Дневник. 1893–1909

После отставки бывший государственный секретарь был назначен членом Совета, где стал одним из самых активных участников обсуждения проектов. Он сам себя причислял к категории членов, способных «произносить речи» и «участвовать в прениях». В марте 1895 г. Куропаткин записал со слов Витте, что Половцов играл «огромную и не полезную [?] роль в Государственном Совете»[219 - РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1852. Л. 34 об.]. Многие свои речи Половцов подробно записал на страницах дневника. К выступлениям в Совете он готовился, о чем свидетельствуют многочисленные заметки (например, в 1899 г. – наброски для выступления по поводу законопроекта об учреждении срочно-заповедных имений).

Освободившись от многочисленных обязанностей в Государственной канцелярии, Половцов стал больше времени проводить за границей, особенно на французских курортах и в Монте-Карло. Зимой 1893–1894 гг. он был в Париже. Лето 1894 г. и 1895 г. провел по большей части на французских курортах Экс-ле-Бене и Эвиан-ле-Бене. В 1895 г. Половцов был увлечен интригами с целью назначения своего друга князя А. Б. Лобанова-Ростовского министром иностранных дел. В 1896 г. у него случился особенно сильный припадок подагры, и автор дневника провел во Франции и Монте-Карло еще и зиму[220 - ГА РФ. Ф. 583. Оп. 1. Д. 46. Л. 77 об.]. В том же году за многолетнюю деятельность Половцов получил орден святого Владимира I степени. Также в 1896 г. он начал издавать на собственные средства «Русский биографический словарь». Интересно, что Николай II принимал непосредственное участие в работе над словарем. Половцов посылал императору готовые варианты словаря по буквам, а также отдельные статьи. Особо строгой цензуре подвергались биографии царских родственников. Статьи о них составлялись лично Половцовым. Так, например, 28 февраля 1900 г. имела место аудиенция по поводу очередного собрания Исторического общества, на которой обсуждался вопрос о биографии великого князя Николая Константиновича. Половцов предложил статью для прочтения императору, при этом попросил ее «цензировать» и «как можно строже»[221 - Там же. Д. 47. Л. 37.].

За 1897 г. в нашем распоряжении имеются всего несколько дневниковых записей (1 января – 6 февраля и недатированная запись весны). В 1898 г. Половцов пережил очередной жестокий припадок подагры, и снова провел, как он отмечает, зиму во Франции, вернувшись в Петербург только в середине апреля[222 - Там же. Д. 44. Л. 40.].

В январе 1900 г. Александр Александрович получил предложение быть назначенным председателем Департамента законов, затем в феврале того же года – председателем Комиссии для рассмотрения проектов изменений в судебных уставах, но отверг оба предложения под разными предлогами. В Департамент законов он попросился простым членом, куда и был назначен. Заседал в этой комиссии с 1901 по 1905 г. В феврале 1901 г. он отклонил еще одно предложение – стать председателем Департамента гражданских дел Государственного совета. В 1902 г. Половцов был назначен присутствовать в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности. В 1905 г. он принимал участие в создании Совета министров, в 1905–1906 гг. – в совещаниях по разработке учреждения Государственной думы и реорганизации Государственного совета в верхнюю палату. После реформы он вошел в состав преобразованного Совета, где и заседал вплоть до своей кончины. Умер А. А. Половцов 24 сентября 1909 г.

От составителя

Дневник печатается в соответствии с современной орфографией и пунктуацией. Текст публикуется без сокращений, многоточия принадлежат автору. Абзацы даны согласно оригиналу. Подчеркивания, сделанные автором, выделены в тексте курсивом.

Заголовки дневниковых записей унифицированы. Названия месяцев, как правило, опущенные автором, восстановлены без уточнений. Дни недели приведены при условии их наличия у А. А. Половцова. Унифицируется написание числительных и слова «час». В отдельных случаях производится без оговорок изменение в порядке записей (если записи даны не по порядку в дневнике).

Общепринятые и очевидные сокращения раскрываются без примечаний, инициалы не раскрываются. Не оговаривается также исправление явных описок.

Пропущенные слова воспроизведены в прямых скобках, неразобранные – отмечаются многоточием, заключенным в квадратные скобки, с соответствующим примечанием под строкой. После слова, прочтение которого вызывает сомнение, ставится вопрос в квадратных скобках.

