Жестокая параллель. Тайна горы Холатчахль. Приключенческий роман

«Как вот тут медведю не учуять нас…» – подумал Витька. Несмотря на то что он недавно всячески успокаивал Асю, всё-таки сам думал несколько по-иному, прекрасно сознавая опасность неожиданного нападения зверя на стоянку, то есть на них. Не мог Витька гарантировать того, что они своим вторжением не нарушили покой зверя. Медведи должны быть тут везде, на это ясно указывал медвежий помёт, попадавшийся ему на глаза довольно часто. О чём он, дабы не будоражить и без того пугливое общество городских, естественно, умалчивал.

– Проводник, покурить, наверно, хочешь ядрёных, махорочных? Я на всякий случай прихватил пару пачек, думал комаров гонять, а их нету, – предложил Севка, но Витька отмахнулся:

– Некогда мне, братцы, раскуривать пока! Похлёбку сварю, и тогда уж после плотного ужина… Дед мой мало курил, но после жратвы себе никогда не отказывал, завсегда «козью ножку» завернёт, да её до самого конца вытянет. Махорку, царство ему небесное любил, привычка с войны, видать, к нему прилепилась…

Севка насчёт курева больше к нему не приставал. Витька продолжал наблюдать за бурлившим котелком, и вскоре, минут через пятнадцать, громко сообщил:

– Всё, грибная похлёбка готова! Налетай ребята!

Удивительно, но на его призыв никто не откликнулся. Находясь у огня, Витька, ослеплённый светом, никак не мог в кромешной тьме рассмотреть лица городских, едва различал только их силуэты. Уже в полутора метрах от костра всё вокруг него казалось чёрным, однообразным. Даже высокие деревья, и те тоже как бы слились в единую чёрную стену. Костёр иногда бросал на них блики, и тогда деревья на какое-то мгновение походили очертаниями на неизвестных уродливых и жутких сказочных, исполинов. Витьке пришлось сделать пару шагов в сторону ребят, выждать время, чтобы глаза адаптировались к темноте. Судя по тому, что ребята лежали, подложив под изголовье вещмешки, можно было сделать вывод, они все поголовно спят. Впрочем, это обстоятельство не вызвало у Витьки удивления, он мысленно пожалел ребят, однако оставлять всё как есть до утра, конечно, не собирался, и потому закричал:

– Эй, братцы-кролики, вы чего разлеглись?! Ужинать не собираетесь, что ли, сегодня?..

Похоже, его на этот раз услышали. Он увидел, как ребята зашевелились, хотя и продолжали лежать. Витьке ничего не оставалось делать, как подойти к тому, который ближе, и потормошить, им оказался Севка.

– Мужики, подъём! – пробасил Севка хриплым спросонья голосом и, продирая глаза одной рукой, другой стал шарить в рюкзаке, отыскивая ложку, а она, будто назло, никак не попадала ему, и он из-за этого тихо матерился.

– Глико, как вас разморило, намаялись бедные, да ещё у костра как-никак, а пригрело, сон нагнало, – проворчал Витька. – Давайте, побыстрее шевелитесь, я ведь уже снял котёл от с костра, остынет ишо, а холодную кто грибовницу мякает, никакого же кайфу стылую хлебать…

У проводника Витьки, довольно грамотного, по сельским меркам, деревенского юноши, во время разговора слова порой вылетали необычные, будто состарившиеся. Давно уже таковых не было в обиходе у современной молодёжи. Он и сам не знал, почему так происходит. То ли нахватался старинных слов от деда и бабушки, у них они нет-нет да и прорывались наружу, то ли эта оказия сразу вместе с ним родилась. И как ни пытались школьные занятия что-либо изменить в его непривычной, старомодной речи диктантами, стихами и разными упражнениями, ничего не получилось. Слова продолжали вылетать, как бы он ни старался сдерживать их, и они почти всегда вызывали снисходительную улыбку, в особенности у городских спутников. Зачастую те просто не понимали его, хотя никогда и не переспрашивали, не дразнили, относились к этому с пониманием, полагая, что в глухой деревне говорят так же, как их Витька-проводник, все деревенские жители…

Пока Витька разбудил всех, Севка тем временем уже успел попробовать горячее варево:

– Вкуснятина такая, что можно язык проглотить! Если ещё резину потянете, то я всё сам съем. Витька, похоже, что-то мясное в грибовницу бухнул. Я верно говорю, Витёк?

– Угадал, Севка, у меня банка тушёнки была, вот я туда её решил спровадить. Кашу маслом не испортишь, с грибами мясо в самый раз идёт!

– Дед, наверно, опять научил или бабка? – поинтересовался Пашка.

