Anamnesis. Том 2

– Аленька, что с вами? – я опять, на этот раз осторожно, взял её за плечи и развернул к себе.

Девушка и в самом деле плакала. Тихо, без всхлипываний и рыданий. Просто крупные слёзы вытекали из её глаз и прозрачными ручейками сбегали вниз по щекам.

– Я не знаю, что со мной! В том-то и дело, что не знаю, – она уткнулась лицом в моё плечо, – Не знаю, откуда мне всё это известно, не понимаю, как эти убийства связаны со мной! А они ведь как-то связаны, я это чувствую. Я даже не знаю, кто я!

Последние слова Аля почти выкрикнула. Я покрепче прижал её к себе. Никаких подходящих слов в голову не приходило. В неё вообще ничего не приходило. После всех нынешних событий мозг, видимо, включил защитное торможение.

Минут пять мы так и простояли. Наконец, девушка оторвалась от моего плеча, подняла влажные зелёные глаза и тихо, очень тихо сказала:

– То, что их убивает, очень странное. Я не понимаю.

– «То»?! Вы хотите сказать, что убийца – не человек?! – изумился я.

За сегодня это уже второе предположение о нечеловеческой природе убийцы. Первое, помнится, высказал лейтенант. Правда, я так и не понял, насколько серьёзно он это говорил. И вот теперь – Аля. По непонятным причинам, словам этой девочки я верил. Всем, даже самым невероятным. Наверное, в силу невероятности её самой…

– Человек… и – не человек. Я не могу понять, не могу почувствовать. Сейчас пока – не могу. Может быть, позже… – Аля выглядела растерянной.

В коридоре началась какая-то суета. Туда – сюда затопали ноги, слышались приглушённые голоса. Наконец, все фоновые шумы легко перекрыл визг Клавдии Петровны:

– Пал Палыч! Доктор! У вас вызов!

Я виновато посмотрел на Алю. Она улыбнулась:

– Идите, доктор! Кому-то без вас плохо.

Неожиданно для самого себя, я поднёс к губам её руку и поцеловал.

И выскочил за дверь.

    8 сентября, Кобельки, 16—15.

Странно, но по улочкам Кобельков Кешка вёл машину очень осторожно. Вспоминая его недавнее лихачество, я недоверчиво косился в сторону водителя. Боясь, что вот – вот тот привычно вдавит педаль газа в пол и «УАЗик» вновь горным козлом пойдёт скакать по окрестностям.

Но ничего подобного не происходило. Машина спокойно, даже как-то торжественно, двигалась к цели.

Наконец, я не вытерпел:

– Кеша, ты побыстрее немного можешь? Там ребёнку плохо!

Иннокентий с достоинством взглянул на меня и пояснил:

– Палыч, это я за городом гоняю, а в городе – ни-ни! Тут же люди кругом!

Я согласно кивнул, окидывая взором пустые улицы: и верно, люди кругом!

Из окошка, ведущего в салон, высунулась Клавдия Петровна:

– Минут через пять будем на месте. Зара на отшибе живёт, под дамбой.

– Кто? – переспросил я.

– Зара. Мать мальчика, к которому мы едем.

– Странное имя какое!

– Цыганка она, – пояснила фельдшерица, – Помните, я вам рассказывала про цыганского барона? Ну, который кровать подарил?

– Помню, конечно.

– Та вот, у нас тут неподалёку, в степи прямо, тогда табор стоял. Зара в нём жила. А когда табор снялся и ушёл, она тут, в Кобельках осталась. Беременная. Уж не знаю, почему она так решила, но осталась. Родила вскоре мальчишку, на работу в совхоз устроилась. Словом, прижилась как-то.

– А барон?

– А что барон? – удивилась Клавдия Петровна, – Барон тут ни при чём. Он просто тем табором командовал.

«УАЗик» подпрыгнул на колдобине и, свернув к берегу озера, покатил вдоль него. Дорога довольно резко пошла под уклон. С удивлением я обнаружил, что машина спускается ниже уровня воды. Причём, намного.

– Сейчас дамба будет, – заметив моё удивление, пояснил Кеша, – Озеро-то искусственное. Лет тридцать назад речку запрудили, вот и получилось наше Белое.

Впереди и впрямь показалась дамба. У её подножия, вырываясь из-под немного приподнятых створов, бурлила вода. А от этого бурления начиналась небольшая речушка. Скорее, даже ручей.

Подкатив к самой реке, наша машина свернула вправо и по узенькой грунтовой дороге запрыгала вдоль русла.

– Не страшно тут жить-то? А ну, как плотину прорвёт? Смоет же всё к лешему! – поинтересовался я, обнаружив с десяток изб, прижавшихся вплотную к речушке.

Кешка пожал плечами:

– А кто их знает? Может, и страшно. Только всё равно здесь строятся: речка под боком, озеро рядом, земля – сплошной чернозём. Здесь на огородах знаешь, какие чудеса вырастают? Впору в книгу рекордов заносить. А наверху не земля – глина одна пополам с песком.

Проехав мимо «нижних» Кобельков, мы направились к небольшому одноэтажному домику, стоящему особняком. Тоже – на самом берегу.

– Ну вот, приехали. Тут Зарка и живёт! – лихо затормозив у калитки, сообщил мне Кешка.

Вдвоём с фельдшерицей мы выгрузились из машины и направились к дому. Дверь на крыльце распахнулась: нам навстречу устремилась растрёпанная молодая женщина в яркой цветастой юбке и неожиданной футболке с олимпийским мишкой. Добежав до нас, она вместо приветствия схватила меня за руку и молча потащила за собой.

– Добрый день, Зара! – я решил взять инициативу в свои руки, – Рассказывайте, что стряслось?

– Сыну плохо. Совсем плохо! – выдохнула цыганка. В её голосе явственно слышалось отчаяние.

– С чего всё началось? – взбегая по ступеням крыльца, я продолжил опрос.

– Он во дворе играл. Залез на забор, – она кивнула на невысокий заборчик, огораживающий участок, – Не удержался, упал. Боком ударился о камень.

– Каким боком?

– Правым. Сначала-то ничего: похныкал, конечно, да и побежал опять играть. А потом я обед приготовила, выхожу – а он лежит на земле: лицо синее, дышит тяжело, стонет. Я Мишку в дом занесла и сразу же за вами послала.

В моей голове начался интенсивный мыслительный процесс. Бессвязные воспоминания из области травматологии со щёлканьем сменяли друг друга, но ничего подходящего случаю не находилось. Пока.