Стиль автора сохранен. Не приводились в соответствие с современной орфографией некоторые слова и выражения, соответствующие эпохе или присущие лично автору (присутствование, воспособление и др.), географические названия и названия мест (в Вильне, Ватерлоское поле, Троицко-Сергиевская лавра), имена собственные и фамилии (например, Сакен, а не Остен-Сакен). Сохранены также отдельные грамматические формы: на защиту (вместо в защиту), томы (вместо тома). Иногда Половцов изменяет окончания в несклоняемых фамилиях и не изменяет в склоняемых («письма Нессельрода», Дурново – Дурновым, Дурнову). Кроме того, без изменений воспроизведены различия в написании автором некоторых слов (feldjoger, feldjager[223 - Фельдъегерь (нем).]) или имен собственных, фамилий.

Перевод иностранного текста, а также текстологические примечания даны в подстрочных сносках звездочками. В отдельных случаях (по усмотрению составителя) в угловых скобках воспроизведены фрагменты, зачеркнутые автором в первоначальном тексте. Как правило, это моменты, которые могут уточнять представленную автором информацию, либо характеризовать его отношение к упоминаемому лицу.

Особенностью «журналов» Половцова можно считать наличие в тексте дневника внешних источников, как правило, переписанных от руки. Автор приводит собственные речи, записки, письма, а также письма других лиц, имеющие, по его мнению, историческую ценность. Подобные документы опубликованы в составе дневника в том виде, в котором они даны в оригинале. Кроме того, в тетрадях с журналами Половцова встречаются некоторые дополнительные материалы, например, заметки к заседаниям Государственного совета или выписки из книг. В том случае, если эти источники не включены автором в текст дневника и не относятся непосредственно к основному повествованию, они приведены в комментариях с соответствующим уточнением.

Комментарии к публикуемому тексту имеют общую нумерацию и даны в конце книги. Все даты приведены по старому стилю. К сожалению, ряд мест в тексте не удалось разъяснить вследствие отсутствия необходимых сведений.

В именном указателе приведены краткие биографические сведения о всех личностях, которые фигурируют в дневнике. В тексте упомянуты некоторые эпизодические персонажи, личность которых не удалось идентифицировать, либо информация о них не была найдена. Фамилии этих персон приведены в указателе с соответствующим примечанием. Также в приложениях имеется указатель географических названий, мест и сооружений и указатель государственных учреждений, административных единиц, обществ и должностей.

Текст, комментарии и указатели подготовлены О. Ю. Голенковой. Составитель выражает глубокую благодарность сотрудникам ГА РФ С. В. Мироненко, Е.Л. Луначарскому, К. Б. Ульяницкому за помощь в работе с оригиналами дневниковых записей, А. А. Лазаревой, а также научному руководителю Д. А. Андрееву за консультации при подготовке настоящего издания.

О. Ю. Голечкова.

1893

Январь

1 января. Пятница. В 11 часов обычный выход[224 - Выходом называлось торжественное шествие членов императорской фамилии из внутренних апартаментов в дворцовую церковь или в Тронный зал (в Зимнем дворце – Георгиевский). Выходы разделялись на большие и малые. Их порядок был установлен «Положением о выходах при высочайшем дворе, о входе за кавалергардов, о представлении Их Императорским Величествам, о приглашениях на балы и другие при дворе собрания и о старшинстве придворных чинов и званий» (см.: Волков Н. Е. Двор русских императоров в его прошлом и настоящем. СПб., 1900. С. 130–136). Большие выходы назначались по случаю «больших церковных праздников и в торжественные дни», когда процессия направлялась в собор Зимнего дворца, малые – в те же дни (по назначению), а также «в обыкновенные праздники и воскресные дни» – в Малую церковь дворца. К числу праздников относились именины членов императорской фамилии. Во время пребывания царской семьи в других дворцах большие и малые выходы следовали в церкви этих дворцов. В Зимнем дворце перед началом шествия члены императорской фамилии собирались в Малахитовом зале, затем по старшинству (в соответствии с правом на престолонаследие) шли в церковь. В малых выходах в шествии принимали участие только члены императорской фамилии, в больших – еще придворные чины, кавалеры и дамы. Кроме непосредственных участников процессий, на выходы приглашался точно установленный круг лиц. На малых выходах присутствовали придворные дамы, первые чины двора, генералы и офицеры свиты, а из вторых чинов двора – лишь некоторые (среди них обер-церемониймейстер и гофмаршал). До 1908 г. приглашались также члены Государственного совета, министры и находившиеся в Петербурге генерал-губернаторы и командующие военными округами. Круг приглашаемых на большие выходы был значительно шире. В залах по пути шествия собирались по особым повесткам в строгом соответствии с рангами лица, имевшие высшие гражданские звания, генералы и офицеры свиты, гвардии, армии и флота, а также гражданские сановники первых пяти классов. Их жены и дочери могли присутствовать на выходе, если были представлены императрице. В особо торжественных случаях приглашались высшее духовенство и дипломатический корпус.Присутствие на выходах по бытовавшему мнению считалось изнурительным, поэтому имели место случаи, когда обязанные участвовать в церемонии уклонялись от этого. См.: Шепелев. С. 178–180. Половцов здесь упоминает очередной выход в честь Нового года, который происходил в Зимнем дворце. Он совершался ежегодно, за исключением особых случаев. Например, 1 января 1892 г. торжественного выхода не было из-за болезни императрицы Марии Федоровны. См.: Половцов. Т. II. С. 433.] в Зимнем дворце. Островский не скрывает своего неудовольствия по поводу назначения председателем Департамента законов. Еще в прошлый понедельник Островский имел свой обычный еженедельный доклад у Государя в Гатчине, на докладе ему не было сказано ни единого слова о его перемещении, а затем, в среду, председатель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич поехал в Гатчину и оттуда приехал прямо к Островскому с объявлением высочайшего повеления о его перемещении[225 - Речь идет об отставке М.Н. Островского с поста министра государственных имуществ.].

