Кровавый Дунай

Старый Томек вздохнул.

– Не про что говорить, едете в самый пасть волка…

Савушкин развёл руками.

– Такая служба…

Старик ничего на это не ответил, лишь вздохнул, затем встал, взял шапку и вышел из дома. Савушкин – надо признать, не без труда – разбудил Некрасова и тут же сам завалился спать, отчего-то будучи в отличном расположении духа – хотя на следующий день им и предстояла дорога в самую волчью пасть, как сказал старый легионер Томек…

Холодный резкий ветер гнал непрошенные слёзы из глаз и тысячами мелких иголок колол кожу лица – но ни Савушкин, ни Котёночкин не уходили в рубку, своим присутствием поддерживая бодрость духа рулевого – которым попросился быть Иржи, мотивируя это просто: «Плавил сом са по Дунаю, а никто з вас то не робил!».

Шли на малом ходу, во-первых, из-за скверной погоды и слабой видимости – уже в тридцати-сорока метрах не было видно ни зги – а, во-вторых, принимая во внимание неопытность судоводителя. Иржи утверждал, что рулил катером многократно, но присутствовавший при этом старый Томек уточнил, что катер тот был обычной моторной лодкой, которой он дал порулить племяшу в тридцать седьмом году…

Погрузка «Гизеллы» прошла хоть и нервно – но в целом успешно: загрузили и оружие, и провиант – старик-хозяин напоследок расщедрился, и вместе с бочонком палинки закинул на борт мешок картошки, чем немало порадовал старшину Костенко – и всё, какое было, обмундирование, воинское и гражданское, вместе с чемоданами загадочных венгров. Ноябрь, в такую пору лишних шинелей или сапог не бывает… Сейчас в тёплой глубине рубки Некрасов со старшиной набивали пулемётные ленты, радист же прослушивал эфир – в данный момент это был их единственный источник информации…

– Володя, третий час идём по Дунаю, скоро будет Эстергом, мост Марии-Валерии, а там Вышеград – а никаких мадьярских или немецких военных кораблей так и не встретили. Зря только тряпку эту вывесили, – произнёс Савушкин и махнул головой в сторону кормы, где на ветру трепетал венгерский флаг, принесенный заботливым стариком-хозяином вместе с пятьюдесятью литрами солярки.

Лейтенант пожал плечами.

– Тоже поражаюсь. У них тут вроде должно быть до чёрта кораблей и судов, и своих, и трофейных – они ведь и чехословацкие, и югославские суда захапали… А никого. Но это нам на руку. И хорошо, что погода такая мерзкая, и мы на малом ходу идём – нас с берега и не видно, и не слышно!

Савушкин согласно кивнул. Осмотрев горизонт, произнёс:

– Полдень. А такое чувство, что утро ещё и не наступило. Ветер шквалистый, морось эта, мгла какая-то, сырость дикая… А ещё говорили – «голубой Дунай»…

– На больших реках всегда свой микроклимат. Иржи, что там? – Вдруг тревожно спросил лейтенант, указывая вперёд.

– Где? – Рулевой, всполошившись, начал вертеть головой.

– Впереди, правее фарватера!

Савушкин также всмотрелся в серую дождливую пелену, метавшуюся над Дунаем – и, действительно, впереди, ближе к правому берегу, увидел какую-то груду металла, торчащую из воды.

Иржи, также обнаружив препятствие, всмотрелся в него и вполголоса промолвил:

– Речна баржа… Ропна… Руско – нефтяна. Утонула…

– Нефтеналивная баржа? – уточнил Котёночкин.

– Так.

Лейтенант обернулся к Савушкину.

– Товарищ капитан, из воды торчит только корма. Значит, подорвалась на мине…

Савушкин досадливо поморщился.

– Да не спеши ты диагноз ставить! Может, не всё так плохо, может, просто авиация поработала… Да даже если и мина – у нас водоизмещение всего семнадцать тонн, чуть больше, чем у рыбацкой лодки. А у этой баржи – тысячу. Чувствуешь разницу? – И, обращаясь к рулевому: – Иржи, ты что думаешь?

Словак мрачно кивнул.

– Мина. Томек говорил – америцки летадла кидают Дунай магнетицки мины…

Савушкин кивнул.

– Разумно. Магнитную мину простым тралом не вытралишь. А глубины для неё здесь самые подходящие, пять-семь метров… – Савушкин с досады ударил кулаком по крыше рубки: – Вот чёрт! Не хватало ещё на союзной мине подорваться! – И, уже обращаясь к лейтенанту: – Володя, на всякий случай кликни хлопцев наружу. Если подорвёмся – то наверху у них будет шанс уцелеть…

Из проёма боевой рубки показалось лицо Некрасова.

– Товарищ капитан, там у вас сыро и холодно. А у нас тут тепло и сухо. Мы лучше внутри посидим, при пулемётах. Тем более – их надо почистить, пять лет за машинками никто не ухаживал…

– Ты всё слышал?

Снайпер пожал плечами.

– Вас мудрено не услышать, на всю реку ругаетесь… Ежели мина рванёт – то всем капут, и на мостике, и в трюме. Так мы лучше в тепле смерть встретим, всяко приятнее…

– Ладно, вам виднее. Костенко! – кликнул Савушкин старшину. Тотчас в проёме рубки появилось лицо старшины.

– Вже тридцать пьять рокив Костенко… туточки я, товарищ капитан!

– Бочонок, что старик с собой нам дал – далеко?

– Пид рукою…

– Нацеди три стаканчика.

– Есть! – Чуть замешкавшись, старшина спросил: – Може, вы казали шисть? Тут шось плохо чувать…

Савушкин махнул рукой.

– Давай шесть. Но не больше, чем по сто грамм. Чисто в медицинских целях…

– Ото ж! – обрадованно ответил старшина и исчез в глубине рубки.

Появился он через пару минут, на медном подносе торжественно вынеся три серебряные чарки, до краёв наполненные ароматной янтарной жидкостью. Савушкин кивнул лейтенанту:

– Принимай, Володя! Иржи, бери чарку. Оскоромимся… Мало ли, сейчас мина рванёт у нас под брюхом, а мы даже и не попробовали палинку старика Томека…

– Типун вам на язык, товарищ капитан! – С этими словами Котёночкин поставил поднос на крышу рубки. Савушкин первым махнул свою чарку – палинка зашла мягко, почти как вода, но через несколько секунд зажгла настоящий огонь внутри. Самое то для такой погоды, подумал капитан…

– Старшина, а где такие чарки взял?

– Да тут, на камбузе. Тут всэ е, и посуда, и кастрюли, и сковороды, и сотейники… Хочь роту можно накормить!

Лейтенант, выпив свою палинку – выдохнул, и, оглядев реку – произнёс:

– А ведь в Будапешт мы к полуночи где-то придём, или даже ещё позже…