Литерный особой важности

– Раз…

Ухнуло так, что на миг показалось, что небо рухнуло прямо на меня, вместе со всеми звездами и астероидами, луной и солнцем. Тело террориста, доверху нашпигованное осколками, дернулось в моих руках, впечатав меня в землю. На лицо посыпалась взметнувшаяся вверх грязь, ил и вода.

Конец…Ребра стянуло тугим ремнем. Мир закачался, заполненный доверху ватой, сквозь которую слышались чьи-то встревоженные голоса. По носу стекала струйка крови, лившаяся из вайнаха, закрывшего меня от своей собственной гранаты. Откуда же она? Голова закружилась, во рту медленно появлялся противный металлический привкус.

– Саша! Саня!– чеченца отбросили в сторону. Наконец-то его выбитые мозги перестали мне стекать на лицо.– Саня!

Кобелев тряс меня так, словно хотел вытрясти остатки здоровья. Я вяло отмахнулся, очумело водя одними глазами по сторонам. Руки тряслись, отказываясь повиноваться. Только сейчас, когда незнакомые ребята из группы Ивана посадили кое-как меня на пятую точку, сердце с трудом, медленно и натужно стукнуло первый раз, потом робко второй, третий, а после забарабанило, словно сумасшедшее, выбрасывая накопившийся адреналин.

– Ты меня слышишь? Саня? Живой? Вишневский?– Кобелев особенно не церемонился, отпустив мне оглушительную оплеуху. Голова потерянно мотнулась из стороны в сторону, отозвавшись чугунной болью и звоном.

– Живой он…Живой, командир! Контузия сильная! Да руки посекло слегка…– друга и товарища

Я ошалело взглянул на свои ладони. Мелкие порезы и ссадины можно было не считать. Заживет до свадьбы…

– Вы меня слышите, товарищ капитан?– крепкий парень из группы Кобелева склонился надо мной, отодвинув Ивана в сторону, задрал мне веко, посветив фонариком в зрачок.– Живой!– вынес вердикт он.– В рубашке родился…Вы меня слышите? Капитан?

Его голос я слышал, будто сквозь вату…Но слышал! Живой…Это осознание пришло ко мне неожиданно вместе с по-детски звонким голосом спецназовца. Живой…Не будет никакого тоннеля, взрыва и темноты…Я живой! Живой, а враг мертв! Мне опять повезло! Повезло, как тогда в Осетии. Живой…

– Живой я,– мой охрипший голос слышался, как будто со стороны,– звони Белянкину, пусть отправляет литерный…

Силы все же меня оставили. Контузия дала о себе знать. Мир снова покачнулся и исчез за пеленой черного цвета, вспыхнувшей перед глазами.

– Позвоните…– прошептал я, потеряв сознание окончательно.

21

станция Чуйка

Я очнулся на чем-то жутко неудобном. Пружина старого матраца впивалась мне куда-то в бок, доставляя жуткую боль, от которой я, собственно, и проснулся. Голова была, словно залита до самого верха свинцом, а посеченные руки мелко зудели, затягиваясь.

Медленно открыл глаза и осмотрелся по сторонам, чтобы определить свое местонахождение. Такое ощущение, что я был с жуткого похмелья, случавшегося со мной почти так же редко, как в июне месяце выпадал в Чуйке снег.

Палата был рассчитана на несколько коек, но находился я в ней один. Следов пребывания остальных пациентов заметно не было. Пустые тумбочки настежь открыты, шесть кроватей, расставленных по периметру аккуратно заправлены. Видимо, расстаралось родное ведомство, уделив внимание невезучему коменданту Чуйки и договорившись с местными докторами. На ВИП я, конечно же, не заработал своим дурацким поступком, но вот для одиночной палаты вполне себе сойдет.

Заглянул под верблюжье одеяло, колко впивающееся в голые ноги. Я был в коротких шортах и футболке, вполне кем-то переодетые в вещи, явно новые, еще пахнущие целлофановой упаковкой. Это либо Иван, либо…

Мне пришлось осторожно, чтобы зазря не шелохнуть гудящую, как трансформаторная будка, голову повернуться к окну, слепящему блеском резвящегося во всю летнего солнца. На подоконнике белела бумажка серого цвета, что-то вроде забытого рецепта.

Ну-ка…Я все-таки встал и потянулся за ней. Что тут у нас? Крупным округлым почерком, чуть торопливым на, действительно, бумажке из-под рецепта мне было оставлено послание.

Товарищ капитан…Саш…Так вышло, что мы толком не успели попрощаться. Моя миссия в вашем городе закончена, меня отзывают в Москву в Центральный аппарат, чтобы отправить в очередную командировку. Поезд идет сегодня, и времени ждать, когда ты очнешься – нет. Прости меня за это!

Мы сумели выполнить задание! Ты нашел террористов, я отыскала убийцу капитана Лужина. Мы большие молодцы! Теперь литерный может спокойно следовать к месту своего назначения, а станции будет в безопасности! Белянкин передал приказ для тебя на присвоение внеочередного звания. Выздоравливай поскорей!