Нельзя сказать, чтобы такой образ действия мог почесться любезностью.

Крупная награда дана одному Вышнеградскому – бриллиантовые александровские знаки[226 - Имеется в виду орден святого благоверного великого князя Александра Невского – один из высших орденов Российской империи (по иерархии орденов, которая сложилась к середине XIX в., занимал четвертое место после орденов святого апостола Андрея Первозванного, святого великомученика и Победоносца Георгия первой степени и святого равноапостольного великого князя Владимира первой степени). В полном варианте каждый из орденов состоял из трех главных элементов: креста (знака), звезды и ленты. Звезда ордена носилась на груди, лента – через плечо, а концы ее скреплялись орденским знаком. В центре креста (знака) помещался круглый медальон с изображением святого, в данном случае – святого Александра Невского. Знак ордена мог быть инкрустирован бриллиантами, что считалось особо почетным. Орден святого Александра Невского имел золотой крест с двуглавыми орлами, красную ленту и серебряную звезду. См.: Шепелев 2. С. 340–342.]. Как видно, появление сопровождавшего это пожалование рескрипта[227 - Рескрипт в России в XVIII – начале XX вв. – публикуемое письмо монарха высокопоставленному лицу (учреждению) с каким-либо поручением или объявлением благодарности, сообщением о награждении, новом назначении и т. д.] было небыстрое, не исполненное предупредительной поспешности. Утверждены министрами Кривошеин и Витте[228 - 1 января 1893 г. С.Ю. Витте был утвержден в должности министра финансов (с 30 августа 1892 г. – управляющий министерством), А. К. Кривошеин – в должности министра путей сообщения (с 15 февраля 1892 г. – управляющий).]. Последний расхаживает с важностью чуть не екатерининского фаворита.

Поклонившись проходившим в церковь Величествам и Высочествам, сажусь в карету и объезжаю великокняжеские передние, записывая свое имя в книге швейцаров[229 - Книги швейцаров – журналы в знатных домах XIX – начала XX в., в которые записывались посетители в праздничные дни. Чаще визиты наносились людям более высокого положения (начальникам, членам императорской фамилии, родственникам старшего возраста). Постепенно личный визит стал необязателен и нередко заменялся формальной записью в книге, так как это позволяло выразить почтение к хозяину дома и вместе с тем сэкономить время.].

2 января. Суббота. Продолжительное обсуждение с директором ниточной мануфактуры[230 - Невская ниточная мануфактура была основана Половцовыми в 1888 г. В конце 1890-х гг. фабрика стала собственностью крупного английского ниточного треста.] Гамершмитом трудности иметь оседлых и искусных [?] для этого дела рабочих.

