Литерный особой важности

–Александр Сергеевич, товарищ капитан…– замялась девчонка.

– Никаких товарищ капитан! Мать будет рада гостям. Она у меня очень гостеприимная! К тому же мне нужная помощница завтра свежая и отдохнувшая, а не вареный измученный овощ. Как понят приказ, товарищ старший прапорщик?

– Есть!– улыбнулась Лавоченко, шутливо отдавая воинское приветствие.– Раз уж приказ, то ведите в свои хоромы.

Улыбнувшись, мы отправились по полутемному переулку к месту сбора местных таксистов. Пересекли центральную площадь, на манер московской, называемую Красной. Пахло какими-то цветами и почему-то скошенной травой.

– Как получилось, что такая хрупкая девушка стала старшим прапорщиком военной разведки?– чтобы не молчать, как последний остолоп, я задал, наверное, самый банальный вопрос из всех.

Улица была пуста. У наших ног, внизу растекался желтыми огнями маленький районный центр. Дымили трубы заводов, стрекотали кузнечики, где-то в районе Казацкой, в честь какого-то праздника ухал надрывно и глухо салют.

– Наследственность…Мой папа почти двадцать лет отслужил в органах, брат к в военной службе оказался не приспособлен вообще, и вот, отце решил самостоятельно решить мою судьбу, чтобы доченька была обеспечена работой и ранней пенсией,– улыбнулась Юлька, шагая рядом, сопровождая каждое наше движение цокотом длинных шпилек.

– Понятно…– кивнул я. Ноги сами несли нас вниз по городскому мосту, единственному в Европе расположенному под таким углом наклона, через некогда широкую и полноводную реку Чуйка, в честь которой и был назван наш город.

– А ты?– она впервые с такой простой, лишенной всякого официоза интонацией произнесла «ты». Я вздрогнул. В памяти снова всплыли горящие дома Цхинвала, крики раненных и страх, что тебе вот-вот убьют.

– Это долгая история,– отмахнулся я. Не рассказывать же этой молодой еще совсем девчонке, как в восемнадцать лет он попал на самую настоящую войну, как мечта стать профессиональным военным разбилась вдребезги, как пришло осознание того, что военная служба эта не привлекательная картинка в телевизоре, где у героя не кончаются патроны, а пули, пущенные его врагами, летят мимо? Не стоило…Жаловаться я не любил, тем более все это старательно все эти одиннадцать лет пытался забыть. Грязь, предательство, кровь, ужас – это война, а не то, что нам пропагандисты показывают по центральному телевидению. Война – это крики раненных детей, предсмертная агония стариков, это жажда жизни, это полная безысходность.

– И все же?– прищурилась Юлька.

– Не сегодня,– покачал я головой,– может быть как-нибудь в другой раз…Сегодня у нас был тяжелый день.

– Я читала твое личное дело,– неожиданно спокойно произнесла Лавоченко, отводя глаза в сторону,– прекрасные характеристики…Лидер, стрессоустойчивый харатер, спокойный, образованный…Один из лучших курсантов центра. Старший лейтенант ГРУ, командир спецгруппы, и неожиданно съездил по морде своему куратору?– она выжидательно посмотрела на меня.

– На то были причины,– настроение испортилось, продолжать разговор не хотелось. Романтическое исчезло. Даже цикады перестали стрекотать.

– Куратором был полковник Белянкин?– продолжала допрашивать меня Юлька.

– Подполковник…– поправил я ее, вспоминая, как вывел группу из окружения и на дороге встретил Валентина Рудольфовича, в новеньком камуфляже, чистенького и отутюженного, словно сошедшего с плаката «Вступай в ряды вооруженных сил». Вместо слов покаяния за откровенное предательство, просто произнесшего короткое «извини».

