Бармен из Шереметьево. История одного побега

А бедная Ленка с красными от бессонницы глазами кружила как раненная птица вокруг бассейна «Юность», никого не слыша и ничего не понимая…

Закончилось всё ещё хуже, чем можно было предположить – она собрала все таблеки, что нашла у своей больной нервами матери, и, запив их десертным сладким вином, легла спать. Через три дня в палате 36й Горбольницы раздался резкий хохот – Ленка проснулась. Впрочем, это была уже не та беззаботная школьница Ленка Бунькова. От прежней мало что осталось.

История получила ограниченную огласку, достаточную, впрочем, для увольнения Бунькова-старшего. Из номенклатуры, однако, он не вылетел – многие в верхах ему сочувствовали, и в конце концов, подобрали место замдиректора крупного оборонного завода, известного в городе по номеру из повторяющихся цифр. Дочка после отравления в школу не вернулась – заблядовала и стала пропадать неделями. Перепуганный Семён Буньков оформил ей инвалидность «по голове» и стал прятать дочь в психобольнице, а затем и вовсе отправил жить к родственникам в Тирасполь, откуда Буня и сбежала в Москву. Понять что она не вполне нормальная было довольно сложно, пока Лена не начинала смеяться – тогда глаза ее закатывались и начинались судороги. В тяжелые же периоды, когда не до смеха, она функционировала вполне осознанно и сосредоточенно. Таков был Бунькин саморазрушительный парадокс. В этот вечер Лена сидела за столиком с какими-то полублатными кавказцами, прилично накидалась вином и начала путать их имена, чего южные люди не любят. Надо бы собраться, – подумала она, – отпиздят ещё, твари черножопые, и, демонстративно оставив на стуле сумочку, пошла в туалет сполоснуть щёки и лоб холодной водой. Как опытная путана, в кабак Буня брала дешёвую сумочку из кожезаменителя, внутрь которой бросала черный капроновый пакет, своего рода сумку в сумке, где обычно и хранилось всё более-менее ценное. Возвращаясь, она на автомате зарулила в бар, где и увидела свою подельницу. Рядом стоял бритый налысо незнакомый пьяный немец.

– А вот наша Галя с погонялом «Грустная».., – начала Буня нараспев, не обращая никакого внимания на посетителей. Подошла, пританцовывая, и неожиданно провела тёплой ладонью по голове Мартина, задержав руку на шее. Мартин вздрогнул – ему вдруг стало приятно.

– Ты не ссы. Я только на полголовы ёбнутая, – успокоила его Буня и увела подругу в сторонку. Минут десять они вдохновенно, перебивая и жестикулируя, врали друг-дружке: Буня о том, что «чёрные» не хуже «фирмы» и забашляют – не жмутся, а Грустная, опасаясь возвращения подруги в съемную комнату, быстро и слезливо сочинила, что хозяйка ее выгнала и паспорт не отдаёт, на что пьяная Бунькова пообещала прислать отвязанных кавказцев и тогда хозяйке не жить. На этой ноте она распрощалась и поспешила за столик, а Галя, мучившаяся месячными, поцеловала Мартина в щёку и ушла с тяжелым сердцем домой. Мартин заверил ее, что примет еще самую малость, да и пойдёт в номер спать. За подругу она не переживала – было очевидно, что та выпила и съела рублей на пятнадцать и никто её, конечно же, теперь задаром не отпустит. Плохо она знала Бунькову.

– Wo ist mein Freund?, – услышал Мартин певучий насмешливый голос в самое ухо и хитрая Буня, с черным капроновым пакетом подмышкой, вновь положила тёплую ладошку на свежевыбритую голову бундеса. Напрасно дети гор за столиком спорили – кто будет первым.

А утром начались проблемы. Собственно, проблемы у Рюба начались уже давно – уже дважды он из за сильного похмелья не смог выйти на работу, и начальница Эльза вынуждена была ставить его в вечернюю смену с турком – соседом по номеру. Это не устраивало уже турка, так как теперь они проводили вместе целые сутки, а своего соседа по номеру турок не любил и презирал. В это утро Мартин не успел избавиться от своей новой подруги до прихода соседа и тот закатил скандал – привел начальницу Эльзу и старшего инженера. На крик нехристя прибежала старшая по этажу, а вскоре на лифте поднялся директор – импозантный Валерий Эдуардович. Немцы что-то орали, Мартин отрешенно смотрел в окно, и только вышедшая из душа Бунькова была в прекрасном настроении.

– А вы в курсе, что горячая вода в вашей гостинице – ну совершенно коричневого цвета?, – заговорщически наклонилась она к директору и тот в ужасе отшатнулся.

– Прям» неловко перед иностранцами, – добавила Буня. И пошла себе вниз.

Золотой век

И наступило лучшее время в жизни. Золотой век. Никогда ещё Димка не был так безоблачно счастлив. Влад, проходя утром в ванную, глядел сквозь стеклянную дверь на улыбающегося во сне племянника и вздыхал озабоченно. Происходящее вызывало у него двойственные чувства. С одной стороны, он очень хорошо, не один год знал Аньку. Знал все её взлеты и падения. Знал её проблемы и секреты. С другой стороны – это дикое безоблачное счастье, обрушившееся на его единственного родственника, обезоруживало Влада.

– Куда ж ты так торопишься?, – нарезая «Докторскую», интересовался дядя, – ты ж на смену, не на свадьбу, идёшь!

– Ты ничего не понимаешь. Я просто очень ответственный грузчик!, – отвечал Димка. Он напитался Анькиной весёлой иронией и часто теперь копировал её стиль, – К тому же единственный! Вот вызову сам себя на соцсоревнование – ты ещё увидишь мой портрет на Доске Почёта!

