Оценить:
 Рейтинг: 0

Дневник. 1893–1909

Год написания книги
2023
Теги
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
7 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Передавая мне все это, великий князь прибавил всегдашнюю свою оценку достоинств своего покойного брата, останавливаясь особенно на том, что он как человек глубоко искренний готов был слушать всякое чужое мнение и нередко отступал от своего убеждения. При этом великий князь вспомнил, как в начале царствования он имел с своим братом продолжительные разговоры, умеряя его вспышки неудовольствия и раздражения то против Австрии, то против Пруссии, то против Англии, вспышки, тесно граничившие с воинственным задором.

Я мог ответить только, что великий князь может с покойной совестью наслаждаться мыслью о том, какое он доставил счастье современникам и потомству, схоронив в душе своей воспоминания о разговорах своих с братом и, не нуждаясь в людской славе, в похвалах, пригодных для какого-нибудь Скобелева[358 - Современники обвиняли М. Д. Скобелева в чрезмерном честолюбии.], Бонапарта и им подобных проходимцев.

Вечером от достоверного повествователя слышу, что новый Государь – усердный поклонник императора Николая I (вероятно, потому, что плохо знает его царствование). Под впечатлением такого поклонения он относится с большим сочувствием к престарелой и недалекой великой княгине Александре Иосифовне, которой сказал, что ему надоели советы дядей и что он им покажет, как обойдется без этих советов.

Великий князь Михаил Михайлович чрез великую княгиню Марию Павловну просил о даровании ему прощения и позволения приехать в Россию ко дню похорон императора; императрица-мать предложила разрешить Михаилу Михайловичу приехать ко дню похорон и немедленно вслед за тем опять уехать из России, но молодой император категорически во всем отказал Михаилу Михайловичу.

Делая визиты, заезжаю в этот день к Витте, которого застаю дома. Завожу речь об училище и достопочтеннейшем директоре Месмахере, которого притесняют чиновники Департамента мануфактур и торговли. Обещает прислать ко мне директора департамента Ковалевского. Входит Муравьев, и они вдвоем рассказывают невероятные пошлости министра путей сообщения Кривошеина, который распорядился о взыскании с каждого, подписывающего в министерстве контракт, взыскивать многотысячную сумму на общеполезное по его, Кривошеина, понятиям дело.

Один из таких контрагентов – Юз, владелец обширных на юге каменноугольных копей и железоделательного завода, был обложен сбором в 50 тысяч; он согласился заплатить всего 10 тысяч, и когда ему отказано было в подписании контракта, то он пришел в Департамент железных дорог Министерства финансов и сделал сцену, вследствие которой дело и дошло до министра.

С другим подрядчиком произошла комическая сцена. Его фамилия Игнациус, и Кривошеин, принимая его, начал бранить его за то, что он не хочет вносить наложенного на него платежа, подобно всем, приезжающим из других государств иностранцам, кои преследуют лишь цель наживы и не хотят делать никаких на пользу России пожертвований.

Подрядчик отвечал, что он коренной русский подданный и отставной полковник Преображенского полка[359 - Лейб-гвардии Преображенский Его Величества полк – старейший и один из наиболее элитных полков гвардии Российской империи. Сформирован Петром I в 1691 г. из потешных села Преображенского, от которого и получил свое наименование. Полк принимал участие в Азовских походах 1695–1696 гг., в Северной войне 1700–1721 гг., в Прутском походе 1711 г., в Персидском походе 1722–1723 гг., русско-турецкой войне 1735–1739 гг., в Отечественной войне 1812 г. и др.].

Заходит ко мне граф Константин Пален, бывший министр юстиции, и рассказывает еще хороший анекдот про того же Кривошеина. По докладу государственного контролера Государь сделал отметку, что Либавскую дорогу следует в видах экономии отапливать углем, а не дровами. Кривошеин отвечал, что это невозможно, потому что с подрядчиком заключен долгосрочный контракт. Тогда контролер выяснил, что контракт имеет силу всего на 8 месяцев и что в качестве топлива поставляются дрова из лесов, принадлежащих Кривошеину.

