Музыка в камне. История Англии через архитектуру

Пехота своей массой задавила конницу. Это прежний норманнский рыцарь, чьи интересы совпадали с интересами феодальной по сути Короны, своим энтузиазмом мог решить исход сражения. Новое же рыцарство стимулировалось деньгами, подобно простым лучникам. И лишь романтические идеалы, впитанные феодалами с молоком матери и прославленные куртуазной поэзией, облагораживали войны эпохи последних Плантагенетов. В XV в. и от них ничего не осталось.

Эдуард II (1284–1327) едва не свел на нет достижения своего отца. Вопреки распространенному мнению, следует отметить, что разгром англичан в битве при Баннокберне (24 июня 1314 г.) обеспечили не шотландские копейщики – те лишь остановили рыцарей противника, а конница Брюса, атаковавшая левый фланг Эдуарда II и вызвавшая панику в английских рядах. В то же время из-за напряженной ситуации в Англии в битве не участвовали многие представители знати, и поле Баннокберна отнюдь не стало могилой для «цвета английского рыцарства».

Недовольные королем бароны состязались с ним в умении плести интриги. Показательно, что Плантагенета обвиняли теперь не в ущемлении феодальных свобод, а в неумении управлять страной. Началась элементарная борьба за власть, сопровождающаяся парламентской возней (за время правления Эдуарда II парламент собирался 25 раз!) и конкуренцией с королевскими фаворитами Пирсом Гавестоном и Деспенсерами. Их противникам следовало бы задаться вопросом: зачем менять слабого короля, если ему на смену придет очередной авантюрист, которому не на что опереться, кроме как на собственные амбиции? Соблазнивший королеву Изабеллу Французскую диктатор Роджер Мортимер (1287–1330), несмотря на свои достоинства, оказался куда более плачевным правителем, чем свергнутый им Плантагенет.

Первый этап Столетней войны, длившейся с 1337 по 1453 г., многие английские историки рассматривают как своеобразный реванш за норманнскую экспансию. Но не следует обольщаться на предмет побуждений Эдуарда III (1312–1377) и его рыцарей[15 - Юридическую правомочность претензий Эдуарда III (внука французского короля Филиппа Красивого) на французский престол теперь не оспаривают даже сами французы. Англичанина обвиняют лишь в развязывании войны, но подобными обвинениями славится наше время.]. Не феодальная солидарность и не жажда военных подвигов двигала ими. В английском короле на французском троне нуждались в первую очередь фламандские бюргеры и гасконские торговцы. Представляете себе Вильгельма Завоевателя, озабоченного импортом шерсти и вина в Нормандию?

Эти побуждения не умаляют полководческих талантов короля, его сына и их военачальников. Победы, одержанные англичанами при Креси (26 августа 1346 г.) и Пуатье (19 сентября 1356 г.), составили славу английского оружия. Если первой из них Англия обязана своим лучникам, то вторая достигнута в основном за счет грамотного и своевременного использования конницы. Рыцарские идеалы торжествуют: Черный Принц (1330–1376) склоняется перед плененным французским королем, бретонские и английские рыцари демонстрируют чудеса храбрости в Битве тридцати (26 марта 1354 г.). Но война постепенно становится другой. Жан Фруассар ужасается поведению при Креси английских пехотинцев, которые «нападали на графов, баронов, рыцарей и убили многих, что потом разгневало короля Англии». Эдуард мог гневаться сколько угодно – его наемники не знали иного образа действий. И разве не за добычей явился в Аквитанию Черный Принц со своими мародерами?

Косвенным следствием таких грабительских походов стал новый виток строительства английских замков, правда, не для обороны, а для комфортного проживания. Иногда использовались средства, полученные честным путем – в результате богатого выкупа за знатного пленника. Впрочем, в самой погоне за выкупом было что-то неблагородное, не случайно среди нажившихся на поле боя было много вчерашних джентри, по богатству ничуть не уступающих родовой аристократии.