4 января. Понедельник. Завтрак у великого князя Владимира Александровича, который не едет в Государственный совет, потому что принимает у себя бухарского эмира[231 - Имеется в виду правитель Бухарского эмирата в 1885–1910 гг. Сейид Абдул Ахад Бахадур Хан. Он прибыл в Москву 27 декабря 1892 г. для встречи со своим братом – принцем Сейид Мир-Мансуром. После этого эмир направился в Петербург, где встречался с Александром III.]. В Совете по обыкновению ничтожные дела, тем не менее новый председатель Департамента законов находит случай отличиться, отстаивая против своих товарищей предложение военного министра о том, чтобы ташкентскому генерал-губернатору дано было неограниченное право высылки[232 - С 16 декабря 1892 по 15 марта 1893 г. в общем собрании Государственного совета в Департаменте законов рассматривалось дело «О предоставлении туркестанскому генерал-губернатору права высылать на родину из пределов Бухарского и Хивинского ханств неблагонадежных и порочных русских подданных». См.: Опись дел архива Государственного совета. Т. II. Дела Государственного совета с 1889 по 1894 гг. Пг., 1914. С. 274 (также в описи имеется примечание о том, что дел общего собрания за 1893 г. в архиве Государственного совета нет).].

Сентябрь

17 сентября. Уезжаю из Петербурга вместе со старшим сыном[233 - Речь идет об А. А. Половцове.]; едем до станции Грязи, где я сворачиваю по Царицынской линии и еду до станции Поворино, где сажусь в коляску, чтобы, проехав на лошадях 45 верст, достигнуть Ильменского [?] хутора, где меня ожидает младший сын[234 - Имеется в виду П. А. Половцов.] – студент Горного института.

Уже при выходе из вагона чувствую подагрическую боль в ногах. Боль эта вскоре усиливается до того, что ложусь в постели, где и остаюсь тринадцать дней подряд. На тринадцатый день меня сажают в носилки и обносят четыре этажа вновь построенной паровой мельницы, которая и была одной из главных целей моего путешествия [?].

На обратном пути останавливаюсь на один день в тамбовском имении (Кулики близ Моршанска), чтобы присутствовать при опытах Перье, изобретателя усовершенствованного производства спирта, и в среду 6 октября приезжаю в Петербург, еще с трудом опираясь на распухшие ноги.

Петербург застаю еще весьма пустым. Их Величества в Копенгагене.[235 - Осенью 1893 г. Александр III, императрица Мария Федоровна и цесаревич Николай Александрович посетили Копенгаген. Они пробыли там с 29 августа по 6 октября 1893 г.] Члены Государственного совета, присутствующие в департаментах, уже съехались, и при посещении меня некоторыми из них узнаю кое-какие правительственные сплетни. Всего более занимает моих сотоварищей положение, созданное себе моим приемником, государственным секретарем [236 - А. А. Половцов занимал этот пост с 1883 по 1892 г.] Муравьевым. С закрытием Кодификационного отдела[237 - Кодификационный отдел Государственного совета был упразднен именным указом от 18 сентября 1893 г. в связи с передачей дела кодификации законов в ведение Государственной канцелярии.] служившие в нем лица перечислены в Государственную канцелярию, Муравьеву предоставлены все права и обязанности Фриша, то есть казенная квартира (которую он немедленно расширил), II класс должности, всеподданнейший доклад, присутствование в Комитете министров, участие в обсуждении дел Государственного совета под предлогом кодификационных справок. Ответственность в этой реформе Муравьев сваливает на меня, но не совсем справедливо. Дело было так: в начале моего секретарства, после смерти председателя Департамента законов князя Урусова[238 - С. Н. Урусов скончался 13 января 1883 г.] и назначении, если не ошибаюсь, на его место Старицкого с передачей Кодификационного отдела Фришу, был собран комитет под председательством великого князя Михаила Николаевича из Победоносцева, Сольского, Перетца, Бреверна и меня. В заседании этого комитета решено было закрыть Кодификационный отдел[239 - Половцов подробно описал эти события в дневнике за 1883 г. Упомянутое совещание у великого князя Михаила Николаевича собралось 2 марта. В нем приняли участие Половцов, Э. Т. Баранов, М. X. Рейтерн, Д. М. Сольский, Е. П. Старицкий, Е. А. Перетц, Д. Н. Набоков и Е. Г. Бреверн. Все присутствовавшие говорили о невозможности соединения должностей государственного секретаря и управляющего Кодификационным отделом. При этом Сольский высказал мысль, что после издания Свода законов не будет необходимости для самостоятельного существования Кодификационного отдела. На это Половцов возразил, что, принимая во внимание предстоящую обширную деятельность отдела, «не может идти речи» об его объединении с Государственной канцелярией. Подробнее см.: Половцов. Т. I. С. 60–62, 64–65, 67.] после того, как окончено будет новое издание Свода законов[240 - Свод законов Российской империи – официальное собрание действующих законодательных актов Российской империи, расположенных в тематическом порядке. Первое издание было подготовлено II отделением Государственной канцелярии в 1832 г. Это и последующие издания 1842 и 1857 гг. состояли из 15 томов. Между изданиями Свода законов выходили ежегодные и сводные (за несколько лет) продолжения Свода законов с указанием на упраздненные и измененные статьи. После 1857 г. Свод законов полностью не переиздавался, а выходили лишь отдельные тома (так называемые неполные издания Свода законов).Половцов имел в виду неполное издание 1892 г. (в нем был добавлен 16 том – Судебные уставы 1864 г.).]. Я писал журнал этого заседания и не упустил включить то, что говорилось о Кодификационном отделе. Вот и все мое участие. При этом мое предположение было: чиновников на время их занятий разместить в обширных оставшихся пустыми комнатах Мариинского дворца, а дом на Литейной[241 - Речь идет о здании Государственной канцелярии, которое располагалось на Литейном проспекте, в доме № 44.] продать.