30 октября. Воскресенье. Продолжительное объяснение с генералом Шильдером, который написал для моего биографического словаря[360 - Под общим руководством А. А. Половцова как председателя Императорского Русского исторического общества издавался Русский биографический словарь. Всего было подготовлено 25 томов (выходили с 1896 по 1918 гг.), при жизни Половцова вышли 22 тома.] статью об императоре Александре II и окончил ее самым недоброжелательным образом. Я прислал ему из Парижа программу того, что написать следует, и он, хотя плохим русским языком, но написал значительную часть того, что мной было намечено.

Продолжительный визит [к] старикам Бобринским. Передаем друг другу полученные известия о заре нового царствования, четвертого для нас. Ничего дурного, неодобрительного для личностей молодого Государя и его невесты не слышим, напротив, он умен и сдержан, она мила решительно во всех отношениях.

31 октября. Понедельник. Приезжает ко мне Муравьев. Рассказывает, что в анархистских кругах положено напомнить о своем существовании выходками спорадического террора. Намечены жертвами Победоносцев и Гурко. В Польше, с одной стороны, социальное, с другой, революционное движение подвигаются быстро. Пробыв в Варшаве 5 дней, Муравьев имел случай в том убедиться рассмотрением множества производящихся там политических процессов. Гурко – развалина. Его жена непозволительно захватывает власть.

Муравьев ожидает первого своего доклада у Государя, чтобы представить ему обширные документы относительно анархического движения. Иными словами, он рассчитывает на возможность этим путем пробраться в министры внутренних дел.

Я забыл записать, что, быв у Витте, я обратился к нему и присутствовавшему при этом Муравьеву с такими словами: «Вы оба, господа, умнее всех своих сотоварищей, вы жалуетесь на то, что при покойном Государе проскакивали такие непродуманные распоряжения, как учреждение Инспекторского департамента комментарий (или в указатель институций). Позвольте сказать вам, что для предотвращения этого в будущем одно средство: по возможности вести дела к тому, чтобы они обсуждались при участии нескольких лиц, а не решались с глазу на глаз в кабинете Государя с одним каким-либо лицом. Вам обоим это всегда будет выгодно, потому что вы сумеете в прениях победить других».

Они оба так были поражены смелостью моего заявления, что ни единого слова мне не отвечали.

При новом свидании Муравьев заявил мне, что он моей мысли вполне сочувствует, а относительно Витте прибавил, что он тоже против моей мысли ничего не имеет, но под условием, чтобы он, Витте, был приглашаем на всякое подобное совещание.

Я возразил, что без министра финансов едва ли может решаться какой бы то ни было серьезный вопрос.

Приезжает Велепольский, прибывший по случаю похорон. Рассказывает о невероятных по нелепости выходках Гурко. От нового Государя, которого близко видел в Спалево время охот, Велепольский в восхищении.

В 6 часов приезжает из Вены князь Лобанов и по обыкновению останавливается у нас в той части дома, что выходит на Мойку.

