Большая вода

Он шёл за ним, стараясь сильно не прибавлять в шаге и иметь расстояние между ними метров в сто. Они уже прошли с десяток домов, в окнах которых уютно горел свет, и, быть может, подавался поздний ужин.

Пасмурное небо скрывало звезды, иногда обнажая полумесяц, стремительно появляющийся и исчезающий, и поэтому почти неуловимый для взора человека.

Всё же вероятность, что приказчик обернётся и заметит Бальтазара, была, но по-прежнему казалась ему совершенно ничтожной. Он мыслил так: «Я всегда могу сказать, что иду своей дорогой и что наша встреча чистое совпадение. Да, и поверит ли он, что такой мелкий для него человек, как я, может его преследовать?»

Между тем, Степан Матвеевич, оставив за собой ещё один храм, вплотную приблизился к стене монастыря. Здесь можно было также свернуть направо и налево: один путь вёл к улице, на которой располагались кельи монахинь, другой вёл к ещё одной пологой улочке, уходящей вниз к берегу реки.

Он продолжил путь прямо и вышел на широкую площадь, называемую соборной по той причине, что главные храмы города находились именно здесь: большая белокаменная колокольня, вознёсшаяся в небо, и пятиглавый собор, блистающий золотом своих куполов. Войти в монастырь можно было, также попав на площадь, а напротив главных ворот монастыря стоял замечательный, двухэтажный купеческий особняк, отданный под гимназию.

Cтепан Матвеевич, не останавливаясь, шёл дальше, теперь, увидев его напористый шаг, становилось ясно – он куда-то спешил. К тому же Бальтазару удалось один раз заметить, как он достаёт из брюк карманные часы на цепочке, смотрит на них и кладёт обратно.

Они продолжали идти и уже прошли площадь, на пути им по-прежнему никто не встречался. Степан Матвеевич прибавил в шаге. Бальтазар также ускорил ход.

«В скором времени, – размышлял юноша, – если он так никуда и не свернёт, то мы дойдём до маленькой речушки, которую и рекой трудно назвать, она вся запружена, место это глухое, да, любопытно, что он там потерял, да и зачем он так спешит?!»

В душе Бальтазар радовался тому, как ему повезло, ведь слежку за Степаном Матвеевичем можно было бы списать на его мнительность, он мог ошибиться в своих предположениях на его счёт, и даже, если не мнительность и не ошибка его ума, то тот преспокойно мог пойти домой после работы. Не каждый же божий день ему замышлять что-то тайное?

Приказчик прошёл улицу до конца и теперь спускался к реке, к ней был пологий сход, и вёл он даже не совсем к этой запруженной речушке, а именно к мосту через неё.

Вообще же, он направлялся в одно из любопытнейших мест: сходя по склону, по левую руку от себя можно было наблюдать овитую плющом стену ещё одного монастыря, гораздо меньшего по размерам, чем тот, что был пройден ранее. Это стена вплотную доходила до самой большой из сохранившихся башен кремля, она была внушительной и монументальной. Она имела двадцать граней, хотя издалека могло показаться, что она абсолютно круглая.

От башни тянулась высокая стена, сильно задетая временем. Её, как и весь Кремль, методично разбирали сами жители посада на протяжении нескольких веков. Под ней был ров, когда-то наполненный водой. Стена длилась до другой хорошо сохранившейся башни – Грановитой, она была ниже, чем соседняя, но казалась более массивной на вид.

Бальтазар шёл по пятам, но, как и раньше, был осторожен в своём преследовании. Когда Степан Матвеевич приблизился к башне, юноша выглянул из-за монастырской стены, чтобы посмотреть на то, куда всё-таки пойдет его начальник.

Как только Бальтазар выглянул и стал наблюдать, Степан Матвеевич вдруг остановился и стал озираться по сторонам, как будто почувствовал неладное, почувствовал, что за ним следят, и в этот миг Бальтазар отпрянул назад. Немного погодя, он выглянул снова, но уже никого не увидел. Он вышел из укрытия и быстрым шагом отправился вниз по склону, вдоль монастырской стены и башни, там, где только что проходил приказчик.

Спустившись по склону, он заметил в некотором отдалении от себя, метрах, быть может, в пятидесяти, спину Степана Матвеевича, он шёл прямо, мимо маленьких деревянных сараев, затем мимо каменных лачуг, построенных из добытого при разборе кремлёвской стены и башен кремля камня.