Покуда сижу в кресле с вытянутыми ногами, меня посещают товарищи по Совету.

Князь Имеретинский, умный, бойкий, способный человек, отличившийся в войне, неумолкаемо и остроумно рассказывающий анекдоты, в которых сильно достается ближним. На этот раз Имеретинский повторяет уже слышанный, но довольно любопытный рассказ.

Во время стояния в Сан-Стефано[242 - Стояние в Сан-Стефано – заключительный период в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Успешные военные действия русской армии подтолкнули турецкое правительство к началу мирных переговоров, в результате которых был подписан предварительный договор в Адрианополе (19 января). Между тем Англия, опасаясь усиления России на Балканах, направила эскадру в Дарденеллы. В дальнейшие планы британского правительства входило ввести войска и в Константинополь. В ответ русское командование по согласованию с турками заняло местечко Сан-Стефано близ столицы Османской империи. Туда же была перенесена Главная квартира. Русское правительство, чтобы опередить англичан, начало переговоры с турецкими властями о занятии Константинополя. В итоге конфликт с Англией был урегулирован, но России не удалось закрепиться в этом регионе.] великий князь Николай Николаевич призвал Имеретинского и сказал ему следующее: «Я очень хорошо чувствую, что потерял доверие брата, поезжай в Петербург, доложи Государю о положении дел, объясни ему, что нельзя было сделать ничего иного, как то, что я сделал, и если в заключение доклада убедишься, что тебе не удалось его разуверить, то скажи ему, что я нездоров и прошу увольнения от обязанностей главнокомандующего»[243 - Об этих событиях писали в дневниках Д. А. Милютин и М. А. Газенкампф. Милютин, занимавший пост военного министра, участвовал в совещаниях на высшем уровне, где обсуждались военные проблемы. Газенкампф был одним из приближенных Верховного главнокомандующего. В дневнике он передавал подробности происходившего в Главной квартире русской армии и приводил письма и телеграммы из корреспонденции великого князя Николая Николаевича. В марте 1878 г., во время стояния в Сан-Стефано, в правительственных кругах утвердилась идея о необходимости занятия Босфора. Великий князь Николай Николаевич находил, что в той ситуации подобные планы никак не могли быть реализованы из-за позиции Англии, готовой в любой момент начать войну против России. Ситуация усугублялась тем, что турецкое правительство усиливало оборону Константинополя. Главнокомандующий имел основания полагать, что турецкие власти могли в разорвать мирный договор и выступить в войне на стороне Англии. К тому же, описывая состояние русских войск, великий князь Николай Николаевич отмечал изнеможение солдат, их нежелание возобновлять боевые действия. Между тем, по сообщению Газенкампфа, великий князь не высказался категорично против захвата Босфора: «Не решившись сразу <…> отвергнуть фантастический план захвата Босфора, он дал этому плану возможность развиться и укрепиться в Петербурге» (Газенкампф. С. 540). В результате, когда 17 марта великий князь получил от военного министра телеграмму с приказанием разместить артиллерию на берегах Босфора (с. 540), он не исполнил сразу требование, понимая ошибочность такого шага. После того, как было приказано осуществить «фантазию» о захвате Босфора «немедленно», – комментировал ситуацию Газенкампф, – великому князю все-таки «придется объяснить, что это немыслимо, и он же останется виноват» (с. 540–451). Верховному главнокомандующему действительно пришлось изложить «местные препятствия» к выполнению приказа более определенно. В ответ 21 марта Александр II высказал предположение, что здоровье князя подорвано и не «позволяет» ему «продолжать командование армией с должной энергией» (с. 549). По сообщению Газенкампфа, «вопрос этот, подвергая