– Я не хожу регулярно на репетиции, – ровным безразличным голосом сказал Демов. – В этом нет необходимости. Мне нечего время терять с этими юнцами.
– Как с тобой стало тяжело работать! Если бы ты был несмышленышем, я еще понимаю. Но ты ведь профессионал. Хорошо знаешь, что репетиции нужны для сыгровки, создания своего поля с другими актерами. Не будет этой сцепки, не будет спектакля. Не мне тебе объяснять такие простые истины.
– Так и не объясняй.
Уткин тяжело встал и повернулся чуточку к залу, вероятно, привлекая к этой сцене и как бы отвечая на первый вопрос Мирославова.
Вот с какими типами мне приходится работать – говорила его горькая немая поза.
На этом репетиция была закончена, Мирославов поднялся со своего места, чтобы пойти к Уткину в кабинет.
Но Уткин появился в зале.
– Мы можем поговорить и здесь, – сказал он, не поздоровавшись.
– Здравствуйте, Владимир Исаевич, – сказал Мирославов, протягивая руку.
– Ах, да – здравствуйте! – судорожно схватил протянутую руку обеими руками Уткин.
Ладони у него были влажными и вялыми, рука чуточку подрагивала.
– Вячеслав Владимирович, – подсказал Мирославов.
– Именно – Вячеслав Владимирович. Так что вы хотели узнать в нашем Богом забытом театре? Какие такие преступления совершаются тут, что мы имеем удовольствие видеть у себя столь уважаемого человека?
– Естественно, я не пришел к вам ради знакомства с жизнью актеров и режиссеров, хотя все это очень интересно.
– Абсолютно не интересно. Грязно, ложно и идиотно. Я бы с удовольствием сейчас поменялся с вами профессией.
– Не верю. Так, кажется, говорил Станиславский. Вам нравится, чем вы занимаетесь. Это видно по каждому движению.
– Ну да – вы ведь следователь. С вами ухо востро держать нужно.
Но скажите – за что любить мою профессию? Вот за такие сцены, которую вы наблюдали? Театр уже давно умер, остались лишь зрители. А актеры и прочая шваль, которая тут вертится под ногами, всего лишь прикрывающиеся профессией, чтобы быть каким-нибудь первым лицом среди других.
Вот почему никто из моих подопечных никогда не собираются поговорить о своей работе. Разве что под рюмочку. Да и о чем говорить!? Раньше театр диктовал кино манеру игры, а сегодня все наоборот.
И все-таки, что вас привело к нам?
Мирославов давно заготовил ответ на этот вопрос, но сейчас раздумывал – вряд ли Уткин поверит в него.
– Пока я об этом сказать не могу в интересах следствия.
– Ну так я вам скажу. Вы пришли меня расспросить о Демове и его жене. Странно она умерла. И я был поражен, как быстро было закрыто следствие. Ведь ясно, что не могла она умереть от сердечной недостаточности.
Я не раз бывал у них дома, она ведь наша актриса, разговаривал с ней. Мы всячески помогали…Потом, я ее хорошо знал.
Уткин слегка откинул чисто по театральному голову и посмотрел в потолок. Мирославов вспомнил этот жест на телеэкране. Тут же сделал засечку: так Уткин делает, когда вспоминает хорошее, приятное. И тогда в экране он говорил возвышенно, с романтическим подъемом.
Значит, разговор о Демовой доставлял режиссеру Уткину такое высокое чувство. Может, он был ее любовником?
– Лара не могла умереть от такой болезни – с сердцем у нее не было проблем.
– А может, она приняла сильные лекарства и покончила с собой?
– Это вам лучше знать, вы ведь уже знакомились с делом.
– Знакомился. Больше того, я с вами полностью согласен, потому и вернулся к этой смерти после уже закрытого дела. Мы это редко делаем.
– Зачем же вы его заново начали расследовать? Хотите отомстить тому следователю, который его вел?
– У вас мышление чисто режиссерское – вы везде ищете конфликт. Не в этом дело, а в одном поцелуе, который и произошел на сцене вашего театра. Ну и ряда совпадений.
– Хорошо. Я не буду спрашивать, что это за поцелуй, хотя и догадываюсь. Что же вы хотите, чтобы я вам рассказал?
– Да вы уже много рассказали, на первый раз вполне достаточно.
– На первый раз? А сократить никак нельзя мое участие в вашем спектакле?
– Никак. Ведь вы также долго готовите свои сценические представления. У нас работа столь же кропотливая.
* * *
– Я хотела у тебя спросить про Якова, о котором ты вчера рассказывала, – обратилась Майя к Вале.
– Так ты ведь спала.
– Не совсем…Я слышала.
– А что там интересного? Типичный стяжатель и эксплуататор.
– Но если бы не он, твоей матери, наверное, пришлось бы туго – другой работы в городе и не сыскать?
– Это правда. Судостроительные заводы почти стоят. Ну и наш город это не Киев. А почему ты так интересуешься Яковом?
– Мой муж следователь, ты ведь знаешь. А у них дело, связанное с этой семьей.
– Ну тогда расскажу, что знаю. И даже…ну там посмотрим. Этим гадам давно пора дать по морде.
– Но почему ты считаешь их гадами?
– Они наживаются на горе людей.
– По-твоему, богатых вообще не должно быть?
– Не должно. Пусть каждый получает то, что сам заработал.
– Ну а если он получит за работу больше?