Наконец, он остановился перед домом, который был не схож с теми, что он проходил только что. Дом был двухэтажным, построенным не на скорую руку, как все остальные, а сделанным добротно, по правилам, но без благородной архитектуры. Все постройки на этой небольшой улочке были прилеплены друг к другу и стояли параллельно реке. Первый этаж дома имел облицовку из камня и три окна, выходящих на реку. Второй этаж был деревянным, видимо, более поздним строением, в котором также было три окна. Первый этаж представлялся нежилым, а на второй вела деревянная лестница. Другой своей стороной, фасадной, этот продолговатый дом выходил на широкую мощёную дорогу, которая, в свою очередь, пролегала параллельно кремлёвской стене, проходя мимо базарной площади, она вела через весь город. У дома имелось несколько пристроек из камня, и весьма неуклюжих, также выходящих фасадом на дорогу и уже почти вплотную примыкающих к мосту.

Степан Матвеевич огляделся, было заметно, что сам он здесь впервые, и что узнает эту местность по описанию, и ищет куда ему пойти. Заметив лестницу, ведущую на второй этаж, он словно что-то понял и начал восхождение по ней. Было уже совсем темно, фонарей за домом не было, и Бальтазар следил за чуть заметной фигурой приказчика изо всех сил. Увидев, как тот взбирается по лестнице, юноша тихими мелкими шажками стал приближаться и спрятался за углом, в небольшом промежутке между деревянной лачугой и домом.

Степан Матвеевич постучал в дверь, стуки были мерными, чеканными, между ними была пауза: один, два, три, четыре, пять. Постучав пять раз, он подождал и повторил комбинацию, но за дверью стояла гробовая тишина.

«Вы все уснули что ли там, а..?!» – выругался приказчик, стоя на месте и нервно шаркая ногами.

Импульсивным движением он вытащил из кармана брюк часы. «На кой чёрт было договариваться, если сам не придёшь и знаешь об этом, зла на вас не хватает, недоумки», – сквозь зубы процедил он.

Из кармана своего добротного, но местами потёртого сюртука, приказчик достал папиросы, извлёк из пачки одну из них, чиркнул спичкой и закурил.

Он постучал в дверь ещё раз: «раз, два, три, четыре, пять».

«Зачем я сюда притащился, чтобы, как собака, ждать у двери? Сейчас явно не май месяц», – на этих словах приказчик съежился, по лицу было видно, что по его телу его прошла дрожь.

«Добрый вечер! Вы давно стоите?»

«Что? Кто это?» – обернулся Степан Матвеевич. «А, это вы, Константин…» – прищурившись, посмотрел он в темноту. «Почему вы заставляете меня ждать под дверью, ведь мы же договорились с вами на время?!»

Приказчик был как бы не в своей тарелке, взволнован, и раздражен, и, как часто бывает у людей такого характера, особенно желчен.

«Дорогой мой, Степан Матвеевич, не волнуйтесь, прошу вас. Я не слышал, как в дверь стучали, надо пройти в дом и обо всём поговорить».

«Не принимается такой ответ, молодой человек! Надо быть внимательней! И запомните раз и навсегда, я не дворняга, чтобы скулить и ждать вас под дверью! Мы, кажется, партнёры, так давайте уважать друг друга!»

На сказанное в сердцах приказчиком Константин как будто не обратил внимание, со снисходительной улыбкой на лице он произнёс: «Степан Матвеевич, прошу вас пройти в дом, где мы всё обсудим, сейчас я открою дверь».

Дверь открылась со скрипом, который хорошо был слышен Бальтазару, как и весь их краткий диалог.

После того, как в дом вошёл хозяин, за ним последовал его гость. Дверь захлопнулась, но, очевидно, она не была заперта изнутри, звуков поворачивающегося ключа в замочной скважине слышно не было, и на засов её также никто не запирал.

Вероятно, дверь вела в сени, пройдя которые можно попасть в жилую часть дома.

Рискуя быть замеченным, но понимая, что он ничего не услышит, если останется на своём прежнем месте, Бальтазар, нагнувшись, чтобы его не обнаружили из окон, подкрался к лестнице и тихими кошачьими шагами поднялся по ней.

Взявшись за ручку, он открыл дверь, делал он это очень медленно, опасаясь, что та может страшно заскрипеть и обнаружить его.

С осторожностью он вошёл в сени дома, в них было темно и просторно, из маленького окна, расположенного под потолком, падал тусклый свет, зажжённый в комнате. Он освещал только маленькую полоску в сенях. Бальтазар вошёл и замер. Были хорошо слышны голоса говорящих за стеной.

