Агнцы Божьи

Георгий завёл её на кухню и налил в стакан воды.

– Выпей, Евдоха, и успокойся.

Нестерпимое желание высказаться толкнуло Евдокию бежать к Георгию за помощью, так как больше идти ей было не к кому. И она рассказала ему всё, что на душе накопилось, а он…

– Я же сказал, бросай всё и возвращайся в нашу квартиру, – сказал он. – Ты не можешь идти обратно к хлыстам, даже на радения. Они не простят тебе уход от них и могут устроить тебе не сладкий приём, а какую-то гнусную подлость.

– Сердцем чую, что так и будет, – горестно вздохнула Евдокия. – Но… я не могу отказаться. Я уже пообещала Василисе Павловне сопроводить её.

В этот вечер она не вернулась в дом купцов Горыниных. Ночь в своей спальне в квартире Георгия она провела, как во сне: сидела, лежала, устремив глаза в одну точку. Дикие картины, сменяя одна другую, проносились перед ней, не будоража её душу, словно во сне. Но Евдокия не спала. Она только ворочалась с боку на бок и вздыхала.

Ближе к утру, так и не сомкнув глаз, девушка встала с постели и подошла к окну. Город всё ещё спал. Только некоторые окна домов светились огоньками. Но они не отвлекли её от страхов перед предстоящим посещением корабля хлыстов.

Она вернулась в постель: «Только бы купчиха не подвела и не оставила меня там без защиты!..» Перед глазами возникли белые рубахи адептов секты. Лица многих из них она, конечно же, знала и…

Наступившим утром Евдокия умылась, оделась, и… За завтраком она не смогла отвечать на задаваемые Георгием вопросы. Девушка волновалась и не хотела обсуждать предстоящую поездку к хлыстам.

«Ничего, с меня не убудет», – успокаивала она себя, рассчитывая в глубине души на обещание, данное ей купчихой.

* * *

Соблюдая договорённость, Андрон ещё с утра уехал в Самару, где в тихом, неприметном кабаке встретился с Лопырёвым.

– Ну что? – спросил Гавриил, доставая из кармана носовой платочек и с брезгливым видом оттирая им поверхность столика. – Ты удовлетворён нашей сделкой, кормчий?

– Да, отчасти, – едва заметно кивнул Андрон. – Я хочу, чтобы попик не чувствовал себя в каземате как дома, а жил там хуже всех арестантов.

– Как скажешь, так и будет, – кивнул с готовностью Лопырёв. – Только деньжат добавить чуточку придётся. Сам понимаешь, что мы договорились только об аресте на полгода, больше ни о чём.

– Хорошо, ещё пятьдесят тысяч за адские условия содержания попа в самой худшей камере, – согласился заранее готовый к этому предложению старец. – Только я выплачу эти деньги вместе со второй половиной обговоренной нами суммы, а именно полгода спустя после задержания.

Лицо Лопырёва вдруг сделалось кислым и помятым, будто он целиком разжевал и проглотил лимон.

– Нет, давай наш договор чуток поменяем, – елейным голосом заговорил он. – Я же тебе говорил, что прикуплю в Астрахани кораблики и деньги мне нужны сейчас, а не потом. Ждать целых полгода мне неприемлемо, пойми меня правильно. Но я могу дать тебе своё слово, что, получив от тебя деньги, я использую взятые на себя обязательства целиком и полностью.

– Верить твоему слову – себя не уважать, – поморщился старец. – Я тоже когда-то был купцом, и чуйка у меня внутри ещё осталась. Первую половину я тебе заплатил, а вторую получишь спустя полгода. Так мы договаривались, так и будет.

– Нет, кормчий, эдак не пойдёт, – усмехнулся и покачал головой Лопырёв. – Я верю, что ты отдашь мне деньги после полгода. Но вся беда в том, что они мне нужны сейчас! И я буду очень тебе признателен, если ты рассчитаешься со мной завтра.

– Понятно, ты собираешься вылепить из меня дурака, – усмехнулся старец. – Прикрываясь сыном, ты решил, что тебе всё можно. Но даже уголовники держат слово, если дают его, а ты…

– А что я? – вздохнул Лопырёв. – Ты заплатил, я сделал. Но всякое может случиться, кормчий. Нет-нет, попика из застенок не выпустят однозначно, только вот… – Он покачал головой и пожал плечами. – Агафья… Она же не знает, по чьей злой воле попал на кичу ее сын? А вдруг кто-то донесёт ей о твоём участии? Нет-нет, на меня не думай, но мало ли в Самаре доброжелателей?

– Откуда ты знаешь, что попик её сын? – сузил глаза Андрон. – Я сам об этом узнал только-только, а ты…

– Нет, этого я тебе сказать не могу, – помотал головой Лопырёв. – Да ты не сердись, кормчий, об этом родстве никогда и никто от меня не узнает.

