Закодированная Россия

Витюху уже бросало из стороны в сторону, пена запеклась на подбородке, взгляд стал бессмысленным, и всё происходящее стало напоминать развёрнутый эпилептический припадок, только вместо судорог сновала лопата с комьями земли. Да, если так пойдёт, не насладиться соседу сладкой местью, прямо тут окочурится. Сева ногой выбил лопату у трудоголика и, резко нажав на плечи, усадил на пашню.

– Охолони маненько, умаялся ты, братец.

Сосед так и остался сидеть на развороченной лужайке, смотря в никуда остекленевшими глазами. А врач-вредитель, выбросив лопату за следующим поворотом, уже наблюдал другую картину из русской жизни. Перед метро, где обычно паслась и нищенствовала стайка бомжей, развернулась капитальная драка. С матом и криками налетая друг на друга, норовя достать до самых болезненных мест, бомжики обоих полов делили непонятно что. Благоразумно надев тёмные очки и нахлобучив бейсболку на самые уши, Сева достаточно быстро выяснил причину этой месиловки. Оказывается, клошары разбились на два лагеря по принципу ломать и строить. Часть этой буйной братии, два дня просохнув, решили всё ломать на своём пути. И с упоением принялись выворачивать скамейки, густо окаймляющие выход из метро. Другая половина требовала порядка. Так и не придя к консенсусу, народ разделился по интересам. Человек пятнадцать, матерясь и пунцовея от натуги, выворачивали скамейки с корнем. Оставшаяся двадцатка, эти же скамьи ставила на место. Так же матерясь и так же кряхтя. Оба лагеря время от времени отпускали в адрес друг друга нелестные эпитеты. Но, восстанавливающих народное хозяйство было всё-таки больше. «Вот так добро всегда побеждает зло», – вяло подумал Сева. В следующем скверике шёл футбольный матч. Местные алконюги, десятилетиями забивавшие на спорт, быстро носились по лужайке, пасуя, друг другу кучку стянутого тряпья, лишь отдалённо напоминающую мяч. Эти сорока пятидесятилетние мужики в нелепых пиджаках и заношенных брюках остервенело пинали тряпичный ком и напоминали чёрно-белую хронику шестидесятых годов, замоскворецкую шпану, прогулянную школу, тем более, что штангами служили стопки книг. Нынешние дети не играли в футбол, во всяком случае, так не играли. Они рубились с всякими зомби в компьютерных стрелялках, катались на роликах или маунтин байках. А эти старики-подростки, молча и страшно били по воротам, бросались под ноги в подкатах, как будто хотели зачеркнуть тридцать лет жизни, которые отделяли их от тех десятилетних пацанов, влюблённых в Блохина. Из мимо проезжающего лимузина вывалился новый мяч. Тонированное стекло поднялось, машина поехала дальше. Футболисты так же молча и так же остервенело, принялись пинать подарок. Севе стало жутко. Дальше замелькали кадры. По всему Старому Арбату перетягивали канат. Сотни людей. Молча и истово тянули на себя в одну сторону. Сотни в другую. Не было слышно ни смеха, ни шуток. Каждый тянул на себя, как будто хотел обрести новый смысл жизни. Старый был понятен. Он был в водке. Нового пока не было. Его надо было найти. На Калининском, рядом с распахнутым «мерседесом» плакал здоровенный мужик. Он напоминал хрестоматийного нового русского начала девяностых. Короткий ёжик, голда на шее, обязательная мобила в руке. Вдруг бычара со всего размаха рассандалил телефон о мостовую и стал яростно его топтать.

– Суки, твари, пидарасы, – крики опять перешли во всхлипывания. Он присел на бордюр и стал размазывать слёзы по щетинистым мордасам. Проходившая мимо старушка, боязливо подошла и всё смелее и смелее стала гладить по голове этого гангстера.

– Что случилось, сынок? Не убивайся так.

– Да как. Эти суки…(всхлип)…извините. У меня…(всхлип)…а эти…(всхлип). Сорок лет мне. Ну, я братву зазвал, поляну накрыл. А тут… (всхлип). Даже выпить нельзя. Никто не пришёл. Не уважает никто.

– Сынок, не плачь, сорок лет не отмечают, примета есть. Отметишь сорок лет – не заживёшься.

– Да. Спасибо, тебе бабка, – бычара веселел на глазах, – а сорок один можно отмечать?

– Сорок один можно.

На Пречистенке Сева зацепился взглядом за стройку. С десяток смуглых гастарбайтеров стояли на улице и с удивлением и страхом поглядывали на происходящее. Кучка русских мужиков завладела ситуацией. Они споро укладывали кирпичи, мешали раствор и всячески отгоняли южан. Особо выделялся один мордатый в кепочке из газеты и расстёгнутой до пупа рубахе. Он громче всех вопил:

– Уйди, морда, не приближайся.

