Первый, второй, третий…

Глава 6

В одиннадцать часов его вызвали на встречу с адвокатом:

– Доброе утро, Борис, – Тимур бодро пожал руку адвокату.

– Доброе утро, Тимур, – с некоторым удивлением ответил тот.

– Как наши дела? На мой взгляд, самая большая беда нахождения в СИЗО заключается в том, что невозможно что-то делать. Есть существенные ограничения в передвижении и самореализации. Я тебя с нетерпением ждал, хочется действовать.

– Отлично. Я рад, что у тебя боевое настроение. Это хорошо. Вчера вечером в эфир вышли семь роликов на тему твоего задержания. В общей массе ролики набрали уже более трех миллионов просмотров. Интернет кипит, люди волнуются, из всех уголков мира летят положительные комментарии. Думаю, что если твое имя некоторые люди еще пока не знали, то это в прошлом. С сегодняшнего дня оно в первых строчках новостей, – гордо доложил Борис.

– Хорошо. Как ты думаешь, такая бешенная популярность может привести к смягчению и ужесточению наказания? – спросил Тимур.

– Пока не могу сказать. Ясно одно, что ты будешь заметной фигурой. Уже сегодня у следственного изолятора я заметил трех одиночных пикетчиков с плакатами в твою защиту. Может быть это просто твои друзья и знакомые. Не знаю. Будем дальше следить, как развивается ситуация.

– И все же мне кажется, чем сильнее вырастет моя массмедийная личность, тем ко мне будут применяться более строгие меры наказания. Надо же меня держать в узде. И сильнее наказать, чтоб другим неповадно было. Так?

– Возможно, и так, – согласился адвокат, – но ты же готов к подобному развитию ситуации?

– Готов, готов. Не переживай. У меня просто нет информации. Я в заключении ничего не вижу, ничего не слышу. Ты, Борис, мои уши и глаза. Мне, например, нужны свежие анекдоты. Не смейся. Мы вчера в камере рассказывали друг другу байки и анекдоты. Было здорово и весело. У нас так мало радостей. Поэтому у меня к тебе поручение, каждый день, когда ты ко мне приходишь – с тебя пять анекдотов. Только смешных, пожалуйста. Хорошо?

– Ты серьезно? – удивился Борис.

– Серьезнее некуда, – подтвердил Тимур, – мало того. Сейчас давай напрягайся и вспоминай анекдот. Пока не расскажешь – не отпущу.

– Хорошо, я попробую, – Борис почесал затылок, потом правый висок, и выдал:

Мама пишет в тюрьму сыну: Сынок, как тебя посадили сил нет, некому помогать по хозяйству – огород не вскопанный, картошка не посажена, что делать – не знаю! Сын пишет ответ: «Мама в огороде не копайся, накопаешь такого, что и тебя посадят и мне срок добавят». Мама опять пишет сыну: «Сынок как пришло твое письмо, приехали мусора, перекопали весь огород, ничего не нашли – уехали злые, матерились». Сын пишет ответ: «Мама! Чем мог – тем помог, картошку сажайте сами.»

– Ха-ха-ха, – Тимур весело рассмеялся, – Здорово! Молодец! Спасибо.

– Ты – необычный человек, – сказал Борис, – не думал, что от человека в тюрьме можно ждать такой просьбы. Но мне нравится подобный настрой.

– То ли еще будет. Будем жить, как говорил командир второй поющей эскадрильи. Расскажи мне еще, что у наших следователей? Есть какая-нибудь новая информация? Назначена ли дата суда?

– Даты суда пока нет. Но у них всё без изменений. Готовят документы, проверяют. Думаю, в течение недели назначат точную дату.

– Хорошо.

– Если хочешь, то можешь написать бумажное письмо маме или девушке. Я передам, – предложил Борис.

– Здорово, давай напишу, – отозвался Тимур.

Борис достал из портфеля тетрадку в клеточку, вытащил из кармана шариковую ручку. Сам присел на стул, чтобы не подсматривать, что напишет Тимур.

