У быстро текущей реки

Дубов барабанил пальцем по столу, о чем-то думал. Рядом с ним большим и чистым – от лица до носков ботинок – все кругом в комнате казалось обходчику серым, пристыженным. И снова Степанов чувствовал себя виноватым и за неуклюжий дощатый топчан, и за серое дырявое и застиранное одеяло поверх топчана, и за рассохшийся грязно-зашарканный пол.

Выйдя в коридор, Степанов достал из сундука пустой мешок, и подняв его перед собой, осмотрел со всех сторон: проверил заплаты – надежны ли? Затем, накинув на себя непросохшую еще плащ-палатку, направился в огород.

На мгновенье постоял он, залюбовавшись сочной зеленой листвой и толстыми стеблями картофельной ботвы. Картошка лишь недавно отцвела, и по всему видать обещала хороший урожай. Опустившись на колени, Степанов стал подрывать куст, затем другой. «Из каждого по одной-две картошины, – не больше. Авось не пропадут кусты», – говорил себе Степанов, чтоб как-нибудь в себе заглушить проснувшуюся крестьянскую жалость к добру, которое он сейчас своими руками губил на корню, и еще другое, тягостное чувство насилия над землей, которую привык с детства уважать, грубости к еще очень слабым плодам ее. Клубни и впрямь только начали завязываться, проступая на корешках мелкой бородавчатой осыпью, и лишь изредка попадаясь покрупнее.

Подрыв кустов пятнадцать, обходчик поднял мешок; картофеля в нем оказалось очень мало – только-только на дне. Но заметив, что тучи редеют, он, как бы ожесточась, стал быстрее разгребать пальцами землю, подрывая куст за кустом…

Между тем, Танюша, опять потрудившись над задачей, и не доившись ответа, отбросила тетрадь в противоположный угол дивана, и в отчаянии ткнулась головой в колени.

Дубов подошел к селектору и вызвал коммутатор. «Второй район! Назарова» – сказал он в трубку. Видно, этого Назарова не оказалось на месте и Дубов в ожидании его нервничал. Он закурил и в раздражении перебрасывал папиросу из одного уголка рта в другой. Вдруг он взорвался, начал кричать в трубку, шея и лицо налились кровью. «На трассе? Все вместе бездельничают! А то я не знаю, что дождь! Механизмы ломаются у бездельников! Триста метров не смогли закончить!»

Танюша вся сжалась в своем углу. Хотя ругали не ее, а какого-то неизвестного ей Назарова, сердце ее гулко дергалось в груди, на душе стало тревожно и сиротливо, ей хотелось плакать и тут же убежать к отцу, чтоб прижаться лицом к его коленям, как давным-давно, когда она была еще совсем маленькой, когда мама еще была жива…

Однако Дубов вскоре как будто успокоился. Снова вызвав коммутатор, он теперь разговаривал с каким-то Романом Тихоновичем. Голос у начальника был сейчас напряженно-покорный, совершенно присмиревший. «Понятно», «ясно», – то и дело повторял Дубов. Затем он сказал «все сделаю Роман Тихонович. Пожалуйста не беспокойте себя», – и положил трубку на селектор.

Танюша резко подняла голову. С видом человека, решившегося на что-то очень отчаянное, она резко поднялась с дивана.

С тетрадкой в руке подошла она к Дубову, протянула ее вместе с карандашом, и подыскивая слова, как бы лучше попросить, неожиданно покраснела до кончиков ушей. Дубов, догадавшись в чем дело, спросил:

– Что, решить не можешь? Да-а, у каждого свои задачки…

Танюша торопливо кивнула головой и Дубов, взяв из ее рук тетрадку, сел за стол. Затаив дыхание, Танюша стояла рядом.

Карандаш Дубов энергично зажал в пальцах, словно одним росчерком собирался написать резолюцию.

– Здорово я раньше решал эти треугольники! По-свойски усмехнулся Танюше, затем шоферу, Дубов.

Шофер лишь на секунду оторвал взгляд от цветов, посмотрел на тетрадь, и, опять отвернувшись, натянул на себя свою безразлично-злую улыбочку.

С видом человека, снизошедшего до занятия, которое не присуще его положению – точно собрался пнуть подкатившийся мяч играющим в футбол мальчишкам – Дубов нарисовал на чистом тетрадном листе огромный треугольник, обвел его пожирнее, подумал, еще раз обвел, отложил тетрадь и принялся читать задачник.

«Да, сочинили задачку!» – пробурчал он и вскинул брови как бы по достоинству оценив чужую ловкость. Опять поправил карандашом треугольник и принялся листать тетрадь и рассматривать Танюшины задачи. Наморщив лоб, лишь раз-другой потрогал часы, затем запонку.

Он принялся листать тетрадь, словно уже и не помнил о просьбе Танюши, а лишь интересуясь аккуратностью ее почерка и порядком в тетради.

– Может провести биссектрису? – тихо спросила Таня.

