похож…

Золотозубый поймал его взгляд, набычился – лохматые брови опустились, сошлись тучей на переносицу. Скрипнул червонным золотом – зубами, размахнулся опять. И замер, остановленный коротким:

– Оставь. Пусть с ним король разбирается.

Переводчик в ухе пискнул, запнулся на незнакомом слове. Два слога, россыпь огласовки в конце. Ее Эрвин узнал – уважение – а вот основные звуки нет. «Кар ойл»…

Не слышал он еще здесь такого слова.

Встряхнулся – не время сейчас тонуть в лингвистических тонкостях – перевел глаза на говорящего. Пламя плеснуло, услужливо подсветив тому лицо, пробежало искрами по дымому зеркалу кожи. Тот самый туземец с дудкой, что сидел в углу, рассматривая «Лаав Куанджало». Видимо главный здесь – золотозубый еще поворчал, но послушно заткнулся. Хотя и вождь… Раньше он был куда более грозным. Но и бог с ним. Откуда козел на щеках, интересно?

– Кто такой король? – спросил Эрвин, поймав глазами спокойный взгляд туземца с дудкой.

– Увидишь, – ответил тот, смерив Эрвина взглядом с головы до ног, – а если то, что я вижу правда, то и поговоришь.