– Ты только не пиши что-то важное, провокационное или секретное. Меня на выходе могут обыскать, – предупредил Борис.

– Хорошо, постараюсь, – ответил Тимур, и взялся за ручку.

Дорогая, мама! Очень необычно писать письмо на бумаге. Чувствую себя, как декабрист в ссылке. В первых строках своего письма спешу тебе сообщить, что жив и здоров, чего и тебе желаю. Обустроился я хорошо. В камере меня ценят и уважают. Кормят нормально, хотя шибко на казённых харчах не растолстеешь. Ты не печалься, все будет хорошо. Люблю тебя, целую, обнимаю. Твой непутевый сын, Тимур Александрович.

Тимур вырвал лист с написанным посланием, сложил его в четверо и продолжил писать послание Рите:

Приветствую тебя, моя Маргаритка! Только здесь в разлуке я по-настоящему понял, как ты мне дорога. Часто думаю о тебе. Надеюсь, что ты тоже обо мне вспоминаешь добрыми словами. Ведь у нас есть, что вспомнить: прогулки по набережной Москвы-реки, поездку на море… Когда все закончится, я приеду к тебе, прижмусь к твоей груди (Тимур нарисовал два кружочка с точками посредине), к твоим бедрам (Тимур нарисовал черный треугольник вершиной вниз) и буду лежать так целый день. Мое письмо тебе передаст мой адвокат Борис, он молодой и симпатичный. На него не смотреть, а то я все почувствую. Ему несдобровать, ты просто не знаешь, что может сделать молодой ревнивый уголовник. Да, да. Я теперь уголовник. Ты, теперь крепко подумай, хочешь ли ты связать свою судьбу уркой. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы мы были вместе в горести и в радости, умерли в один день, и т. д. Листочек заканчивается. Следующий раз буду писать более мелким подчерком. Целую, Обнимаю. Твой мужчина Тимур.

Тимур вырвал второй лист, тоже свернул и передал Борису. Адвокат положил листочки вглубь портфеля.

– У меня на сегодня вопросов и предложений нет, – подвел итог Борис, – давай прощаться до следующего раза.

– Хорошо, договорились. До следующего раза. Не забудь про анекдоты, – напомнил Тимур.

Тимур вернулся в камеру, сразу пересказал услышанный у адвоката анекдот. Все смеялись. Кто-то еще вспомнил смешную историю. После тюремной кормежки, Тимура потянуло прилечь и вздремнуть. А что еще делать в камере? Полежал, поел, поговорил с соседом, сделал зарядку. На воле совсем другое дело. Там можно пойти в гости, съездить в магазин, у тебя есть время на работу или на учебу. Можно заниматься хобби, или съездить на дачу и покопаться в грядках. Можно сходить в парк или в музей. Можно целовать Риту, можно ее обнять и затащить в постель… Вот только не это! Только не это! Сейчас сексуальные фантазии совсем не к месту. Тимур встал, присел двадцать раз. Понимающие соседи улыбнулись и заговорщицки подмигнули.

А что здесь такого? Он молодой сексуально активный парень. Тимур улыбнулся в ответ, и лег на кровать. Он вспомнил, как вчера пообщался с дедом. Вот опять бы его представить и поговорить. А может можно пригласить для воображаемой беседы еще кого-нибудь? Маркса или Сталина? Маму или бабушку? Риту? Нет. Риту не надо, опять возникнет сексуальное возбуждение. Что возбужденному человеку делать в камере? Правильно, нечего. Лучше пригласить кого-нибудь для интеллектуального общения. Кому он хотел бы задать вопросы и услышать мудрые ответы? Современные политики были скучны, предсказуемы, и неглубоки. Их ответы были ожидаемые. Может, Джордано Бруно?