Ноябрь

1 ноября. Вторник. К девяти часам утра приезжаю на станцию Московской железной дороги. На меня возложена обязанность нести сибирскую корону[361 - Сибирская корона – одна из корон русских монархов, выполненная в виде шапки из золотой парчи (конец XVII в.).], состоящую в том числе [из] регалий[362 - Регалии – знаки императорской власти. В России: корона, скипетр, держава, государственный меч, государственное знамя, большая государственная печать и государственный щит.]. В 9 ? часов церемониймемейстер устанавливает нас на Невском проспекте вблизи от Николаевской улицы, граф Пален несет скипетр[363 - Скипетр – символ власти. В состав атрибутов русской царской власти вошел в 1584 г. при венчании на царство Федора Иоанновича.], Набоков – императорскую корону[364 - Большая императорская корона Российской империи – главный символ власти российских монархов; имперская регалия с 1762 до 1917 г. Императорская корона изготовлена придворным ювелиром Г.-Ф. Экартом и бриллиантовых дел мастером И. Позье для коронации императрицы Екатерины Второй в 1762 г.], Poon – государев меч[365 - Государственный меч – одна из регалий российских монархов. Впервые был использован при коронации Елизаветы Петровны.] и т. д. При каждом из нас два ассистента. Меня сопровождают гофмейстер Мицкевич и сенатор Гречищев, которым я от времени до времени и передаю подушку, на коей лежит мнимо сибирская корона, то есть шапка из золотой парчи, окаймленная соболем и покрытая эмалевыми украшениями в стиле XVI столетия с несколькими не очень драгоценными камнями.

По прибытии погребального поезда в 10 часов шествие трогается и достигает Петропавловской крепости в 2 часа. По обеим сторонам улиц (Невский, Адмиралтейская площадь, Английская набережная, Николаевский мост, Васильевский остров, Мытнинский мост, сквер) стоят войска и учебные заведения, а позади их публика. Порядок примерный. В соборе служат панихиду и поклоняются телу, лежащему в открытом гробе. Бальзамирование сделано чрез три дня после смерти и потому весьма удачно[366 - Богданович, напротив, записала 28 октября, что «тело царя уже начало разлагаться» поскольку «бальзамирование сделано поздно» (Богданович. С. 195).]. На несчастную императрицу тяжело смотреть, юный Государь в полковничьем Преображенского полка мундире, его невеста представляет восхитительное явление. Вся картина безмерно грустная, да к тому же еще истинно петербургская погода: темно, сыро, грязно, уныло. Возвращаюсь домой в 3 ? часа.

2 ноября. Среда. В 12 часов в Аничковом дворце Государь принимает Государственный совет. В гостиной, что пред бальным залом, мы выстраиваемся по старшинству. Войдя в комнату и остановись недалеко от двери, молодой Государь говорит приблизительно следующее: «Нас постигла тяжелая утрата, мы потеряли Государя, благодетеля, отца. По воле Провидения мне суждено принять наследство отца моего преждевременно рано. Я не имел случая в последние дни жизни отца моего получить от него поручение благодарить вас, но, зная его чувства по отношению к Совету, я могу, не ошибаясь, передать вам, господа, его благодарность за труды ваши в его царствование. Возлагаю на Провидение надежду, что оно поможет мне исполнять лежащие на мне обязанности, надеюсь и на вас, господа, в том, что вы трудами своими поможете мне сделать все от меня зависящее для счастья России»[367 - Половцов передал речь императору весьма близко к тексту: «Волей Всевышнего тяжкое горе обрушилось на всех нас: безвременно скончался дорогой родитель мой, император Александр III. Покойный Государь не успел перед смертью передать мне свою волю о выражении благодарности членам Государственного совета за их верную ему службу. Но, зная, как незабвенный мой родитель был всегда доволен трудами Государственного совета, я смело могу взять на себя право благодарить вас от имени почившего. Да поможет мне Бог нести тяжесть государственного служения, преждевременно на меня возложенного. Надеюсь, господа, на ваше полное содействие». См.: Полное собрание речей императора Николая II. 1894–1906. СПб., 1906. С. 5.].

После речи он подошел к старейшим членам – графу Гейдену, Абазе, Убри, Набокову, Палену, Сольскому, Гирсу – и пожал каждому из них руку; дойдя до графа Игнатьева, он сделал общий поклон и удалился.

