Агнцы Божьи

– Эй-эй, выше ваш прелестный носик, Марина Карповна! – воскликнул он. – Вас супруг не хоронить, а лечить ко мне привёз.

Распорядившись приготовить палату для осмотра и госпитализации больной, доктор внимательно посмотрел на неё.

Марина Карповна сидела на кушетке, прислонившись спиной к стене. Глаза её были закрыты, в лице ни кровинки. В душе Олега Карловича шевельнулось чувство жалости к ней.

Когда Сафронову перевели в приготовленную специально для неё палату, доктор, велев Ивану Ильичу ждать в коридоре, вошёл в палату. Как только он присел на табурет у её изголовья, несчастная женщина затряслась, как в лихорадке. Лицо приняло матово-бледный оттенок, а в широко раскрывшихся глазах виделось беспокойство.

– Э-э-э, так дело не пойдёт, голубушка, – покачал укоризненно головой доктор. – Я не собираюсь над вами издеваться и применять пытки. Я лишь проведу предварительный осмотр.

У Сафроновой дрогнули губы, и она торопливо заговорила. В волнении, граничащем с истерикой, она путала, коверкала, глотала слова, и понять её было сложно.

– Ай, ай, ай, успокойтесь, Марина Карповна, – поморщился доктор. – Мне трудно вас понять. Скажите мне внятно, вас именно сейчас что-то беспокоит?

– Вы уже знаете, что меня беспокоит, – взяв себя в руки, стала отвечать Сафронова. – Всё то же самое меня беспокоило вчера, сегодня и сейчас.

– Вот сейчас я вас понял, – улыбнулся доктор. – и, если вы ничего не имеете против, продолжим осмотр…

Марина Карповна промолчала, но по тому, как мелкая дрожь пробежала по её телу, было понятно, что нервы её напряжены и сжаты, как тугая пружина. Едва доктор коснулся пальцами её груди, Марина Карповна дёрнулась и пронзительно вскрикнула.

– Господи, вам что, больно? – вскинул удивлённо брови доктор.

– Больно, – ответила она.

– Когда вы острее ощущаете боль – до еды или после?

– В последнее время боль не покидает меня ни днём, ни ночью.

– И вы не можете определить, когда вам становится лучше, а когда хуже?

– Нет-нет, боль поедом пожирает меня. Она раздирает мне грудь! – с необычайной горячностью прошептала Сафронова и закрыла лицо руками. Но тут же отняла их и в отчаянии выкрикнула: – Зачем вы задаёте мне эти дурацкие вопросы, Олег Карлович? Вы же знаете, что у меня рак… рак! Вы только скрываете от меня. Рак щитовидной железы, и мне нужна срочная операция. Так делайте её, пока я согласие дала!

– Кто вам сказал про рак? – поморщился доктор. – Кто вам поставил такой диагноз?

– Кто-кто, вы и поставили, – залилась слезами Марина Карповна. – Слуги слышали, как вы об этом мужу моему на крыльце говорили, вот они мне и донесли.

– Увольте таких слуг болтливых! – в сердцах высказался доктор. – А я вам такого диагноза пока ещё не ставил, голубушка. Я только предположил, что такое может быть, и не больше.

Проведя тщательный осмотр, он как мог обнадёжил больную и, не пообещав ничего конкретного, вышел в коридор.

– Ну, как она? – увидев его, поспешил навстречу Сафронов.

– Завтра соберём консилиум, поставим окончательный диагноз и примем решение относительно дальнейшего лечения, – ответил доктор. – Но я более чем уверен, что без операции никак не обойтись.

– А может быть, всё-таки съездим к скопцам в Смышляевку? – с надеждой в голосе поинтересовался Иван Ильич. – Агафья же сказала, что старец Прокопий Силыч, возможно, поможет?

– Она ещё сказала, что он помогает только скопцам, – напомнил слова богородицы доктор. – Да и ехать мне уже проку нет. В тот день, когда мы к хлыстам ездили, а точнее ночью, Силантий Звонарёв непостижимым образом исчез из больницы.

– То есть как это исчез? – вскинул брови Сафронов. – Вы же говорили, что он едва жив и полутрупом возлежит на кровати?

– Всё так и было, – вздохнул доктор. – Но из палаты он исчез, и этот факт неоспорим. Сбежал или его похитили, судить не берусь. Искать тоже не собираюсь. Я всего лишь врач, а не сыщик.