– Ага, они…

Ребята, окончательно отойдя ото сна, ели с завидным аппетитом, некоторые бессовестно чавкая. Севка вспомнил про оставшуюся от Воськиных процедур водку, когда еды оставалось совсем немного, почти на самом дне котелка. Её немедленно разлили, поделив только на пацанов, и выпили. Грязную посуду мыть в реке никому не хотелось, Витьке, в том числе тоже, однако пересилив навалившуюся лень, он всё же с неохотой засобирался, складывая в кучу ложки, кружки, котелки и прочие использованные ёмкости.

– Ладно, пойду и я с тобой, – проговорил Сева. – Вздремнули, досыта наелись, чего тут зря лясы точить у костра…

На небе, несмотря на ещё не слишком позднее время, взошла луна, и при её холодном, загадочном свете пробираться к воде было не так уж трудно даже без фонаря. Под ногами хорошо различались павшие трухлявые деревья и даже та узкая тропка, которую ребята успели за несколько раз протоптать тут в высокой, по пояс, перестоявшей траве.

– Ты знаешь, Витёк, у меня такое чувство, ровно за мной всё время кто-то следит. Я, умом-то понимаю, что этого не может быть, а вот отвязаться всё равно не могу. Нет-нет да как найдёт на меня, страх появляется! – неожиданно признался проводнику Севка, когда они, присев на берегу, стали раскладывать посуду: котелки, ложки и кружки раздельно.

– Такое бывает не у тебя одного, кто в дремучем лесу оказывается! – со смешком ответил Витька, сразу подумав про себя, что, наверное, не зря Севка, с виду ленивый парняга, пожелал добровольно мыть вместе с ним посуду в темноте.

Севку тайга страшила и потому беспокоила. Нужно было излить душу, но не при всех, чтобы ни в коем случае не оказаться осмеянным дружками, а тем более девчонками. Витька об этом сейчас догадался и продолжил размышлять вслух:

– Нам ведь всем в малолетстве сказки сказывают старшие: «Три медведя», например, слышал ведь, или опять же про Бабу-ягу. Оно, конечно, завсегда интересно слушать, но и страшно! Страх-то потом этот с тобой всю жизнь и ходит. В тайге какое главное правило надо соблюсти? Это, перво-наперво, ежели не знаешь её, так сам один по ней не броди, с кем-нибудь опытным только вместе, в паре, и заодно не лезь куда не надо, даже дерево без надобности рукой не лапай – можно испугать того, кто на дереве сидит, сверху на тебя смотрит. Та же куница возьмёт, да и прыгнет на башку с перепугу. Да ещё обязательно под ноги смотри: можно угодить в капкан и в берлогу так же запросто попасть. Вообще мало ли ещё куда можно рылом влипнуть. Чтобы беды нажить, дураку далеко ходить не обязательно. Короче, вести себя надо в тайге тихо и осмотрительно. Даже лишка ягод и тех же грибов отсюда нельзя домой тащить, тайга этого не жалует, обязательно что-то да приключится с жадобой. Сколь случаев уже знаю…

– А то, что мы идём алмазами разжиться, для того чтобы разбогатеть, это как будет называться, разве не жадностью? Если найдём целую кучу, мы же всё заберём, неужто хоть один оставим? – подал голос Севка.

– Ну ты и сказанул – куча!.. Знаешь, Сева, чего я больше всего опасаюсь, так это раздору между вами, городскими. Кучу мы, конечно, не сыщем, клад для нас там никто не припас, но, сколь бы не добыли, делёжка будет самым трудным испытанием. Легче несколько раз через бурную реку перебраться, чем по справедливости добычу между всеми разделить.

– Н-да, – помолчав, как будто согласился Севка, и после непродолжительной паузы заговорил, приглушив голос, словно его могли услышать друзья, оставшиеся у костра. – Пашка, он такой, он может и всё себе заграбастать. Будь-ка с ним, Витька, настороже, не задирай зря.

– Ты это на что намекаешь? Когда я его задирал? Я вообще стараюсь меньше с ним зря базарить!

– Я насчёт Аськи, ты лучше подальше от неё держись. Пашка уже косится, кабы не запсиховал. Тогда тебе несдобровать – полезет с кулаками, он на расправу быстрый! Я-то его давно уже знаю: чуть что не по нему – сразу по сопатке хреначит!

– Ася, ничего не скажешь, девушка красивая и фигуристая, но не для меня она, Севка. Не знаю, что там Пашка думает, а я так даже не помышляю закадрить с ней. Слишком между нами пропасть большая, разные мы, да и по годам она старше, относится ко мне как к малому.

– Ладно, я тебя, считай, предупредил…

Мытьё посуды шло к концу, Севка уже домывал последнюю кружку, тщательно выполаскивая, освобождая от песка.

– Воды на чай наберём, – сказал Витька. – Чаёк перед грядущим сном не помешает.

– У Женьки конфеты шоколадные есть, я сам видел! – выразительно причмокнув, добавил Севка. Закончив с кружкой, он вдруг спросил у Витьки-проводника про такое, что заставил того смутиться. – Витёк, ты когда-нибудь, ну хотя бы один раз, имел в кровати дела со шмарой? Есть у вас в деревне гулящие?