«Итак, поговорим на чистоту. Степан Матвеевич, я позвал вас сегодня сюда, чтобы ещё раз удостовериться в том, что вы на сто процентов готовы участвовать в деле, для нас столь важном. Я знаю, что идейная сторона дела вас не интересует, а интересует финансовая…»

«Интересует-интересует», – прервал Константина Степан Матвеевич. Голос у приказчика был сиплым и резким, как у каторжника. «Но меня интересует и другое: какого чёрта мне никто не открывал, если здесь кто-то был внутри?!»

«Конспирация, друг мой, конспирация. Давайте я вас познакомлю с моим товарищем, Михаилом Петровичем. С ним можете быть откровенны, как со мной».

«Откровенны?! А что мне с вами откровенничать? Я не в церковь к попу, кажется, явился. Да, и чёрт бы их всех побрал! Что касается дела, то давайте обсудим, нужно взвесить всё и еще раз обсудить детали».

«Степан Матвеевич, – прозвенел молодой голос, – дело довольно серьезное, поэтому мы здесь и собрались сегодня. Для начала нужно выяснить, на что вы готовы, то есть как далеко вы можете зайти?»

«Хм… Понятно, к чему вы клоните, молодой человек, – усмехнулся приказчик, – вы, наверное, хотите меня спросить, согласен ли я с убийством моих благодетелей?! Ведь ограбить и предать, видимо, по-вашему я уже согласен?!..»

Злобный смех Степана Матвеевича немного удивил присутствующих, они переглянулись. Кончив смеяться, он продолжил:

«Господа, вы знаете, наверное, что я сейчас вам скажу… Хотя…» – тут его прервал кашель. «Хотя, может для вас это и ново – семье Карасёвых я многим обязан, но в то же время, чем я хуже их, господа..? Вы никогда не задумывались над тем, почему есть люди управляемые, а почему есть те, кто управляет, почему у одних власть и деньги, а почему кто-то должен горбатиться всю жизнь на дядю, у которого есть власть и деньги?! Но мне, полагаю, надо ответить на ваш вопрос о том, готов ли предать, ограбить и, если нужно, убить?! А что вы сами на это думаете?» – хитро улыбнулся тот.

«Каторги я не боюсь, для меня жизнь уже очень давно каторга, я не получаю от неё удовольствия, хотя ведь, наверное, должен. Должен? Аа? Убить человека – это грех?! Ну, для кого-то – да! Да – для тех, кто в жизнь, наверное, верит бесконечную, ну, фантазёры там разные, богобоязненные, но пусть они кого-нибудь другого этой кашей пресной кормят, а не меня. Может, совесть? Так это для тех, кто хозяином жизни быть не хочет, ни своей, ни чужой! А вы как думали?! Все вот эти сказки про угрызение совести, кровавых мальчиков и прочее – это для слишком мягкотелых людей или для тех даже, кто порисоваться любит «святостью» своей перед другими. Вот, дескать, посмотрите, какой я святой, всех вас выше. Все эти святоши набожные для меня всё равно, что щёголи пьяные в кабаке, которые выделываются перед женским полом, самоутверждения и восхищения ждут, за речь красивую, за вид приглядный, за карман, который деньга большая отпирает. Также и святоши восхищения от людей ждут за чистоту свою, за непорочность свою, за веру свою, и движет ими именно это, господа, а ничто другое… Ну, что-то я затянул, однако, с ответом. Вы спрашиваете, готов убить? Готов, отвечу вам, и не сомневайтесь».

«Что же, тогда продолжим, – вступил Константин, – теперь поговорим о конкретном, какой суммой они могут обладать, какие у вас есть сведения на этот счёт?»

«Точно я не знаю, но слышал, что у них может быть десять-пятнадцать тысяч. Не меньше!»

«Сумма приличная!» – вновь зазвенел неизвестный Бальтазару юный голос. «Куш хороший».

«А вы что думали..?» – с ехидцей произнес приказчик.

«Да, хороший, конечно, – одобрительно подытожил Константин, – на какое число, по вашим сведениям, назначена эта сделка?»

«На двадцатые числа апреля, совсем скоро, точную дату смогу сообщить накануне. Повторюсь для тех, кто не слышал, Карасёв по железной дороге отправляет большую партию скота в Москву, гурт голов в 200-300, может, больше, черт его знает. В Москве у него сделка должна состояться»