сомнению способность великого князя исполнять царские указания, глубоко задел его за живое» (с. 553). «Злополучная идея захвата Босфора поставила бедного великого князя в безвыходно-трагическое положение. Теперь он будет виноват, что этого не сделал; а если бы беспрекословно исполнил повеление – был бы виноват, что не сумел», – отмечал автор дневника (с. 584). Попав в столь сложную ситуацию, великий князь Николай Николаевич отправил к императору А. К. Имеретинского с объяснением положения дел и «поручением» (с. 560–561). Великий князь возлагал «большие надежды на действительно мастерское уменье князя Имеретинского говорить и убеждать», но, по мнению Газенкампфа, главнокомандующий «по добродушию своему напрасно» рассчитывал «на его (Имеретинского. – О.Г) личное к себе расположение: князь Имеретинский его адвокатом не будет» (с. 560). По всей видимости, Половцов верно передал эту историю со слов самого Имеретинского, поскольку, не дождавшись прибытия посланника в Петербург, 27 марта великий князь отправил Александру II телеграмму, в которой он просил об отставке, ссылаясь на тяжелое состояние здоровья. «Я вижу, – писал он, – что при всем желании в таком положении теперь не могу быть полезным тебе слугой. С нетерпением буду ждать твоего решения о замене меня кем-либо другим и вызове скорей отсюда» (с. 562–563). В данном контексте выглядит весьма убедительной информация о том, что Имеретинский не мог должным образом защищать великого князя Николая Николаевича, так как решение о его отставке было принято еще до прибытия посланника к императору. Интересно, что Милютин записал в дневнике 2 апреля: «Вчера вечером приехал князь Имеретинский с поручением от великого князя Николая Николаевича». Благодаря его умению «хорошо и правильно говорить», рассказ Имеретинского «произвел сильное впечатление на Государя». Император «увидел, что дело это (захват Босфора. – О.Г) не только нелегкое, но даже едва ли возможное» при сложившихся обстоятельствах (Милютин. С. 404). В итоге Александр II отказался от идеи овладения проливом. Тем не менее просьба великого князя Николая Николаевича была исполнена: «Увольняя тебя, согласно твоему желанию, от командования действующей армией, произвожу тебя в генерал-фельдмаршалы в воздаяние столь славно оконченной кампании», – написал ему император в ночь с 15 на 16 апреля (Газенкампф. С. 593).].

«В эту минуту, как я собирался уйти», – говорит Имеретинский, великий князь меня остановил, прибавил: «Да, еще поручение: скажи Государю, что Игнатьев до того зажался[244 - Так в оригинале.] и заврался, что невозможно его долее оставлять в Константинополе»[245 - Речь идет о Н. П. Игнатьеве.].

Имеретинский отказался принять это поручение исключительно словесно и под диктовку его записал в свою записную книжку эти слова.

По приезде в Петербург Имеретинский прямо с железной дороги поехал в Зимний дворец, где тотчас был принят императором, который, выслушав доклад Имеретинского, сказал ему: «Я более доверия к брату не имею, я решился назначить главнокомандующим Тотлебена, а тебя к нему начальником штаба. Приходи завтра на совет, который у меня соберется и пред которым ты повторишь то, что говоришь мне».

Прочтение слов об Игнатьеве никакого впечатления не произвело.

На совете этом присутствовали наследник (нынешний Государь), великие князья Владимир Александрович, Константин Николаевич, граф Милютин, князь Горчаков, Валуев, Тимашев, Рейтерн и др.

Имеретинский представил защиту действий великого князя Николая Николаевича, но, как сам говорит, защита была, конечно, ослаблена тем, что ему было известно решение Государя (при этом я вспоминаю сказанное мне по этому поводу Тимашевым, который от цесаревича слышал следующие слова: «Хорошего защитника прислал великий князь Николай Николаевич!..»).