Пока шла война, в парламенте наметилось разделение. Мелкие землевладельцы и горожане выделились в палату общин, занявшуюся составлением петиций королю. Вернувшись из Франции за новыми деньгами, Эдуард вдруг обнаружил, что теперь он должен согласовывать все налоги и сборы с нижестоящей инстанцией. Однако он быстро утешился, поняв, что палата общин благоговеет перед своим монархом – победителем ненавистных французов, национальным лидером и защитником от феодального произвола.

Лорды так не считали. Для английских и французских баронов большое значение имела сословная солидарность, не вписывающаяся в национально-государственные рамки. Рыцарская честь, вассальная присяга, пусть и формальная, пока еще не утратили своей ценности. Несмотря на материальные интересы, война во Франции оставалась для рыцарства красивой игрой, тогда как для простолюдинов она давно превратилась в бойню.

Росло недовольство римской Церковью. Ее обширные угодья мозолили глаза и феодалам, и йоменам. А тут еще апостольский престол, «плененный» французскими королями, переместился в Авиньон. Привыкшие сверять доходы с расходами английские патриоты быстро уразумели, куда направятся папские денежки. Под их побуждения подвел идейную базу достопочтенный Джон Уиклиф, задолго до Генриха VIII вручивший бразды наместничества английскому королю. Над душами тот, конечно, не властен, но над кошельками – вполне! Ведь их содержимое должно удовлетворять народные чаяния, а не обогащать каких-то там заморских попов.

«Черная смерть» унесла жизни трети сельского населения Англии. Многие поместья опустели, земли никто не обрабатывал, но их купля-продажа по-прежнему регулировалась законами Эдуарда I. Возрос спрос на рабочие руки, и члены бывших крестьянских общин чувствовали себя весьма вольготно. Автор «Видения о Петре Пахаре» рассказывает, как рабочие «требовали жарить им только свежее мясо или рыбу», а нанимать их можно было «только за высокую плату», иначе они «станут браниться». На приобретенные средства они могли арендовать бывшие феодальные лены, от чьих владельцев уже не требовалось соблюдения вассальных обязательств. Однако плата за аренду казалась чересчур высокой, к тому же арендаторы все чаще задавались вопросом:

Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Кто тогда был дворянином?

Крестьянское восстание 1381 г. в Англии, подобно Жакерии во Франции, не являлось движением обедневших слоев населения, как писали советские учебники. Напротив, по справедливому замечанию Фруассара, оно «было вызвано праздностью и достатком, в которых жил простой народ Англии». Недаром эпицентром бунта стал Кент – наиболее благополучное графство, где репрессиям подверглись в первую очередь братия аббатства Леснес и архиепископ Кентерберийский.

Восставшие потребовали от юного Ричарда II (1367–1400), сына Черного Принца, уравнять их в правах на землю с баронами и священнослужителями. Интересами первых Корона не могла пренебречь, а вот Церковью охотно пожертвовала. Разогнав вооруженную толпу Уота Тайлера, в январе 1382 г. парламент и король даровали амнистию бунтовщикам, направив их внимание на передел церковной собственности. Дядя Ричарда, Джон Гонт, неспроста вздыхал над доктринами Уиклифа. Возбужденные ими лолларды получили отпор и ушли в подполье, но их триумф был не за горами.

Постепенно назревал конфликт между Ричардом II и лордами-апеллянтами. В реальности Ричард опирался на королевских судей, а в своем болезненном воображении – на неорганизованные толпы, чьим «вождем» провозгласил себя. А лорды уповали на столь полюбившийся им парламент, «безжалостность» которого гарантировала монаршее послушание. При короле-рыцаре, короле-полководце эти взаимные претензии отходили на второй план. Но слушаться капризного мальчишку, позорно миролюбиво настроенного в отношении французов, никто не собирался.