* * *

Три дня спустя Агафья вернулась из Самары встревоженная и опустошенная. С потерянным видом она пересекла двор, вошла в горницу и сразу же прошла за печь, даже не удостоив мимолётным взглядом накрытый в её ожидании стол.

Остаток дня, до вечера, она провела в кровати, беспокойно ворочаясь с боку на бок и вздыхая. Ужинать отказалась наотрез и никак не объясняла причины своего отказа.

Андрон не касался её весь день. Он видел, что богородица не в себе и не хотел её попусту тревожить. Наконец, наступившим вечером, когда Агафья отказалась от ужина, старец прошёл за печь, присел на табурет у изголовья её кровати и поинтересовался:

– Эй, какая муха тебя укусила, Агафья? Ты чего это хандришь и от пищи отказываешься?

– Не голодная, вот и отказываюсь, – буркнула та в ответ.

– Ты что, захворала ненароком? – спросил Андрон. – У тебя что, плохое самочувствие?

Агафья не ответила на его вопрос. Она лишь тяжело вздохнула и отвернулась к стене. Андрону не понравилось такое пренебрежение к своей персоне. Он коснулся плеча богородицы и потрепал её.

– Эй, Агафья, ты что, прикажешь каждое слово из тебя клещами вытягивать? – спросил он. – Ты не желаешь со мной говорить или тебе сказать нечего?

Она снова повернулась от стены на спину и, глотая слёзы, сказала:

– Васю, сыночка моего, давеча арестовали. И в острог его упекли, вот что хуже всего.

Выслушав её, Андрон почувствовал внутри волну радости, но виду не подал.

– Охо-хо, – вздохнул он притворно и, изображая сочувствие и участие, спросил: – А за что, за какие грехи его арестовали? За какие такие деяния в острог упекли?

– Не знаю, ничего не знаю, – всхлипнула Агафья. – Приехали в его дом люди вооружённые, всё вверх дном перевернули, а самого Васеньку под белы ручки на улицу вывели, в коляску усадили и увезли в острог.

– Но почему сразу в острог? – внутренне злорадствуя, полюбопытствовал Андрон. – Может, допросят его по делу какому, помутызгают маленько, да и вытолкают взашей?

– В острог его увезли, я точно знаю, – вытирая слёзы и шмыгая носом, сказала Агафья. – Я в милицию ходила, и там мне сказали, что к ним Васеньку и не завозили, а сразу в тюрьму отвезли.

Глядя на несчастную, убитую горем, плачущую богородицу, Андрон, злорадствуя, едва сдерживался от едкого похабного высказывания. Кое-как справившись с собой, он со смиренным видом сказал:

– Даже не знаю, какой тебе совет дать, Агафья. К кому за помощью обратиться, тоже не ведаю. Давай подождём маленько, может быть, всё образумится.

– Ничего не образумится, время не то! – неожиданно выкрикнула она. – Надо искать, кому денег сунуть. Власть, может быть, и поменялась, а люди нет! Только надо найти, кому мзду всучить, а не уповать на чудо!

– О-о-о, вот это самое трудное, – вздохнул сочувственно Андрон. – К кому сейчас на поклон соваться, ума не приложу. Кому ни попадя мзду не предложишь… Схватят, спеленают и рядом с Васькой твоим в остроге усадят.

Агафья уловила неискренность в его словах и взбеленилась.

– А не ты ли, Андроша, приложил свою лапу к аресту Васеньки? – закричала она, садясь на кровати. – Это тебе не нравилось, что он в жизни нашей появился! И всегда тебя коробило его присутствие, ведомо мне! С долей золота не желаешь расставаться, паскудник?

От такого потока обвинений старец оторопел. Он, конечно, ожидал, что в аресте сына Агафья заподозрит и его, но никак не ожидал, что она выплеснет ему в лицо сразу столько обвинений.

– Эй, ты чего, ошалела, что ль, горлопанка? – морща лоб, повысил он голос. – Да сдался он мне, попёнок твой! Если бы я избавиться от него захотел, то поступил бы по-иному. Свернул бы, как курёнку, его хлипкую шею и закопал бы в поле чистом. Да и свыкся я с мыслью, что с ним придётся поделиться золотом и принял сеё как должное.