Anamnesis. Том 2

– Вот, доктор. Это – Мишка! – в комнате Зара указала на лежащего в постели малыша лет пяти.

Мишка слегка приоткрыл глаза, грустно, по-взрослому совсем, взглянул на меня и опять опустил веки. Дышал он тяжело и часто. Очень часто. Его лицо и в самом деле было синим.

– Помогите мне его раздеть! – попросил я цыганку.

Зара попыталась стянуть майку через голову, но малыш громко закричал от боли. Оттолкнув мать, к Мишке подскочила Клавдия Петровна и в несколько движений разрезала майку ножницами. Оголилась худенькая детская грудь с торчащими рёбрами.

Я присел на краешек постели и принялся внимательно осматривать правый бок бедняги. Ага, вот и огромный синяк от удара!

Очень осторожно я нажал на центр синяка. Под пальцами противно заскрипело, а малыш взвизгнул от боли.

– Всё, Мишка, всё! Ну, извини. Мне нужно было кое-что проверить! – успокаивающе бормотал я, лихорадочно пытаясь вспомнить, что полагается делать в таких случаях.

А случай оказался не из простых. Судя по всему, ударившись о камень, Мишка сломал ребро. Или рёбра. Которые своими острыми отломками повредили лёгкое. И теперь из разорванной легочной ткани в грудную полость малыша поступает воздух, поджимая повреждённое лёгкое и не давая тому возможности дышать.

Напряжённый пневмоторакс, вот как это называется. Сейчас Мишка дышит только одним лёгким. Потому и синий, потому и одышка такая.

И что прикажете мне делать? Лечить парня нужно срочно: плохеет на глазах. Требуется вмешательство грудного хирурга, а где его взять-то в Кобельках?

– Доктор, ему хуже! – закричала Зара, дёргая меня за рукав.

Осторожно освободившись от её рук, я полез в дежурный чемоданчик, перебирая его содержимое и пытаясь собрать всё нужное для неотложной манипуляции.

«Перевести напряжённый пневмоторакс в открытый», – будто мантру повторял я про себя фразу из учебника по хирургии. А это значит, что мне придётся поставить в грудную полость Мишки специальный дренаж, чтобы отсасывать поступающий в неё воздух.

Нужное в чемоданчике упорно не находилось. Вернее, находилось, но не всё. Большой шприц Жанэ отыскался моментально, да и немудрено: огромный прибор занимал собой добрую четверть саквояжа. Перчатка и одноразовая капельница тоже не стали проблемой. Но вот где раздобыть специальный стилет для пункции с уже надетым на него катетером?

Краем глаза я посматривал на Мишку. Тот посинел её больше и начал закатывать глаза.

– Клавдия Петровна, кислород ему дайте, живо! А потом возьмите флакон с физраствором и разведите в нём фурацилин. Будем дренаж ставить. По Бюлау! – невесть зачем, уточнил я авторское название манипуляции. Вряд ли, конечно, фельдшерица его слышала.

Ошибся. Клавдия Петровна быстренько приспособила к лицу малыша маску кислородного ингалятора, развела фурацилин и принялась споро отрезать ножницами от резиновой перчатки пальцы. Для дренажа. Старик Бюлау в Кобельках явно был популярен!

Оставив бесплодные попытки отыскать стилет, я решил импровизировать дедовскими методами. Вооружился банальным скальпелем и склонился над Мишкой. Тот уже был без сознания. Ну что ж, по крайней мере, можно обойтись без анестезии. Нет худа без добра!

Нащупав пальцами нужное межреберье, я вонзил в него скальпель…

– Ай, доктор, вы что?! – заверещала Зара и принялась хватать меня за руки. От неожиданности я едва не протолкнул лезвие глубже, чем следовало.

– Отойди, Зарка, доктор знает, что делает! Мишка твой ребром лёгкое проткнул, надо лишний воздух вывести. Иначе – помрёт! – весьма доходчиво разъяснила ситуацию Клавдия Петровна и быстренько выпихнула плачущую цыганку из комнаты.

– Спасибо! – с облегчением выдохнул я и продолжил работу.

– Не за что! – ответила фельдшерица и протянула мне отрезанную от капельницы прозрачную трубку, – Это ставить будете?

– Ага! – уже не удивляясь, подтвердил я. И ввинтил трубку в только что проделанную дырку в Мишкиной груди.

А Клавдия Петровна уже подсоединяла к другому концу шприц Жанэ с фурацилином. Я принял его из её рук и осторожно потянул за поршень. По трубке в шприц пробежало немного крови. А потом – пошёл воздух. Поршень шёл с небольшим усилием. Пятьдесят кубиков…

Сто…

Двести…

Триста…

На пятистах миллилитрах поршень упёрся в заднюю стенку шприца.

– Зажать! – скомандовал я.

Клавдия Петровна с готовностью пережала зажимом трубку. Я отсоединил шприц, вернул поршень в исходное положение и подсоединил вновь. Фельдшерица освободила трубку.

Ещё двести…

Триста…

Триста пятьдесят…

Поршень двигался заметно туже. Я взглянул в лицо малыша: синева явно уменьшилась, да и дышит теперь намного спокойнее.

Четыреста двадцать.

Всё. Поршень остановился. Воздух в шприц больше не поступал. Хочется верить, что и лёгкое расправилось.

– Зажать!

Опять зажим на трубке. Фельдшерица без моих команд приладила к свободному концу трубки палец от резиновой перчатки со вставленной в него спичкой. И засунула получившийся клапан во флакон с фурацилином. Простая, но чертовски эффективная конструкция! Имени Бюлау.

Мишка открыл глаза. Дыхание его стало совсем спокойным, гадкая синева ушла. Из трубки, погруженной в жёлтый раствор, время от времени вырывались пузырьки воздуха. Дренаж работал.

– Как дела, молодой человек? – улыбаясь, спросил я пацана.

Вместо ответа он показал мне большой палец. И тоже улыбнулся.

– Клавдия Петровна, пригласите мать!

Зара влетела в комнату и с разбега грохнулась на колени у постели сына, уронив голову ему на живот. Роскошные чёрные волосы блестящим одеялом укрыли всего Мишку.

– Мам, ты чего? – всё ещё улыбаясь, поинтересовался он.

Зара встрепенулась. Она подняла голову и недоверчиво всмотрелась в лицо сына:

– Мишенька? Золотой мой, тебе лучше?!

– Ага! – гордо ответил он.

Цыганка вспорхнула с пола и повисла на моей шее. Что-то бессвязное шепча по-своему, будто в бреду.

– Всё уже хорошо, Зара. Самое страшное позади. Сейчас мы вызовем «Скорую» из района и Мишку отвезут в больницу. Отлежится недельки две – и будет, как новенький! – поглаживая по спине бормочущую женщину, приговаривал я.