В 1397 г. Ричард расправился с оппозицией, неожиданно найдя поддержку у самих лордов, которым понравилась его решительность и смелость. Однако, будучи психически неуравновешенным человеком, Ричард не смог на этом остановиться. Его дальнейшая политика задевала интересы джентри и торговых классов, опасавшихся прямого союза короля и черни. Смещение Ричарда II Генрихом Болингброком породило опасный прецедент. Король не оставил потомка мужского пола, а наследником объявили человека, не имеющего предпочтительных прав на престол. Можно, правда, вспомнить о предполагаемом убийстве Эдуарда II Роджером Мортимером. Но оно не таило в себе династической нестабильности, ведь никто не отнимал у сына Эдуарда корону.

Палата общин продолжала извлекать выгоды из конфликта между лордами. Парламентарии заставили нового короля Генриха IV (1367–1413) дожидаться своего коллективного решения, следили за расходом выделенных средств и требовали отчетов от королевской администрации. И Генрих вынужден был смириться, поскольку не чувствовал поддержки со стороны родовой знати, озабоченной династическими проблемами. Особенно грустно узнавать о нелюбках между Генрихом IV и семьей Перси, наследниками лучших феодальных традиций, которые из преданности престолу в течение нескольких лет защищали северную границу от шотландцев, не получая никакой военной помощи и фактически за свой счет. Ланкастер не смог оплатить их расходы: прижимистый парламент не собирался раскошеливаться из-за провинциальных северных графов.

Тем не менее его сын Генрих V (1387–1422) в 1420 г. сумел добиться признания себя наследником трона Валуа, и Англия достигла пика своей европейской политики. Отныне ее влияние в Европе будет только падать вплоть до жалкой роли регулятора «равновесия». Никакие колониальные богатства не смогут затмить славы империи норманнов и Плантагенетов, которая возродилась на краткий миг головокружительного правления Генриха.

Французские историки всячески стараются умалить значимость его побед, испытывая по отношению к Генриху тот же комплекс неполноценности, что и англичане по отношению к Вильгельму Завоевателю. Но только французов понять можно. Государство, созданное норманнами, не имело национальных границ, оно не было ни французским, ни английским. А Генрих победил благодаря мобилизации всех национальных ресурсов. Его поддержали обе палаты парламента. Лордам импонировала его смелость и находчивость, горожанам – его прагматизм, святошам – его показная религиозность, черни – его щедрость и снисходительность. Он первым из королей использовал в своих письмах и посланиях английский язык[16 - Король удостоился особой похвалы за «возвышение английского языка» от… лондонских пивоваров.]. Он первым заговорил о достоинствах английского оружия. И он первым нарушил рыцарский кодекс чести. Необходимая английскому народу победа должна быть достигнута любой ценой: так рассуждал Генрих, когда при Азенкуре (25 октября 1415 г.) отдал приказ перебить знатных пленников.

Во всем этом заключалась не сила, а слабость его империи – колосса на глиняных ногах, которого свалила простая крестьянская девушка. Национализм Жанны д'Арк всего лишь реакция на национализм Генриха V. Последние приверженцы внутрисословного единства во Франции, вроде Филиппа Бургундского, были поставлены перед необходимостью выбирать – или с народом, или против него.

Войну Алой и Белой розы часто называют последним всплеском феодализма. Но даже самая разгульная феодальная вольница не приводила к столь печальным последствиям – фактической гибели государственной элиты. Для феодалов война была увлекательным занятием, где победителя ждала награда – воинские почести, новые земли. В XV в. в Англии шла борьба за национальное лидерство, вот почему она получилась столь кровавой. Поражения во Франции заставили устыдиться всех – от йомена до рыцаря. И каждый жаждал реванша. И каждый мнил себя спасителем отечества при слабом, никчемном монархе, коим являлся Генрих VI (1421–1471).

В начавшейся суматохе участвовали почти все англичане, а не только знать. Герцога Глостера умертвили с согласия парламента, направляемого Эдмундом Бофором и графом Суффолком. Самого Суффолка казнили простые моряки, но за ними стоял Ричард Йоркский. Судя по всему, Йорки организовали и восстание Джека Кэда в 1450 г. Правящий дом спасли горожане, которым претили откровенно разбойничьи повадки восставших.