Еду вечером на панихиду в Петропавловскую крепость[368 - Имеется в виду собор святых первоверховных апостолов Петра и Павла.]. Стоя рядом с Победоносцевым, спрашиваю его, он ли писал манифесты. Отвечает, что писал только второй – о крещении невесты[369 - Речь идет о манифесте от 21 октября 1894 г. «О восприятии ее великогерцогским высочеством, принцессой Алисой Гессенской, православной веры». См.: ПСЗ. Т. XIV. СПб., 1898. С. 626–627. № 11015.], а первый[370 - Здесь говорится о манифесте от 20 октября 1894 г. «О восшествии его императорского величества, Государя императора Николая Александровича на Прародительский Престол Российской империи и нераздельных с ней Царства Польского и Великого княжества Финляндского». См.: ПСЗ. Т. 14. СПб., 1898. С. 625. № 11014. В. С. Кривенко писал в воспоминаниях, что этот манифест «поручили написать храброму князю» Л. Д. Вяземскому (Кривенко. С. 226).] был представлен графом Воронцовым-Дашковым.

Сообщает, что в Москве имел продолжительный разговор с юным Государем, которому и написал слышанную Советом речь, причем сказал: «Ведь Вы никого не знаете. Ваш отец при вступлении на престол был в таком же положении, я один был около него. И теперь, если Вам что понадобится, то пошлите за мной, ведь мне ничего не нужно, я желаю только служить Вам».

3 ноября. Четверг. Приезжает завтракать Павел Шувалов, рассказывает о том, как горячо в отношении нового императора выражает свои чувства Вильгельм[371 - Речь идет о германском императоре Вильгельме II.], который непременно хотел приехать в Петербург на похороны[372 - В письме Николаю II от 8 ноября 1894 г. Вильгельм II действительно выразил дружеские чувства по отношению к русскому императору: «<…> Что касается меня, то во мне ты встретишь всегда неизменную дружбу и любовь к тебе. Мы оба прекрасно знаем, каковы наши политические взгляды <…> я могу только повторить, что питаю к тебе безусловное доверие и что буду постоянно поддерживать старинные дружеские отношения с твоим домом <…>». Относительно своего приезда на похороны Вильгельм отметил: «<…> Я бы лично приехал помолиться с вами на похоронах, но у меня дома столько дела по управлению, что это совершенно невозможно <…>» См. Переписка Вильгельма II с Николаем II. 1894–1914. М.-Пг., 1923. С. 3. Немного ранее, 17 октября, Вильгельм сообщал в телеграмме немецкому послу в России Б. Вердеру: «<…> В связи с происшедшей здесь (в Германии. – О.Г.) сменой министерства я отказался от намерения присутствовать на погребении Его Величества царя в случае его возможной смерти». По сообщению Ламздорфа, еще до получения телеграммы Вердер высказывался против приезда немецкого императора в Россию, «опасаясь, что его монарх, никогда не знающий меры, сумеет все испортить с самого же начала нового царствования» (Ламздорф. С. 77).], но отказался от этой поездки вследствие настояний своих приближенных, находивших, что он и без того слишком усиленно и явно ухаживает за Россией. Великий князь Владимир Александрович мне говорил, что в депеше Государю Вильгельм пишет: «Je suis oblige de rester ici pour etouffer le socialisme»[373 - Я должен остаться здесь для того, чтобы задушить социализм (фр.).]. Шувалов в дополнение этому говорит, что Вильгельм сообщал ему, что в Магдебурге был открыт заговор анархистов, намеревавшихся взорвать укрепления Магдебурга, причем должно было погибнуть до 100 тысяч человек.

Шувалов забавляет нас рассказом о том, как он имел свидание с Гирсом и заявил ему о желании после десятилетней тяжелой в Берлине службы покинуть тамошний пост. На что Гире с обычным лицемерием отвечал, что он намерен просить об отставке и что ходатайство Шувалова должно быть заявлено его преемнику.

В 2 часов панихида в Петропавловском соборе.