Тимур закрыл глаза. Что он помнил о Джордано Бруно? Википедию бы сейчас пролистать. Итальянского монаха сожгли на костре за мысли и убеждения о бесконечности миров. Инквизиция просила Джордано отречься от своего учения. Он трижды ответил церкви «НЕТ», и его сожгли на костре. Чтобы случилось, если бы монах отказался от своих взглядов? Например, как Галилео Галилей – отказался и прожил долгую жизнь, сделал еще много важных и хороших дел.

– Это ошибка, мой юный друг, что можно прожить счастливую жизнь после того как ты предал свои идеалы, – Тимур открыл глаза, перед ним сидел мужчина средних лет в красно-белой накидке.

– Джордано Бруно? – спросил Тимур.

– Да, собственной персоной, – отвел ему монах.

– Тимур Кротов, – представился Тимур.

– Очень приятно. Видите ли, юноша, человек отличается от других божьих тварей тем, что имеет душу и способность мыслить. Это величайший дар, которым нас наделил творец. И одновременно, это – его величайшее проклятие. При помощи этой способности человек стал владыкой мира: он умело противостоит стихиям, строит города и создает великие произведения искусства, – величественно жестикулируя руками произнес монах.

– А проклятие в чем? – прервал его Тимур.

– Проклятие в том, что ум не дает человеку покоя. Мы все время беспокоимся. Вот, вы, молодой человек, могли бы меня дослушать до конца, понять мою мысль, а потом задавать вопросы. Нет же. Вам не терпится прервать почтенного господина, и задать ненужный и торопливый вопрос.

– Извините, я больше не буду, – покаялся Тимур, – я готов слушать.

– Не извиняйся. Ты не виноват. Такова природа человеческая. И твои речи – яркий тому пример. С давних времен церковь и государство стремилось подчинить себе людей. Они хотели иметь над подданными абсолютную власть. Кроме того, им было мало просто физического подчинения, выполнения каких-либо ритуалов, свидетельствующих об их власти. Они всегда хотели власти над умами людей, хотели владеть их душами и помыслами.

– Это было понятно еще в шестнадцатом веке? – уточнил Тимур.

– Да. Сколь-нибудь думающий человек легко до этого дойдет. Мне же были доступны сочинения великих мыслителей с начала письменной истории мира до нашего времени. Манипуляторные технологии применялись в наше время широко. Толпы людей сгоняли в большие подавляюще красивые храмы. Многочасовые проповеди подготовленных священников промывали мозги почище вашего телевидения и интернета. Инициатива подавлялась, смелые мысли изгонялись, власть усиливалась. Имея практически монополию на обучение и распространение информации, священники и монархи владели не столько странами, как умами и душами людей. А это гораздо надежнее и важнее.

– У нас много изменилось, но суть осталась, – вставил Тимур.

– Эти отношения власти, церкви и простых людей будут вечны. В этом тоже проявляется человеческая природа. Но я решил бросить вызов миру, эпохе, и по сути человеческой природе. Я нашел учение о множественности миров в трудах греческих философов. Затем я современным языком это описал, проповедовал и пропагандировал. И как ты сейчас знаешь, мое учение было верным. Но в то время его посчитали неправильным, бездоказательным и противным богу. Я нарушил первый постулат миропорядка – я нарушил монополию на информацию. Я распространял свое знание, которое показало правильную картину мира. Опираясь на которое, человек мог достичь больших высот, покорить новые вершины, развить новые технологии. Церковь и власть не могли принять этого, и не могли оставить без внимания мои проповеди. Их власть зашаталась. Я видел их искаженные страхом лица и глаза. Могу тебе сказать, что это было эпическое зрелище.

– Я восхищаюсь вами, Джордано, – не смог сдержаться Тимур.

– Но справедливости ради, надо сказать, что церковь не хотела крови. Не хотела моей смерти. Они хотели меня сломить. Это было бы для них гораздо лучшим вариантом развития истории. После смерти я становился неуязвимым, я становился страдальцем. Я становился почти равным богу. Они приложили массу сил, чтобы избежать этого. Присылали ко мне посыльных, предлагали посты в Ватикане, хотели купить меня за деньги.

– А вы? – спросил Тимур.