В итоге состоятельные буржуа, заседавшие в нижней палате, обрели немыслимые привилегии. Именно палата общин первой выдвинула предложение объявить Ричарда Йоркского наследником трона. Ее члены чувствовали себя избранными во всех смыслах слова, ведь статут 1429 г. закрепил право голоса лишь за теми землевладельцами, которые могли заплатить 40 шиллингов. Авторы закона резонно утверждали, что участие в выборах людей «небольшого состояния или достоинства» ведет к убийствам и мятежам.

Но убийства все равно начались. Почти каждое сражение этой войны превращалось в резню под лозунгом «Пощады не будет». Тактическими достижениями Генриха V никто не пользовался. Лишь через двести лет англичане снова научатся воевать благодаря военному гению Оливера Кромвеля. Столкновения Ланкастеров и Йорков какие-то нелепые, сумбурные. Битва при Таутоне (29 марта 1461 г.) сопровождалась метелью. Битвы при Уэйкфилде (30 декабря 1360 г.) и при Тьюксбери (4 мая 1471 г.) походили на драки. А битва при Барнете (14 апреля 1471 г.) из-за сильного тумана вообще превратилась в трагикомедию. Вошедший в моду полный доспех усиливал ощущение гротеска.

Герцог Йоркский мог бы избежать дальнейшего кровопролития, если бы воспользовался своим шансом после первой битвы при Сент-Олбансе (22 мая 1455 г.). Однако он предпочел действовать законным путем, созвав парламент от имени короля. Мог ли он поступить иначе? Абсолютистские тенденции, имевшие место прежде – в правление Иоанна Безземельного, Эдуарда II, Ричарда II – пресекались на корню. Теперь времена изменились. Генрих VI не годился на роль тирана, но любого другого диктатора народ охотно принял бы, так как чувствовал себя причастным к управлению государством. Вскоре Тюдоры, чьи права на престол просто смехотворны, продемонстрируют, как можно царствовать без ограничений, опираясь на выходцев из низов и приструнив родовое дворянство. Ричард Йоркский придерживался старых феодальных принципов, и потому его голова увенчала ворота Йорка. Ричарду Невиллу, графу Уорику, также недоставало наглости и напористости. Зато ими обладала Маргарита Анжуйская, давшая соответствующее воспитание своему сыну – наследному принцу[17 - Во второй битве при Сент-Олбансе (17 февраля 1461 г.) она обратилась за советом к семилетнему Эдуарду: «Какой смертью должны умереть эти два рыцаря?» – «Им нужно отрубить головы», – отчеканил мальчик.]. Но англичанам была памятна авантюра королевы Изабеллы, и они вряд ли потерпели бы еще одну француженку.

Сластолюбивый Эдуард IV (1442–1483), сын Ричарда Йоркского, мог бы стать основателем династии, подобной тюдоровской, но собственные страсти прежде времени увлекли его в могилу. При его дворе царили вполне ренессансные нравы, а Вудвиллы – типичнейшая семейка выскочек, вкусивших благ, коими их щедро снабжал коронованный зять[18 - К примеру, пристроив всех родственников супруги, Эдуард позабыл о ее четвертом брате – двадцатилетнем юноше, которого пришлось срочно женить на вдовствующей герцогине Норфолк, восьмидесятилетней старухе.]. Тюдорам Эдуард оставил три важнейших завета.

Во-первых, пополнять казну можно с помощью политического шантажа. Договорившись с Карлом Смелым, Эдуард вторгся во Францию, но, попугав Людовика XI и получив с него 75 тысяч крон отступных и 50 тысяч ежегодных, удалился восвояси, не слушая проклятий обманутого герцога Бургундии.

Во-вторых, политические противники должны лишаться своих земель без права передачи по наследству. При Эдуарде феодальные наделы отчуждались навечно, без возврата наследникам. Таким путем король прибрал к рукам владения Ланкастеров.