– Да ты идиот просто.

– Ну, не без этого, – сразу соглашался племянник, доедал завтрак и бежал на метро Речной Вокзал, откуда в Шереметьево ходил служебный автобус, а Влад, улыбаясь, погружался в свою огромную коллекцию винила. Как всё же славно, что он принял племяша и посильно участвует в его жизни. Как это вообще хорошо и здорово – помогать родственнику.

С Аней Грачевой они теперь, слава Богу, работали в разные смены и исчезла необходимость вытаскивать ее из историй, в которые она все время попадала. Дважды Влад гасил за нее недостачу в марках, что было очень и очень опасно, много раз разруливал скандалы с посетителями – она иногда бывала беспричинно груба, особенно во время месячных, да и нормальную отчетность она научилась делать совсем недавно.

Аня была принята на работу буфетчицей без права работы с клиентами – она могла отпускать спиртное только официантам, но ее все время звали к иностранцам и просили что-нибудь перевести – довольно скоро она стала бармен-буфетчицей и, наконец, полноправной барменшей. Влад был единственным, кто знал ее историю. В буфетчицы Грачева попала после ИнЯза имени Мориса Тереза. На последнем курсе к наиболее успешным в языках студентам стали приглядываться кадровики КГБ – обычная история. Собеседование с ней проводил моложавый чекист с романтически седыми висками, очень эрудированный. Анька была молода, весела и хамовита:

– Нет, спасибо, работа в вашей организации меня не интересует, но вот в «Шоколадницу» я бы с вами сходила!

И на несколько лет закрутился тяжелый, изматывающий роман с женатым подполковником. Любовь эта была какая-то суетная, местами унизительная и с элементами отчаяния. Математик или даже бухгалтер, подбив баланс слёз, обид и недосказанностей с редкими минутами заимствованного счастья, давно признал бы эти отношения ущербными, токсичными и совершенно невыгодными. Но выведение баланса никогда не было сильной стороной Анны и герой-любовник этим успешно пользовался. Чтобы обезопасить себя и скрыть характер их встреч, он оформил Грачеву информатором с оперативным псевдонимом «Анжела». Основной линией его работы был «Интурист» – туда он и устроил свою подругу сначала переводчицей, а затем помог продвинуться на более хлебную и престижную должность и Аня, свободно говорившая на двух европейских языках, начала карьеру буфетчицы. И, как не странно, это было пределом мечтаний поголовно всех ее однокурсниц, получавших по 125 рублей в месяц за преподавание английского или немецкого в школах.

Роман этот закончился внезапно и очень кинематографично. Они шли на встречу в одну из этих бесчисленных пустых явочных квартир и каждый нёс для другого новость. Он хотел рассказать, что Родина отправляет его в очень длительную командировку, а с ней будет работать сотрудник по фамилиии Валов, что это Шереметьево – там по другому нельзя, что ни в коем случае, даже под страхом смерти нельзя этому Валову рассказывать что у них было, что человек он опасный, но выбора нет, что…

Как именно она подала свою новость, Анька в точности не запомнила, но лицо… это перекошенное животным ужасом лицо отца её будущего ребеночка навсегда впечаталось в её памяти.

– Вылезет. Вылезет! Это обязательно вы…, – шептал он безостановочно, потеряв самообладание. Затем убежал в туалет, долго лил воду на голову. Вернулся с полотенцем на голове, такой жалкий, трясущийся…

– Ну почему, Игорь? Почему? У нас с мамой немаленькая квартира, да – двушка, но – сталинская! И потом – мне страшно, Игорь, мне страшно… Ты только подумай – сколько мы с тобой… а забеременела я только сейчас! А вдруг после аборта… боже! Какое слово-то мерзкое…

Но уболтал. Всё равно он её уболтал и уехал – исчез из Анькиной жизни, как и не было.

Надо сказать, что бар в Шереметьево не имел отношения к системе Московского общепита, а принадлежал и управлялся Всесоюзным Акционерным Обществом «Интурист». Здесь все было иначе – и необычный, пять-на-пять график смен, и постоянное обучение, и странная система наказаний. Недостача, например, должна быть компенсирована в пятикратном размере, но излишек в кассе карался ещё строже – «лишние» деньги оприходывались, а к нарушителю в обязательном порядке должно быть применено взыскание. Проверки ОБХСС были редки и всегда по наводке куратора из Комитета – ведь даже с красными корочками МВД простой обэхээсник не мог пройти в зону вылета. Зато были отлично налажены внутренние проверки: плановые и внезапные – система была построена под самоконтроль. Сотрудникам ВАО «Интурист» был запрещен выезд в капстраны. Мотивация проста – зная язык и вступая в многочисленные контакты с иностранцами, работник имеет гораздо более полное представление о загранице, а частенько и знакомства – ну как такого выпустить? Этот запрет, конечно же, не касался проверенных информаторов – тех могли даже командировать за кордон по оперативной надобности. В целом работа считалась наипрестижнейшей и попасть в «Интурист» было совсем не просто. За редким исключением, практически весь персонал ВАО"Интурист» состоял в агентурной сети КГБ. Вот и информатор «Анжела» заняла место за стойкой самого крутого в СССР бара. Переданных агентов майор не любил и не доверял им, справедливо считая, что опер обязан сам найти кандидата и пройти с ним весь процесс вербовки, но тут выбирать не приходилось – валютный бар в СССР не может по-определению функционировать без оперативного прикрытия.