– Да было пару раз, – не сразу и нехотя признался Витька, и этим вызвал большой интерес к себе у Севки. Тот удивился и чему-то сильно обрадовался, даже подошёл и похлопал Витьку по плечу.

– А ты молодец! Я думал, ты вообще ещё мальчик с пальчик. Ну и кто она такая, ваша деревенская?

– А тебе это зачем знать?! – поначалу отрезал Витька, но потом, поостыв, всё же подтвердил, вяло и тихо. – Да, наша деревенская, к ней наши пацаны, дружки мои, ходят, тайком, конечно, и очень редко, чтобы, не дай-то бог, родичи ненароком с ней не застукали. Нам то чё, поймают на таком срамном деле – по заднице ремнём опоясают раз-два, и нам потом до феньки, как с гуся вода, а её могут за такие дела и погнать из деревни куда подальше за бл… во.

– Лет ей сколько, небось баба уже?

– Да лет под сорок будет.

– Ого! Хороша была практика! – захохотал Севка. – Ну и как тебе со взрослой бабой, понравилось?

Витька, разом насупившись, промолчал. Зачерпнув в два котелка воды, быстро пошёл к костру. Ему, не очень искушённому деревенскому пареньку, отчего-то вдруг стало не по нутру за вырвавшееся признание. У него первый раз в жизни возникло чувство стыда перед женщиной, которая ничего плохого ему не сделала, а только, наоборот, с ней он впервые почувствовал себя как будто настоящим мужчиной. Она обласкала его так, что он, испытав необычайное удовольствие, никогда этого уже не забудет. Сохранит деревенским простым случаем, сведшим с ним пусть некрасивую, простую и к тому же ещё намного старше годами женщину, в своей памяти надолго, если не на всю свою жизнь.

– Витюша, дорогой наш проводник, ну где ты запропастился? – ласковым голосом встретила его Ася. – Сева, бессовестный, ты, наверно, заболтал парня? У нас тут без него разговор вовсе не клеится.

– Не, мы посуду до блеска натирали для всех вас, потому долго, – оправдался Севка, и в свою очередь полюбопытствовал: – Разговорчик-то, интересно знать, об чём таком завели, что тот без проводника не заклеился?

– О самом земном, Севка! Мечтали о том, как бы неплохо сейчас было в баньку деревенскую сходить, да там веничком берёзовым от души похлестаться. Ты нас, Витёк, за эти два дня уморил – пропотели до самых костей! Завтра ещё день так же побегаем – вообще завоняемся, – ответил за Асю Вадик.

– А я-то тут при чём? – пожал плечами Витька. Он уже успел пристроить котелок над костром и наблюдал за водой – ждал, когда закипит, предварительно засыпав в котелок добрую щепоть грузинского развесного чая. – Здесь бань для нас нету, придётся потерпеть, или вон в речку сигайте! У меня пачка хозяйственного мыла есть на всякий случай – кто полезет в ледяную воду, тому дам.

– Ну ты сказанул, проводник! – присвистнув, проговорил молчавший до сих пор Пашка. – Лучше уж, в самом деле, запах потерпеть, все одинаково грязные, чем в речку прыгать. Мы про то без вас вспоминали, кто, где и когда в своей деревянной бане парился, ну и спор меж нами зашёл. Вадик божится, дескать, в вашей деревне бани в огородах все ещё сплошь по-чёрному топятся и после мытья вы, деревенские, выходите оттуда чумазые, будто черти какие. Так ли это, правду Вадька сказывает, Витёк?

Витька ответил не сразу, занят был только что вскипевшим чаем. Соблюдая осторожность, плеснул себе из котелка в кружку и, обжигая губы и язык, снял первым пробу.

– Кажись, не ополоски. Во! На все сто процентов заварился! – похвалился он и в то же время, однако, отставил кружку в сторонку. Не рискнул больше принимать крутой кипяток в рот. – Так, выходит, хотите знать, по-чёрному наши бани или нет? Я скажу, что плохо Вадька смотрел. У нас, почитай, на тридцать дворов всего две баньки по-чёрному топятся, дым коромыслом через дверь валит. У всех остальных по-белому: печи с дымоходами с умом выложены, чистота и порядок, ежели, конечно, хозяйка сама чистоплотная, не грязнуля какая-нибудь.

– Ну я же тебе говорил, Вадик, что с пережитками прошлого в деревнях тоже борьба идёт. Когда в стране коммунизм строят, темноту тараканью уже всяко в покое не оставят, понудят по-новому жить, – поддел дружка Пашка и театрально вздохнул, задрав голову. А после опять продолжил о своём, насущном: – Эх, а всё-таки парная банька на ночь перед сном – милое дело! Так ведь, проводник, я верно считаю?

– Не, не верно…

– Это почему же, Витюша?