В-третьих, осуждение конкурентов осуществляется с помощью парламента, придающего этому суду легитимность. Собравшиеся в январе 1478 г. парламентарии, довольные тем, что их не попросили об увеличении налогов, приговорили к смерти брата Эдуарда – Джорджа, герцога Кларенса. Кларенс давно раскаялся в отступничестве, но зато мог претендовать на престол, поскольку уже тогда для многих стала очевидной незаконность брака Эдуарда IV с Елизаветой Вудвилл.

Нашелся, однако, человек, разделявший устаревшие понятия о чести и достоинстве и почти в одиночку противостоявший порокам нарождающегося Ренессанса, за что потомки заклеймили его как коварного злодея и мерзкого уродца. Это Ричард III (1452–1485), стойкий и отважный в сражениях, ни разу не предавший своего старшего брата, хотя и испытывавший отвращение к его образу жизни, верный семьянин, не терпящий интриганов и подхалимов властитель.

Искажением столь привлекательного образа занялась тюдоровская пропаганда. Ее достижениям позавидовала бы даже советская историография с ее царями Палкиным и Кровавым. Теперь каждый английский ребенок знает, что Ричард был уродлив и горбат; Ричард ответствен за смерть Генриха VI и его сына, а также за казнь Кларенса; Ричард планировал убийство своей законной супруги Анны Невилл, чтобы жениться на племяннице Елизавете Йоркской. И наконец, самое главное: по приказу Ричарда в Тауэре умертвили малолетних принцев, чьим дядей и опекуном он был.

Актом парламента Ричард объявил принцев – с достаточно вескими основаниями – незаконнорожденными и не имеющими права на трон. Принцы исчезли в Тауэре в 1483 г., и дальнейшая их судьба неизвестна. После героической смерти Ричарда III на поле Босворта (22 августа 1485 г.) война завершилась, а королем стал Генрих VII Тюдор (1457–1509) – дальний родственник Ланкастеров, чьи отец и дед были незаконнорожденными[19 - Генрих происходил от Бофоров – незаконных потомков младшей линии Плантагенетов.].

Понятно, что подросшие принцы могли служить угрозой для прав на корону не погибшего Ричарда, а правящего Генриха. Тюдор, тайно устраняя мальчиков, убивал двух зайцев разом – расправлялся с конкурентами и чернил репутацию своего врага. Вероятнее всего, принцы находились в Тауэре, когда Ричард погиб, а Генрих VII прибыл в Лондон на коронацию. Чтобы укрепить свои права на трон, Генрих женился на Елизавете Йоркской, старшей сестре принцев. Предварительно Тюдор уничтожил акт о незаконности происхождения детей Эдуарда IV, поскольку он угрожал и его жене. А с уничтожением акта права на престол автоматически переходили к принцам! Вот их и убрали. Пройдет время, и великий драматург, сочинявший для внучки первого Тюдора, обвинит Ричарда во всех смертных грехах!

Дрожащий за трон Генрих быстро расправился со всеми оставшимися претендентами. На его совести смерть последнего представителя мужской линии Плантагенетов – молодого Эдварда (1475–1499), сына герцога Кларенса. Между прочим, нового короля в его правах на престол поддержали столь ненавистные англичанам французы, сражавшиеся в его рядах при Босворте. Тюдоры, даже преследуя католицизм, охотно сотрудничали с Францией, отрекшись от претензий на земли Плантагенетов. В Англии наступала эпоха Ренессанса, а с ней начался процесс превращения нации рыцарей в нацию лавочников.

Тюдоры

Первым коронованным лавочником стал сам Генрих VII, создавший сеть финансового контроля, внимательно следивший за сбором штрафов и повинностей, проверявший и собственноручно подписывавший главные документы центра административной координации. Будучи бережливым и экономным, он тем не менее выставлял напоказ свое богатство – носил роскошные одеяния, превосходные украшения, дорогие воротники.

Неотложной задачей Тюдора был подъем авторитета монархии, значительно упавшего после Войны Алой и Белой розы. Борясь за этот авторитет, Генрих VII заложил основы великой тюдоровской пропаганды, участвуя в которой его потомки не только правили, но и актерствовали. Наверное, ни одна королевская династия в мире не имела в своем составе столько актеров! Недаром Шекспира так вдохновила сцена вручения короны Тюдору на поле Босворта: она как будто готовилась для будущей театральной постановки. Если перед Генрихом VII расшаркивались только уцелевшие аристократы, то восшествие на престол его сына в 1509 г. все подданные приветствовали праздниками, танцами и ликованием.