В каждой руке у него было по мастерку. Одним он воинственно размахивал, а другим, не прерываясь, укладывал раствор. Сева подошёл поближе, послушал. Оказывается, мужик в кепочке – Степаныч, был сторожем на этой стройке. Большую часть времени он спал, меньшую – пил пиво, принесённое молдаванами, гладил себя по круглому животу и учил их жизни. Учёба же сводилась к одному тезису:

– Вы хотели распада СССР? Хотели. Вы говорили, что Россия вас обворовывает? Говорили. Вы были уверены, что заживёте лучше России? Были. И вот теперь, где вы? И где мы? Молдаване и таджики виновато кивали головами и удручённо говорили: «О ё, твоя, правда». Степаныч делал добрый глоток пивка. И заводил по новой. Если не считать, что пиво он пил за счёт приезжих, вреда от него не было. Но после выхода Программы всё изменилось. Двое суток Степаныч выходил из запоя и приходил в себя, а на третьи внезапно составил конкуренцию гастарбайтерам. На Воробьёвых Горах запомнилась свадьба. Всклокоченный мужичок, судя по всему, отец невесты, потерянно бродил между гостей и всех теребил вопросами

– Что, выпивать не будете? Что вообще? Что и драться не будете? Но это же всё-таки свадьба. Что и песни петь не будете? И тостов не будет?

– Я тебя сейчас фатой удушу – шипела невеста.

На следующее утро Сева проснулся от громких криков во дворе. Выглянув в окно, обомлел. Соседи: взрослые и дети играли в штандар, игру Севиного детства. Один подкидывал вверх мяч, другие резво разбегались. В дальнем углу детской площадки неряшливый мужичонка с пегой бородой учил молодняк игре в чижик.

– По заострённому краю лупишь, а как подлетит, бьёшь со всей силы, чтоб улетел подальше.

– Это же гольф, – авторитетно заявил мальчик из хорошей семьи.

– Хуёльф, говорят тебе чижик. А эта лапта.

– Не лапта, а клюшка.

– Хуюшка. Так, иди отсюда, шибко умный. Вот и родаки твои вечно у меня поперёк горла. Окна пластиковые поставили, у всех окна как окна, а у этих плаааастиковые. Теперь, типа они богатые, а вокруг нищета поганая.

– С пластиковыми окнами инсоляция лучше. И вообще эстетичнее.

– Ты, Женька, договоришься. Я тебе такую шмась сотворю, мало не покажется.

– А что такое шмась?

– Щас узнаешь, барчук, хренов. Раскулачивать вас пора, а то воли много взяли. Мы теперича тверёзые, мы вам быстро салазки загнём.

Мальчик, видимо генетически опасаясь классовой ненависти, зашмыгал носом и втопил в сторону своего подъезда.

– Мамке жаловаться побёг, – удовлетворённо крякнул мужичонка, – главное, чтобы чижик подлетел повыше, тогда и удар сурьёзный выйдет.

В песочнице сидела местная алкашня и играла в города.

– Актюбинск,

– Калининград,

– Днепропетровск,

– Кувск.

– Не трынди, Троекуров, нет такого города. На ходу выдумал.

– Есть, зуб даю. У меня по географии пятёрка была.

– У тебя пятёрка? Да ты в географии ни в зуб ногой. Ты же второгодник отпетый был. Нормальный город называй.

Сева подумал, что эти люди играют в те игры, в которые играли перед тем, как начали пить. То есть, до тринадцати, они играли в чижика, а после в литрбол.

– Караганда,

– Вот, такой город есть,

– Амстердам. А я слышал, в Амстердаме бабы голые в окнах сидят. Если бабло есть, можешь любую заказать. Здорово. Витюх, скажи здорово.

– Да не знаю я. Я вон свою то бабу и не помню, когда пилил. Всё водка проклятая, не до бабы было.

– Так давай прямо сейчас и трахни. Давай, Витюха, не бзди, мы поможем.

– Чем это интересно вы поможете? Моя жена, только я её пилить могу.

– Твоя, твоя. Только как ты её уделаешь после такого перерыва, у тебя там только на два раза посикать осталось.

– Да, осечка может выйти, – задумался Витёк.

– Давайте мы ему таблетку купим, чтоб стояк наверняка был.

– Да она, наверное, дорогая зараза.

– Скинемся за ради такого дела. На пузырь же скидывались. А помните, тогда на виски скинулись, за тыщу.

Народ ощутимо напрягся.

– Полной лажей эта виски оказалась, – поспешил исправить оплошность говоривший, – я у своей бабы могу денег стрельнуть. На такое дело точно даст. Не откажет.

Компашка быстро и привычно стала кидать деньги в грязную бейсболку. Кто-то сбегал за недостающей суммой домой. Общими усилиями тысяча рублей была собрана.