– Чего? Биссектрису? – поднял Дубов тревожно забегавшие глаза. – А бис его знает… Валяй, проводи!.. Мне, дочка, честное слово, некогда задачками развлекаться! – вернул вдруг Дубов Танюше тетрадь. И с пристуком отложил карандаш, обернулся он к шоферу.

– Ну как там дождь? Уже, наверно, кончился?

Шофер нехотя посмотрел в окно, мимо которого промелькнула фигура Степанова с мешком на спине и неопределенно пожал плечами.

– Ой, решите, решите! Я вас очень прошу! – взмолилась Танюша. – Это ведь вам одна секунда!

Заметив вошедшего Степанова, Дубов перевел взгляд с него на дочь и погладил по голове девочку.

– Ладно, ладно… Некогда нам. Ехать нужно! Такая биссектриса…

Танюша не понимала, шутят ли с нею, или говорят всерьез, и с недоумевающим видом продолжала протягивать тетрадь Дубову.

– Не приставай. Нехорошо, – вмешался отец, и дочка отошла к дивану, прижав к груди тетрадку. От обиды в горле комом застряли слезы. Девочка закусила губу, чтоб не заплакать. Почему-то была она уверена, что этот большой, чисто одетый начальник вредничает, не хочет помочь ей. Начальник, небось образованней всех учителей!..

Надев шляпу и даже не взглянув на Танюшу, Дубов басовито кашлянул в кулак, и направился к двери. У него был вид человека, дела которого где-то далеко и его удручало, что сам он здесь, занят пустяками, вместо того чтобы делать эти важные дела.

Степанов, помывший руки на кухне, потянулся было к полотенцу, висевшему над «Герасимовской сиренью», но так и не взял его. Он задумался, пытаясь представить себе, что здесь произошло: почему Дубов вышел расстроенным? Неужели Танюша нагрубила?

Заметив тетрадь в руке дочери, Степанов спросил:

– Что, задачку решали?

Она кивнула головой. Степанов нахмурился и пристально уставился на дочь: наконец, что же здесь могло произойти?

Шофер молча пригладил редкие, просвечивающие на макушке волосы, провел ладонью по лицу – как бы стер с него сонливую и злую улыбочку. Затем по-солдатски расправил – от пряжки назад – складки гимнастерки и сказал:

– Дай-ка, девочка, тетрадь…

Привалясь к столу, он быстро провел две-три линии на треугольнике, нарисованном Дубовым.

– Смотри, – это икс, а это будет икс минус пять. А теперь уравнение. Понятно?

Танюша обрадованно закивала головой, и шофер добавил:

– Решишь?

– Ой, неужели уравнения не решу! – воскликнула повеселевшая Танюша. – Если подставить ответ: получается! Все дело в уравнении!

– Да… В уравнении… – Куда-то в пространство, со значением произнес шофер. И сам себе добавил, – уравнением много можно бы решить!..

Женским чутьем Танюша вдруг угадала, что человек этот вовсе не злой и она напрасно плохо о нем думала. Скорей всего он добрый, но у него какие-то свои мрачные мысли и поэтому он такой угрюмый. Очень бы ей хотелось, чтоб у него не было никаких неприятностей!

На дворе раздался гудок автомашины. Вероятно, Дубов сигналил.

– Ну, вот, – развел руками шофер и как бы самому себе сочувствуя, покачал головой. – Ничего не поделать! Начальство! Надо идти! Всего хорошего, девочка, – крепко пожал он маленькую руку хозяйки. Не пригнулся, не осклабился, кивнул строго, как ровне своей.

В коридоре шофер наткнулся на Степанова. Присев на корточки, тот приноравливался к мешку с картошкой – видимо, соображал, как бы получше и поаккуратней завязать его.

– Подарочек хозяину… Молоденькая, только что нарыл, – смущенно и доверительно забормотал обходчик, вытирая пот с худощавого с землистым загаром лица.

– Бросьте это!.. Что он, наш товарищ начальник, купить не может? В десять раз больше вас получает – сдвинув брови к переносице, рубанул воздух шофер. Рассерженный он направился к выходу, но у дверей обернулся.

– А насчет газа и электричества, – это верно. Профсоюз обязал! Всем обходчикам должны сделать. Это – по коллективному договору!

И все так же сердито и недовольный собой – толкнул дверь.

Степанов, так и не успев завязать мешок, растерянно смотрел вслед ушедшему шоферу. Лишь когда заурчал мотор, он с мешком поспешил на крыльцо. Но здесь, как бы вспомнив что-то, замедлил шаги. Наконец он бросил у дверей мешок и пошел открывать ворота. По кочкам дерновины, покачиваясь с бока на бок, машина выкатила со двора. Когда она уже выехала за ворота, донесся возглас Танюши: «Постойте!»

Она бежала быстро, прямиком, босыми ногами разбрызгивая лужи. К груди она прижимала букет полевых цветов – тот самый букет, что стоял на столе. «Это вам, за задачу! Большое вам спасибо!»