Андрон на минуту задумался, после чего сказал:

– Слушай, прохиндей, я дал тебе сто двадцать пять тысяч за плёвое дело, потом дам ещё сто семьдесят, как дело будет сделано. К этим деньгам приложи свои, покупай кораблики и меня не тереби. Я тоже не лыком шит, Гаврила, и одурачить меня тебе не удастся.

– Я не знаю, что будет полгода спустя, – вздохнул Лопырёв. – Сегодня царские деньги ещё имеют какую-то ценность, а завтра… Они, к сожалению, с каждым днём теряют в весе. Да и тебе совет бесплатный: вложи всё, чем располагаешь, в моё предприятие. Не сомневайся, не прогорим, моё чутьё ты очень хорошо знаешь.

– Как жёстко ты меня берёшь в оборот, Гаврила, – усмехнулся Андрон. – Как отличный вымогатель. Главное, ты не рискуешь ничем, а я – всем своим состоянием.

– Да брось, кормчий, не прибедняйся, – хмыкнул Лопырёв. – Ты не обеднеешь, отдав мне прямо сейчас каких-то триста двадцать тысяч. И Агафья ничего не узнает, и мы оба в накладе не будем. У тебя, по моим подсчётам, ещё миллион останется. И его я советую в открываемое мною предприятие вложить. Если деньги скоро менять начнут, твой миллион в бумажки обратится, и ты с мёртвыми купюрами останешься.

– Давай так поступим, Гаврила, – сказал старец, – я подумаю и сообщу тебе своё решение.

– Хорошо, – пожал плечами Лопырёв. – Только не вздумай от меня как-то избавиться. Мой сын в курсе всех дел моих. Умру я скоропостижно от твоей руки, то и ты внезапно скончаешься. Верь мне, дело говорю, ты меня знаешь…

* * *

Баню истопили жарко. Тем, кто не любит париться, не провести в ней и пяти минут. Ну а для любителей похлестать себя в огнедышащем пару веничком в самый раз! Насладиться жаром, взбодриться, попить в клубах пара кваску, облиться холодной водой… Это мука для посторонних, а для знающих толк в тонкостях русской бани – нега и просветление.

Скопцы в Смышляевке затопили баню с раннего утра, к обеду она уже была готова.

– Ну что, идём? – протянул старец руку Силантию. – Сейчас в самый раз, банька нынче для тебя топлена.

– Как для меня? – удивился тот, вставая с кровати. – А другие что, мыться не будут?

– Ну почему ж, помоются, кому что останется, – сказал Прокопий Силыч, беря его под руку и направляя к выходу из флигеля. – Сегодня банька для твоего лечения истоплена и мыться в ней будешь ты.

Старец привёл Силантия в баню и заставил забраться на верхнюю полку.

– Пропотей покуда, опосля лечением займёмся, – сказал он и предупредил: – Худо будет, не взыщи. Будто в петле, в аду себя почувствуешь. Но уж не сетуй, а уясни, что процедура сея тебе на пользу. Будем тебя от корости очищать.

– Ой, а под коростой, меня покрывшей, доктора говорят, что кожи нет? – засомневался Силантий.

– Не бойся того, чего не знаешь, – возразил Прокопий Силыч. – Твоя короста не ко внутренностям, а к телу прилипла. Оно, должно быть, тонкое на плёнку похожее, но есть, на то и уповай, а не трепещи попусту.

Около часа Силантий парился на верхней полке бани. Под размокающим и набухающим панцырем всё зудело, чесалось, но… Он хотел выбежать из жаркой бани в предбанник, чтобы перевести дух, но старец удерживал его на месте.

– Сиди на полке и парься, – с угрюмым видом твердил он. – Пущай вся погань с тебя схлынет.

– А короста с меня сойдёт, что же под ней останется? – возражал Силантий. – Моё гнилое нутро, так, что ли?

– Что останется, то и останется, – огрызался старец. – Не боись, хуже не станет. Доверься мне, голубь, верное слово моё.

– Как же довериться? – шептал обескураженно Силантий. – У меня же под панцирем сразу внутренности, больше ничего нет.

– Я тебе уже сказал, что корка на чём-то держится, не на кишках ведь? – буркнул старец. – Ты сиди вон парься и не вошкайся. Я тебя лечу, а не ты меня. Ты уж давно с коркой ходишь и, если она сама, в моё отсутствие, отойдёт от тебя, то ты подохнешь, вот моё мнение.

Дальнейшая экзекуция была просто ужасна. После часовой пропарки Прокопий Силыч уложил Силантия в большое корыто и заполнил его до краёв запаренной душистыми травами водой.

– Ну вот, ещё чуток здесь поваляйся, – сказал он, выпив кваса и передавая ковш Силантию. – На-ка вот, хлебни… Легче брыкаться будешь и помирать не захотишь. Ты ещё долгёхонько землицу-матушку потопчешь, вот тебе слово моё.

Проведя час в травяной ванной, Силантий почувствовал, как отмокшая корка стала местами отходить от тела. А старец, заметив это, стал пальцами отковыривать и отдирать её. Силантий наблюдал за его действиями со страхом, но…