Тьма веков

– Пахнет, как в кафе у господина Брандта.

– Брандта?

– Да, он бывший путешественник. Жил в Индии. А, вернувшись в Линц, открыл здесь кафе в индийском стиле, – поведал Ригль, тщательно скрывая радость от возможности оказаться полезным гестапо, – У него постоянно жгут какие-то палочки, которые ему присылают из Калькутты. Они еще не горят, а дымят. И запах точно такой, только сильней.

– Сандал, – произнес Шмитц многозначительно и снова потянул воздух носом, – Определенно, это сандал. Знаменитое благовоние, используемое в восточных ритуалах. Что ж, господин Мозер, кажется, ваше дело приобретает интересный оборот. Позволите мне поучаствовать в нем?

– Конечно, господин Шмитц! – выпалил, не задумываясь, обермейстер, которому казалось, что любое противоречие воле гестапо грозит ссылкой в концлагерь.

– Прекрасно, господин Мозер. А теперь за дело. Ригль! Ваша задача – доставить нашего найденыша… Назовем его пока что «Фрукт»…. В университетскую больницу. Можете смело ссылаться на меня. Пусть его накормят, выдадут одежду и поместят в отдельной палате под присмотром психиатра. Я сейчас позвоню главному врачу и распоряжусь обо всём. Мозер, а мы с вами берем двоих полицейских и выдвигаемся в кафе. Возьмем мою машину, чтобы быть убедительней.

– Слушаюсь, господин криминаль-инспектор! – ответил обермейстер, и, спустя двадцать минут, зловеще-черный Mersedes L300 припарковался на Зюдтиролерштрассе, у заведения с яркой оранжево-красной вывеской, резко контрастирующей со строгим порядком, царившим вокруг.

«Маленькая Индия» – без особой фантазии назвал своё небольшое кафе Брандт. Зато он удачно угадал с большой красной индуистской свастикой, украшавшей витрину его заведения задолго до того, как на ратуше Линца подняли знамя с аналогичным солярным символом. Свастика Брандта была увита цветочными гирляндами, а за ней, на полочках, разместился целый батальон индуистских божков из глины и дерева. Первое впечатление о необычном для этих мест кафе довершал нестерпимый запах восточных пряностей и сандала, исходящий изнутри.

Густав Шмитц, одетый в форменную черную шинель, с широкой красной, со свастикой, повязкой на рукаве, выглядел максимально угрожающе, когда покинул теплый салон автомобиля и ступил на мощеный камнем тротуар. Редкие прохожие, спешившие куда-то по своим делам, завидев сотрудника гестапо, заспешили еще больше. Державший по соседству с кафе книжный магазин брюнет в старомодном фраке, вышедший покурить, нервно улыбнулся, вскинул было руку в нацистском приветствии, стушевался и, пятясь, исчез за дверью.

– Надо же, хоть кто-то знает, как приветствовать верного слугу фюрера, – усмехнулся Шмитц и вошел в кафе. Жалобно зазвенели десятки колокольчиков под потолком, возвещая приход нового гостя. На их зов явилась симпатичная девушка в желтом сари, натянутом прямо поверх обыкновенной секретарской блузки и гимнастических брюк. Щедро смазанные жиром черные волосы её были уложены замысловатым кренделем, а на лбу красовалась яркая красная точка.

– Намасте… – начала было говорить какое-то индийское приветствие девушка, но, увидав, кто сегодня пожаловал в их заведение, выбросила вперед руку и выкрикнула:

– Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – ответил ей Шмитц. Секунду он испытующим взглядом шарил по юной работнице кафе, после чего спросил с доброй улыбкой:

– Союз немецких девушек?

– Так точно, господин…

– Шмитц, – подсказал смущенной, но храброй и дисциплинированной девушке, Густав, стягивая кожаные перчатки.

– Господин Шмитц, вы по служебным делам, или я могу предложить вам обед? – строгим, как на смотре, голосом, спросила бравая официантка.

– Мозер, берите пример, как надо вести беседу с сотрудниками органов безопасности рейха, – иронично заметил Шмитц, оборачиваясь к бледному, словно смерть, обермейстеру.

– Нам нужен господин Брандт, – сообщил Густав. Та кивнула, гаркнула «слушаюсь» и исчезла за занавесью из нанизанных на нитки ракушек и бумажных цветов. Меньше, чем через минуту, появился Брандт, именитый путешественник и поклонник всего индийского. По крайней мере, всё индийское, что можно было найти в Остмарке, было в данный момент надето на нем. А именно: шитый золотом синий халат, полы которого волочились где-то за занавеской, золотистый тюрбан с белым навершием в форме цветка лотоса, и длинноносые, словно у клоуна, туфли, также не обошедшиеся без мотка золотых ниток. Украшений на конечностях Брандта было не счесть, и походил он более на беглого падишаха, нежели на владельца кафе в столице Верхней Австрии.

– Господин Шульц! А я всё ждал, когда же берлинский гость почтит своим посещением моё уникальное заведение! – обрушил приторно-медовые речи Брандт на криминаль-инспектора, не давая ему даже раскрыть рта, чтобы уточнить свою фамилию, – Боже мой, вы не представляете, как далека местная публика от понимания великолепия востока. Когда я впервые увидел этот прекрасный символ на знаменах национал-социалистов, я понял, что Германия, наконец-то, на верном пути! Восточная мудрость, несомненно, поддалась острому разуму нашего дорогого фюрера, и навела его на ряд прекрасных идей, которые он непрестанно воплощает в жизнь! Ах, если бы больше берлинских туристов выбиралось в наши края! Уж они знают толк в экзотических удовольствиях, и по достоинству бы оценили…

– Простите, что перебиваю, господин Брандт…, – попытался вставить слово Густав, но фанатика восточной мудрости было не остановить. Он сдвинул в сторону занавеску и открыл взору Шмитца довольно сносную пародию на декорации для какой-нибудь сказки из «Тысяча и одной ночи». Зал с низким, увешанным бумажными лианами, потолком, под которым кругом расположились столы на коротких ножках. Между столами возвышалась, тщательно замаскированная искусственными цветами, кадка с водой, имитирующая водоем. В дальнем углу, на языческом алтаре, заставленном потемневшими от времени, и, вероятно, аутентичными статуэтками индийских божков, нещадно чадила добрая сотня длинных тонких палочек, наполняя зал плотной пеленой восточных благовоний.