Когда заседание совета было окончено и присутствующие начинали расходиться, то Государь спросил Имеретинского: «А ты сообщил князю Горчакову слова брата об Игнатьеве?» На отрицательный ответ последовало приказание сделать такое сообщение. Имеретинский вынул из кармана записную книжку и прочитал заявление о том, что «Игнатьев заврался и зажался».

Лицо князя Горчакова просияло; в выходных дверях он сказал Имеретинскому, которого видел в первый раз: «Мои Prince, le poste d’ambassadeur a Constantinople est vacant. Voulez-vous l’occupe?[246 - «Мой князь, пост посла в Константинополе свободен. Не хотели бы Вы его занять?» (фр.).]».

Имеретинский, разумеется, отказался, понимая, вероятно, несерьезность такого предложения [247 - Пост чрезвычайного и полномочного посла в Константинополе 20 апреля 1878 г. получил А. Б. Лобанов-Ростовский.].

Через четыре года во время премьерства Лориса[248 - Имеется в виду период 1880 – начала 1881 гг., когда М. Т. Лорис-Меликов был назначен начальником Верховной распорядительной комиссии, фактически получив при этом диктаторские полномочия. Вскоре по инициативе самого Лорис-Меликова комиссия прекратила работу, но вслед за тем он получил посты министра внутренних дел и шефа жандармов. В данный период полномочия Лорис-Меликова были настолько обширными, что Половцов назвал его «премьером».] весной 1881 года Имеретинский ужинал на вечере у Нелидовой, где Абаза и Лорис восхищались талантливостью проведенного ими в министры государственных имуществ графа Игнатьева.

Имеретинский рассказал то, что мной здесь записано, и возбудил против себя негодование сотоварищей графа Игнатьева по министерству.

Через несколько дней после этого ужина последовал знаменитый манифест, свергнувший Милютина, Лориса и Абазу и возведший Игнатьева на трон министра внутренних дел[249 - Речь идет о манифесте Александра III «О призыве всех верных подданных к служению верой и правдой Его Императорскому Величеству и государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России» от 29 апреля 1881 г. (в историографии он известен как «О незыблемости самодержавия»). В манифесте говорилось о «мученической кончине» Александра II и стремлении «к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую» и приведшей к убийству императора. Главный акцент был сделан на необходимости «утверждать и охранять» самодержавную власть «для блага народного от всяких на нее поползновений» (ПСЗ. Собр. III. Т. 1. С. 53–54. № 118). Министры либерального направления – Лорис-Меликов, Милютин и Абаза – после издания манифеста подали в отставку. М. Т. Лорис-Меликова на посту министра внутренних дел сменил Игнатьев.]; Имеретинский доставил себе удовольствие поехать к последнему и извиниться в том, что неделей слишком рано рассказал то, что произвело тогда против него столько незаслуженного негодования[250 - Далее Половоцов продолжил перечисление «товарищей по Совету», которые посетили его во время болезни.].

Маркус Владимир Михайлович, весьма милый, образованный и по части финансовой науки, можно сказать, ученый человек. Всегда любезен, весел, как обыкновенно бывают подобно ему тучные люди. Горько сетует на финансовую политику Витте – брать как можно более с народа, ничего не оставляя на разживу. Может ли поднять [?] экономический уровень страны при отсутствии сбережений?

Маркус, младший брат, занимавший место товарища главноуправляющего Кодификационным отделом и при уничтожении теперь этого отдела назначенный членом Совета[251 - Речь идет о назначении Ф. М. Маркуса членом Государственного совета, которое состоялось 18 сентября 1893 г.]. Человек чрезвычайно скромный и даже застенчивый, но преисполненный обширных сведений в области науки права. Разговаривая с ним, я высказал мысль о том, что для меня представляется спорной мысль о необходимости издания Свода законов, вносящего поневоле и некоторую запутанность в произвольность, в формы, а тем самым и в сущность законодательства. В подтверждение правильности этой мысли Маркус сказал мне, что в Кодификационном отделе до сих пор сохранилось предание, будто бы Сперанский при изготовлении Свода законов сочинял статьи и затем приказывал своим подчиненным подыскать под написанную им статью исторические цитаты.

Дервиз, мой товарищ по Училищу правоведения[252 - Д. Г. фон Дервиз окончил Императорское училище правоведения в 1850 г., Половцов – в 1851 г.], необыкновенно малого роста, но необыкновенно большого ума; прямой, простой, ясный, категорический, заключительный взгляд на все существенное, важное. Без всяких фраз всегда отзывчив на все хорошее, талантливый и в письменном, и в словесном изложении. С отвращением говорит о том, какие порядки заводятся в Государственном совете в видах низкопоклонства пред Государем и людьми, пользующимися его доверием.