Старший прапорщик Лавоченко

Далее текст был зачеркнут ручкой, многократно переписан, пока в конце не появилась приписка, которая в одно мгновение перевернуло все мое нутро с ног на голову. До этого момента, я никогда в жизни не думал, что ничем не обременительная фраза «я буду скучать» заставит мое сердце колотиться, словно сумасшедшее.

– Я буду скучать…– произнес вслух я, смакуя и пробуя на вкус эти такие простые и одновременно родные слова.– Скучать…

Сколько всего я не успел ей сказать! Сколько необоснованно ворчал, иногда грубил…Как же так? Почему мир настолько несправедлив! Она ведь сейчас уедет! Уедет навсегда! И я никогда уже не увижу ее звонкий смех, чуть прищуренный хитрый и проницательный взгляд, не почувствую запах ее волос! Она исчезнет из моей жизни, как тень, будто бы ее и не было вовсе! И мне Юльку не найти никогда! Даже если я попаду в Центральный аппарат, то, что я там спрошу? Дайте, мне номер старшего прапорщика Лавоченко? Да меня поднимут на смех там…Потому что совсем не факт, что Лавоченко ее настоящая фамилия! Бежать! Надо бежать…Куда? На вокзал и как можно скорее! Чтобы сказать ей такую же простую и избитую фразу, что без нее и жизнь не жизнь, а так…Глупое существование! Ну почему? Почему я не сказал ей этого раньше?

Я поискал глазами свои наручные часы. Сколько сейчас времени? Во сколько у нас отходит пассажирский на Москву? Черт…Голова болела и отказывалась соображать.

Телефон и часы лежали на тумбочке рядом с кроватью, аккуратно разложенные на какой-то полотняной салфетке. Я быстро набрал номер начальника станции.

– Алексей Владимирович, привет! Это Вишневский…Подскажи-ка мне во сколько у нас пассажирский на Москву уходит?

– …

– Что? Через полчаса…

– …

– Да нет…Ничего!– ужас от того, что я не увижу Юльку, дам ей вот так вот легко испарится из моей жизни, потряс меня сильнее, чем взрыв гранату, Слава Богу, что не отнял способность принимать решения…

Я встал, слегка пошатываясь с кровати, и двинулся к выходу, накрепко сжав в своем кулаке заветную записку. Ноги повиноваться отказывались, но я упрямо двигался вперед, стремясь успеть к отходу поезда. Знать бы в каком она вагоне…Было бы легче…

Дверь скрипнула, и я оказался в длинном больничном коридоре, выкрашенном в коричневый цвет.

– Молодой человек, вы куда?– юная медсестра выглянула из-за своего стола, встревоженно хлопая приклеенными ресницами. Такое у нас время настало…Ногти искусственные, ресницы наклеенные, губы на силиконе…

Я решил не отвечать. Молча, двинулся по коридору, преодолевая боль в поврежденном бедре. Где-то тут должен быть лифт…

– Молодой человек!– что-то на ее посту загремело, затарахтело, зазвенели разбитые склянки.– Я сейчас врача позову!

А вот и лифт…Я шел на автомате, забыв о боли в бедре. Единственное, что меня волновало сейчас, это блестящие глаза бывшей помощницы , которые я мог так и не увидеть больше никогда в жизни.

– Олег Александрович…Он вышел, как зомби! Я ничего не могла сделать…Побрел к лифту.

Кнопка засветилась красным. Значит сейчас будет…

– Александр Сергеевич, голубчик…– позади меня стоял раскрасневшийся и запыхавшийся доктор в идеально белом накрахмаленном халате с узкой чеховской бородкой и жиденькими усами под крупным носом.– Куда же вы? Вы контужены…У вас тяжелая форма сотрясения черепа…Нам еще анализы надо сдать…– со мной медик говорил ласковым, почти отеческим голосом, словно сумасшедшим. Может я и действительно сошел с ума, только причина тут не во взрыве.

– Док…– выдохнул я.– Мне очень нужно идти…правда…– слова мне давались с трудом. Дыхание сбивалось, а давление подскочило, наверное, просто до заоблачных высот. Жених, твою мать!

– Голубчик, а если вы по дороге туда куда вам надо, не дай Бог, помрете? Тогда что?– хитро прищурился он.– Кто тогда отвечать за вас будет? Никаких «надо» немедленно возвращайтесь в палату и прекращайте этот цирк!

– Она уедет! Слышите! Она уедет…

– Ничего вернется…Идемте!– он попытался взять меня за руку, но я лихо оттолкнул ее в сторону. От своего резкого движения покачнулся, словно пьяный, чуть не снеся фикус у подоконника.– Вы даже драться не можете толком!– укоризненно посмотрел на меня врач, а куда-то собираетесь идти…Не стыдно ли?

– Мне надо, док…Прошу! Очень надо к московскому поезду…– последний раз я плакал очень давно. Жизнь научила меня тому, что слезами горю не поможешь, но тут, что-то в моем организме сломалось.– Очень надо, док…Очень…Вопрос жизни и смерти!

Он замялся, будто раздумывая над моими словами. Бросил короткий взгляд на настенные часы и покачал головой.

– Настасья!– позвал он дежурную медсестру чуть осипшим от криков голосом.