– Вы просто обязаны попробовать нашу великолепную курочку масала, и панир масала, чапати, бириани…

– Брандт! – рявкнул Шмитц, у которого, в конце концов, лопнуло терпение, – Замолчите!

Хозяин «Маленькой Индии» осекся на полуслове и окаменел, взирая на криминаль-инспектора со смесью ужаса и любопытства. Было видно, что на своем веку, прежде чем выжить из ума и нарядиться цыганским бароном, Брандт повидал немало вещей куда опаснее, нежели вышедший из себя сотрудник гестапо.

– Мы с обермейстером Мозером расследуем одно загадочное обстоятельство, – уже спокойным тоном продолжал Шмитц, чуть-чуть улыбнувшись, чтобы разрядить обстановку, – И нам нужна информация. Если, конечно, вы ею располагаете.

– Да, да, конечно, господин инспектор… штурмбаннрейхсфюрер… – выпалил скороговоркой бессмысленный набор звуков Брандт, запнулся и тихо закончил, – …мейстер.

– Отлично, Брандт. Я хотел бы осмотреть ваше кафе, включая кухню и другие помещения, если они имеются. И, скажите, не пропадал ли у вас кто-нибудь из работников? Или родственников?

– Вообще?

– Недавно.

– Нет. Не думаю, господин Шульц.

– Я – Шмитц.

– Да, да, конечно. Прошу прощения, господин Шульц… Ой, я несколько взволнован…

– Это я вижу, – Густав тяжело вздохнул, повернулся к сопровождавшим его полицейским и отдал короткий приказ, следуя которому они ринулись тщательно осматривать каждый уголок необычного кафе. Сам же Шмитц вошел в обеденный зал, продрался сквозь дымную пелену к алтарю и потянул носом воскурения, исходящие от тлеющих палочек.

– Хм, слишком едкий запах, – пробормотал он, морщась. Секунду спустя Шмитц уже доставал носовой платок, чтобы утереть выступившие от дыма слезы. Прокашлявшись и малость поплакав, он вернулся к выходу, с облегчением переводя дух.

– Вы не думали, как-то… – Шмитц потер лоб растопыренной пятерней, силясь подобрать не самые обидные для Брандта слова, – Разнообразить атмосферу в вашем заведении. Уж очень… Дымно.

– Ооо, – протянул старый путешественник, собираясь с мыслями. Но, так и не собравшись, он бросил на криминаль-инспектора полный отчаяния взгляд и снова выдал долгое и многозначительное «оооо».

– Ясно, – кивнул Шмитц. Брандт точно не подходил под типаж человека, способного держать в плену и доводить до животного состояния кого-либо, кроме самого себя или своих несчастных клиентов, рискующих умереть от удушья за экзотическим ужином.

– Скажите, господин Брандт, а где у вас хранятся эти вот палочки. С благовониями.

– Сандаловые свечи? Вот, здесь, в шкафчике, – сбивчиво, глотая звуки, ответил Брандт, открывая дверцу в стене, за которой оказалась небольшая кладовка, доверху набитая картонными коробками, испещренными латиницей и иероглифами.

– Можно? – спросил Шмитц, протягивая руку к одной из вскрытых коробок, наполненной толстыми вязанками черных прутиков, источавших знакомый аромат. Взяв одну вязанку в руки, Густав поднес её к носу и лицо его озарила торжествующую улыбка.

– Где вы их берете, господин Брандт? – поинтересовался он у еще больше разволновавшегося падишаха.

– У Теодора, – выпалил Брандт и замолчал. Но, когда сотрудник гестапо недовольно нахмурился, понял, что требуется нечто большее, чем просто имя, и добавил:

– Арльта. Теодор Арльт. Он буддист. Или вроде того. У него кружок…

– Политический?

– Нет, нет, что вы! – Брандт всплеснул руками, закатив глаза, – Теософский. Учение Елены Блаватской, спиритуализм, восточная мудрость, медиумные практики.

– На гуслях, что ли, играют?

– Сам господин Арльт наловчился на рабанастре играть. А я, изредка, когда бываю, на танпуре. Вот она, на стене висит, слева от алтаря.

Брандт с блеснувшим в глазах обожанием, указал сквозь россыпь ракушек куда-то во мглу обеденного зала. Шмитц хмыкнул и приказал продиктовать ему адрес, по которому можно было найти Теодора Арльта с его кружком.

– Гроссамберг? – переспросил Густав, не веря в столь невероятную удачу. Брандт кивнул.

– В машину! – бодрым тоном скомандовал Шмитц, развернулся на месте и замер, упершись в унтерштурмфюрера службы безопасности рейхсфюрера СС, незаметно для всех вошедшего в кафе. Крысиное лицо с острыми скулами и колкие голубые глаза – Шмитц не мог не узнать своего главного конкурента в деле борьбы с политическими врагами Рейха. Человеком, ответственным за унизительное, вынужденное бездействие гестапо в Австрии, был Адольф Эйхман, мелкой сетью опустошавший закрома врагов, предателей и евреев по всему Остмарку.