4 ноября. Пятница. В 6 часов начинается для меня дежурство у гроба. Стою до 8 часов, покуда толпы простого народа прикладываются к телу, то есть кладут поцелуй на образ, лежащий на груди. Некоторые силятся целовать лицо покойного, в чем дежурные стараются им препятствовать. Опасаясь, что прикосновением они окончательно испортят слишком поздно и потому плохо набальзамированный труп[374 - Так в оригинале (Половцов противоречит собственной записи от 1 ноября).].

Государь принимает в три часа Лобанова весьма любезно в Аничковском дворце, где он продолжает занимать свои великокняжеские комнаты.

Разговор продолжается 20 минут и не касается политики. Государь жалуется на продолжительность и множество церковных церемоний. «Мы все исплакались, – говорит он, – и присутствуем на панихидах как истуканы».

5 ноября. Суббота. Снова дежурю. На этот раз от 2 до 4, то есть во время панихиды. Число иностранных принцев огромно. Все они два раза в день присутствуют на панихидах и вместе с царским семейством подходят поклоняться праху покойного, выражая свое почитание весьма разнообразно. Некоторые ограничиваются отдаленным поклоном, другие прикасаются ко гробу, а некоторые, как, например, принц Балийский[375 - Имеется в виду Альберт Эдуард, принц Уэльский (впоследствии Эдуард VII).](впервые в русском мундире Киевского драгунского полка[376 - Имеется в виду 27-й драгунский Киевский Его Королевского Высочества Принца Валлийского полк (это название носил с октября 1894 г. по 1901 г.); ведет свою историю с 1668 года, когда он был сформирован как Киевский казачий полк, драгунский – с 1882 г.]), крестятся и целуют образ как самые безупречные православные.

Заходит ко мне Балашев, от Курска сопровождавший тело и дежуривший в вагоне. Рассказывает, что Драгомиров, начальник Киевского военного округа, на какой-то станции встречал Государя, который увидел, что почетный караул отдает ему военные почести, когда отдание почестей принадлежит одному покойному, сказал: «Кажется, это не по уставу, пожалуйста, распорядитесь, чтобы на следующих станциях этого не было».

Надо прибавить, что Драгомиров, бывший начальник военной академии[377 - Имеется в виду Академия Генерального штаба.], почитает себя первостепенным знатоком военной службы.

Разговаривая у себя дома вечером с несколькими приятелями по поводу выраженного одним из них убеждения о глубокой преданности царю русского народа, выслушиваю такой рассказ от князя Куракина, крупного симбирского помещика. Один из мужиков, запевал в его имении, узнав о смерти Государя, сказал Куракину: «Ведь у него, верно, наследник был?» – и на утвердительный ответ продолжал: «Знамо дело, они не переведутся».

6 ноября. Воскресенье. Завтракают сидящий при принце Балийском генерал Эллис и при принцессе Балийской госпожа Монсен. Оба знатоки искусства.

Заезжаю к Победоносцеву, который на вопрос мой о том, хранит ли он письма покойного Государя, отвечает, что послал молодому императору письма его отца за первый год царствования. В числе их есть любопытные, как, например, письмо от 31 декабря. Накануне нового года Александр III пишет, что лишь глубокое религиозное чувство, им питаемое, останавливает его от самоубийства, – до того ужасно его положение[378 - Это письмо Половцов приводит ниже, (письмо Победоносцеву от 31 декабря 1881 г.).].

Среди современных драматических событий и положений слышатся любопытные в психологическом и историческом отношении рассказы, которые я и буду заносить сюда, ручаясь за их достоверность, но не выставляя имен тех, кому я обязан их сообщением.

Граф С.Д. Шереметев говорит, что нынешний Государь – человек весьма бессердечный, неспособный к увлечению. Дети графа Шереметева с детства были товарищами по играм, препровождению времени с наследником, но никто из них не может сказать, в чем заключается его образ мыслей. Во время предсмертной болезни Государя в Ливадии однажды граф Шереметев, разговаривая с наследником, выхвалял ему прелести Ливадии и жизни там сравнительно с Петербургом и петербургской жизнью. Наследник в ответ на такую оценку сказал, что жизнь в Ливадии скучна. Из чего граф Шереметев вывел новое доказательство его бессердечности.