Осквернением памяти последнего из Йорков не ограничилась работа пропагандистского аппарата. Необходимо было расправиться с политическими врагами, чему посодействовали весьма странные авантюры Ламберта Симнела и Перкина Уорбека, самозванцев, судя по всему, подготовленных при тюдоровском дворе и грамотно сыгравших свои роли.

Тюдор блистательно воспользовался заветами Эдуарда IV. С помощью парламента он получал значительные субсидии, собирал небольшую армию и шантажировал ею Францию, обеспокоенную возможностью договора между Англией и Испанией. Гораздо более эффективной статьей дохода служила конфискация имущества. Акты объявления вне закона представляли собой парламентские статуты, провозглашавшие феодала осужденным за государственную измену, его собственность конфискованной в пользу Короны, а его кровь «испорченной»! С помощью этих актов Тюдор приобрел множество поместий: земли Ланкастеров по праву наследства и земли Йорков по праву победителя (здесь очень пригодилась «испорченность» Ричарда III). Оставшиеся феодальные цитадели были постепенно отобраны и переданы под надзор членам королевской свиты.

Правление Тюдоров обернулось полным крушением старой английской аристократии. Количество старинных родов сократилось до 29, да и те были частично в опале, частично ослаблены и разорены. Новых пэров, во всем уравненных с родовой знатью, король выбирал прежде всего из богатых горожан и джентри. Генрих VII пожаловал новые титулы 20 родам, а его сын возвысил 66 человек! Среди них надо отметить такие семьи, как Болейны, Сеймуры, Расселы, Дадли, Сесилы, Кавендиши, Сидни, Герберты. Доверенные слуги короля получили административную власть на севере страны, чьи крупные феодальные семейства (Невиллы, Перси) не любили Тюдоров.

Даже без этих суровых мер прежняя аристократия вряд ли прижилась бы при тюдоровском дворе, где царили новые «лавочные» нравы. Генрих VII выпестовал систему королевского патроната, с помощью которой вознаграждал своих чиновников и слуг, жалуя им посты, земли, пенсии, годовые ренты. Все придворные, от знатных пэров до скромных рыцарей, соперничали друг с другом из-за своей доли в добыче.

Молодой Генрих VIII (1491–1547) являл собой образец средневекового рыцаря. Он сражался на турнирах и в бою, говорил на нескольких языках, играл на лютне и клавесине, разбирался в богословии. Но атмосфера двора его отца давала себя знать, и постепенно Генрих превратился в раба своих прихотей – от еды до женщин. Его слабостями умели пользоваться всевозможные интриганы, особенно будущие королевы Анна Болейн и Джейн Сеймур, лелеявшие свою добродетель, сознавая, до чего может дойти влюбленный в них король.

В государственных делах Генрих пользовался услугами выдвиженцев: Томаса Уолси (сына бедного и вороватого мясника), Томаса Кромвеля (мелкого стряпчего), Томаса Кранмера (не обладающего глубокими познаниями простолюдина) и т. п.[20 - Российскому читателю легко вывести аналогию с эпохой Петра I и его «птенцов», таких как Светлейший, Марта Скавронская, Феофан Прокопович.] Особенно Тюдор ценил хитрецов, подобно Кранмеру, рождавших «гениальные» идеи в подходящий момент (передать вопрос о законности королевского брака на рассмотрение европейских университетов). Но король всегда сам направлял политику своих министров, которые имели свободу действий лишь в тех случаях, когда Генрих был слишком занят.