Вышнеградский, только что вернувшийся из-за границы. Никогда со мной никаких сношений не имевший, но объезжающий город, чтобы показаться возможно большему числу людей и убедить их, что он полон здоровья и может быть при первой возможности назначен председателем Департамента экономии[253 - С весны 1892 г. И. А. Вышнеградский серьезно болел, вследствие этого в августе того же года был вынужден оставить пост министра финансов. В Петербурге распространились слухи, что болезнь отразилась на его умственных способностях. А. В. Богданович писала: «Дурново говорил у Селифонтова, что Вышнеградский смотрит безучастно, не видит входящих в комнату и находится все время в полусне». Одним из виновников подробного рода слухов был С. Ю. Витте, претендовавший на пост министра финансов и занявший его после отставки Вышнеградского. Та же Богданович отмечала в дневнике: «Витте кому-то сказал, что уже два года он замечал, что Вышнеградский ненормален, а что уже полгода, как он совсем сумасшедший». В обществе распространился слух о том, что министр на одном из докладов Александру III не узнал его. В кабинете императора стояли два кресла друг напротив друга. В одном обычно сидел император, второе предназначалось для министра-докладчика. Вышнеградский, войдя в кабинет, по привычке низко поклонился императору, но поклонился он пустому креслу, так как «царь в эту минуту стоял у окна и удивленно на него смотрел». Когда Вышнеградский начал читать доклад, то «у него двоились строчки, он все извинялся и, наконец, совсем спутался и начал говорить по-английски» (Богданович, 8 апреля 1892 г. С. 174). Факт поклона пустому креслу подтверждается и в других источниках. В. А. Грингмут привел в одном из писем следующую информацию. Витте, присутствовавший на докладе, попросил у императора позволения закончить доклад, что и сделал «блестящим образом», «к удивлению и удовольствию Государя». «Одним этим шагом С[ергей] Ю[льевич] сразу выдвинулся вперед и считается теперь наиболее серьезным кандидатом», – комментировал происшедшее Грингмут. Вышнеградский же «впал в полусознательное, сонливое состояние, так что не мог последовать приглашению Государя принять участие в завтраке». Эти события произвели «страшный переполох в Гатчине» (Письмо В. А. Грингмута В. А. Петровскому. 30 марта 1892 г. // ОР РГБ. Ф. 224 (С. А. Петровский). Карт. 1. Д. 39. Л. 7–7 об.). В данном контексте становится понятным, что, как сообщал Половцов, Вышнеградский делал многочисленные визиты, чтобы опровергнуть слухи о собственном нездоровье. 1 января 1894 г. он был назначен присутствовать в Департаменте законов.]. С этой целью был и в Гатчине.

Победоносцев. Совсем не тот Победоносцев, который в начале царствования раздавал портфели и после нескольких дней отсутствия в Аничковом дворце слышал от Государя: «Что Вас давно не видать?» Нет, теперь он совсем другой. С желчью говорит о всем, что делается, горько осуждает личный состав министерства и образ действий того, кто их выбирает. Победоносцев как будто удивлен, что после того, как он впал в немилость или по крайней мере лишился прежнего положения, я ни в чем в отношении его не переменился и, вероятно, под этим впечатлением заходит ко мне гораздо чаще прежнего. В один из визитов своих рассказывает мне, что в тот день, когда в Комитете министров докладывалось представление Вита[254 - Имеется в виду С. Ю. Витте.] о приобретении в казну железнодорожных линий Главного общества [255 - Имеется в виду Главное общество российских железных дорог.], он, Победоносцев, сказал Виту: «Я здесь так давно сижу, что был свидетелем и того, как Московскую дорогу правительство продавало Главному обществу, и того, как объявлено было, что дороги будут строиться казной и принадлежать казне, и того, как вслед за тем частные общества стали строить дороги и покупать их от казны[256 - Вопрос о передаче Николаевской дороги в частные руки на 85 лет был поднят в 1867 г. министром финансов М.Х. Рейтерном.]»

Среди всего этого я не схватываю, какое правительство […][257 - Слово неразборчиво.] в этом вопросе оно намеревается держать направление, какой следовать линии[258 - Так в тексте.].