Молодой государь чрезвычайно нежно обходится с матерью. День начинается с того, что он приходит к ней в уборную и, показывая ей все полученные им письма, советуется относительно всего предстоящего ему в тот день.

В течение дня, в то время как он читает в изобилии присылаемые ему бумаги, его невеста сидит за чтением или рукоделием в той же или соседней комнате.

13 ноября. Воскресенье. Министр иностранных дел Гире, гораздо более похожий на разлагающийся труп, чем на живого человека, при первом докладе Государю уклончиво пролепетал что-то о своей отставке; он утверждает, будто бы Государь отвечал, что просит его не покидать, что теперь настает время пожинать то, что отец его и Гире посеяли. Так ли это?

Я забыл записать, что в среду 9-го у нас завтракали принц Балийский с сыном герцогом Йоркским и несколько англичан (Карингтон, Эллис, Кетоль). После завтрака все отправились осматривать новое здание отстраивающегося музея нашего рисовального училища, которое вследствие темноты уже в третьем часу пришлось показывать при свете факелов.

Сегодня заехал ко мне Бунге и рассказывал, что, быв у Государя, чтобы переговорить о всемилостивейшем манифесте по случаю бракосочетания, спросил его, кому ему угодно будет поручить председательствование в Сибирском комитете[379 - Имеется в виду Комитет по сооружению Сибирской железной дороги.]. На это последовал ответ: «Это дело так меня интересует, что я желаю сам остаться председателем».

Чрез несколько дней после смерти Государя императрица принимала графиню Воронцову-Дашкову, жену министра двора, которая, говоря о невесте – принцессе Алисе, – сказала: «При каких тяжелых обстоятельствах она начинает свою жизнь в России». «Et moi, – воскликнула Мария Федоровна, – c’еtait encore bien plus penible»[380 - «А мне, – воскликнула Мария Федоровна, – было еще тяжелей» (фр.).], разумея смерть своего жениха Николая Александровича[381 - Будущая императрица Мария Федоровна была невестой старшего сына императора Александра II Николая Александровича.].

Получив известие о приближении смерти императора, старая великая княгиня Александра Иосифовна с дочерью королевой Греческой[382 - Здесь говорится о великой княжне Ольге Константиновне.] отправились в Ливадию и повезли с собой по желанию императрицы кронштадтского священника Иоанна[383 - Речь идет о протоиерее Иоанне Кронштадтском.], пользующегося в глазах суеверных репутацией чудотворца.

На пути лежало имение великого князя Дмитрия Константиновича, где он устроил примерный конный завод[384 - Имение великого князя Дмитрия Константиновича находилось под Полтавой; там он занимался разведением лошадей.]. Его мать и сестра решили остановиться там и провести день, развлекаясь осмотром завода. Узнав о том, находившаяся в Ливадии княгиня Оболенская (Сандра) телеграфировала сопровождавшей путешественниц фрейлине Озеровой, что конец может наступить ежечасно. Великие княгини с везомым ими попом тем не менее провели день на конном заводе, но по приезде в Ливадию королева Греческая сказала княгине Оболенской: «Votre tеlеgramme nous a bien dеrangе[385 - «Ваша телеграмма нас очень расстроила» (фр.).]».

14 ноября. Понедельник. В 11 ? часов приказано съезжаться в Зимний дворец по случаю бракосочетания Государя императора. Между матерью императора и братьями покойного отца его были продолжительные споры о том, каким порядком должна совершиться церемония, то есть с обычной пышностью и блеском или в более скромных размерах. Первое мнение – мнение великого князя Владимира Александровича – восторжествовало, по счастью. Свадьба русского царя не семейное, а всенародное торжество.

И действительно, в залах Зимнего дворца собралось такое множество народа, что протискаться было трудно.
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
7 из 8