Высокий авторитет Уолси как духовного лица объяснялся временной прихотью короля, не готового разорвать с Церковью. Напуганное духовенство согласилось, что лучше подчиняться тирану церковному, чем светскому. Для утверждения акта о супрематии и принятия антиримских статутов королю необходим был Кромвель, который блестяще освоил искусство контролировать парламент. В 1536 г. он также помог превратить многочисленный и плохо управляемый Королевский совет в исполнительный орган из 19 человек, переименованный в Тайный совет. Щепетильные деятели, подобные Томасу Мору, не устраивали короля именно в силу своего нежелания быть вовлеченными в его собственные действия.

Во время ликвидации монастырей и секуляризации их земель Генрих продемонстрировал себя истинным сыном своего делового отца. В 1536 г. с одобрения парламента ликвидировали мелкие братства, а через два года принялись за крупные обители. Их закрытие сопровождалось разрушением готических зданий, переплавкой средневековых металлоизделий и драгоценностей, разграблением библиотек – уничтожением всего того, что было когда-то основано «дремучими» норманнами и теперь оказалось ненужным «культурным» Тюдорам.

Процесс ненадолго прервался из-за восстания на севере страны, получившего название «Благодатное паломничество». В нем участвовали крестьяне и немногочисленные представители джентри, оказавшиеся проницательнее крупных землевладельцев, не осознавших масштаба тюдоровского разрыва с католичеством.

Симпатизировавший протестантству Кромвель, стоящий у истоков полной ликвидации монашества, учитывал, однако, интересы новой знати, жадной до земельных приобретений. Награбленные выскочками средства тратились на покупку или аренду земель и недвижимости и тем самым возвращались в королевскую казну: так осуществлялся круговорот денег при тюдоровском дворе. Почти две трети бывшей монастырской собственности перешло в другие руки. Некоторых «полезных» людей Генрих сам наделял поместьями, а некоторых успевал схватить за руку – таких ждала плаха, а не родовое имение. Всего было ликвидировано около трех тысяч обителей, продажа собственности которых и сдача ее в аренду принесли казне доход в 1,5 миллиона фунтов.

Несомненно, от продажи монастырских земель больше всех выиграли мелкопоместные дворянские семьи, накопившие изрядные средства во время борьбы за власть крупных феодалов и их постепенного вымирания. К примеру, к началу правления Елизаветы I в графстве Норфолк 4,8 % маноров принадлежало Короне, 6,5 % составляли епископские или церковные резиденции, 11,4 % владели семьи бывших территориальных магнатов Восточной Англии, а 75,4 % (!) были приобретены джентри.

В год смерти отца Эдуарду VI (1537–1553) исполнилось десять лет, а за дальнейшие шесть лет он успел превратиться в скороспелого протестантского фанатика. Его короткое правление представляло собой диктатуру проходимцев: сначала Эдварда Сеймура (1506–1552), затем – Джона Дадли (1504–1553). Сеймур вместе с Кранмером сделал многое для насаждения в Англии протестантства и уничтожил те церковные ценности, что уцелели при Генрихе VIII. Были запрещены иконы, осквернены гробницы святых, изуродованы статуи, замазаны краской фрески. Удивительное заблуждение: англичане считали чужеземной религией католицизм, столетиями исповедовавшийся их предками, а не немецкое лютеранство, чуть было не возобладавшее при Эдуарде VI!

Протестантская идеология, внедряемая Сеймуром и поощрявшая дальнейшую конфискацию церковных земель, дала идейную основу для его преемника Дадли, спекулировавшего этими самыми землями. При нем зародился англиканский епископат, составленный из тех людей, которые платили за посвящение частями своих владений. Сам Дадли отверг титул лорда-протектора, который носил Сеймур, и назначил себя председателем Тайного совета. Его обычно обвиняют в нелепой авантюре с Джейн Грей (1537–1554), но вполне возможно, что у истоков заговора стоял сам Эдуард VI, люто ненавидевший своих сестер Марию и Елизавету.

К стыду английской историографии, Марию I (1516–1558), казнившую протестантов, до сих пор именуют «Кровавой», а Елизавету I (1533–1603), казнившую католиков, – «доброй королевой Бесс». Взгляд, сформированный протестантскими полемистами, писавшими в елизаветинскую эпоху, оказался на редкость живучим.