– И ты его…

– Юль…Давай так, я твой начальник, ты моя подчиненная. Негоже командиру отчитываться перед своими подчиненными. А ты меня сейчас буквально допрашиваешь…

– Я хочу понять…

– Не надо тут ничего понимать!– рявкнул я, поздно увидев, как в глазах моей помощницы заблестели прозрачные крупинки слезинок.

– Негоже подчиненным ночевать у своего начальника! Могут подумать невесть что…– еле сдерживаясь, проговорила мне Лавоченко с саркастической интонацией. Молча, развернулась и пошла вперед, игнорируя мои призывы остановиться. Вот остолоп! Обругал я сам себя. Никогда не умел разговаривать с девушками! А с такими молодыми и подавно. Сколько ей? Двадцать два? Три?

– Юль!– позвал я ее. Быстрым шагом догнал, схватил за руку, но тут же был взят на болевой прием, которого и не ожидал от такого хрупкого и ранимого сознания. Сухожилия на запястье обиженно затрещали. Я ойкнул и мгновенно скрючился от боли, пронзивших локоть до самого плеча.

– Извини…

– И вы меня извините, товарищ капитан,– она выпустила мою руку, ослабив захват,– пожалуй, я переночую в кабинет,– обиженно бросила она, направляясь в сторону вокзала.

– Дай, хоть провожу тебя! Ночь на дворе!– прокричал я ей вслед, но она меня уже не слышала или не хотела слышать. Ее тоненькая, как тростинка фигура уверенно двигалась по Коммунистической в здание вокзала. А мне оставалось лишь смотреть ей в спину и корить себя за излишнюю черствость.

10

станция Чуйка

Богдан стоял под часами на железнодорожном вокзале этого Богом забытого городка, изредка посматривая на крупный циферблат, показывающий без семи минут восемь. В век цифровых технологий, в крупных городах, когда все вокруг захватили микросхемы и платы, уже не встретишь такого раритета. Все вокруг цифровое, электронное и какое-то безжизненное. А ведь под такими часами по всей стране тысячи людей назначали свиданья, женились, разводились, встречались, любили, прощались навсегда, горевали…Вокзал помнит намного больше искренних слов, чем любое другое место. Вокзал видел намного больше чистых эмоций, чем ЗАГС. Вокзал для любого человека – это какой-то итог. Итог жизненного пути, этапа, одной, пусть и самой маленькой части его суетной и, в сущности, бесполезной жизни, где он на мгновенье может остановиться, чтобы оглянуться назад, подвести черту, определившись, что делать дальше.

– Сережа!– дверь в трехэтажное узкое, словно башня, здание открылась со звонким металлическим лязгом и выпустила под сгущающиеся сумерки красивую женщину лет сорока, со светлой стрижкой каре, округлыми, по-кукольному широко распахнутыми глазами, слегка крупноватым носиком, большой грудью, стройной талией и широкими бедрами. Одета она была в легкомысленную короткую служебную юбочку серо-мышиного цвета и светлую форменную рубашку с коротким рукавом, игриво расстегнутую слегка больше положенного, именно так, чтобы не казаться распущенной, но, чтобы мужские взгляды, то и дело, жадно пытались заглянуть за полупрозрачную ткань в поисках заветного плода, сгубившего ни одно поколение пола, называемого сильным.

Богдан вздрогнул и медленно повернулся на голос. Его задумчивое лицо мгновенно приобрело счастливое выражение. Тонкие губы тронула счастливая улыбка.

– Мариночка! Хотел сделать тебе сюрприз…– из-за спины он выудил огромный букет белых роз и большую плитку шоколада «Аленка».

– Ой, спасибо,– женщина подошла к Гончаренко и благодарно поцеловала его в щеку. Тяжелый пакет из рук женщины по-джентельменски перекочевал в крепкие ладони Богдана.

– Ты сам понимаешь…– затараторила она, шагая вслед за мужчиной, крепко взяв того под локоть.– Сейчас с этим поездом полный аврал на работе. Одно указание глупее другого! Иногда, кажется, что в управлении дороги все разом сошли с ума. Шлют телеграммы и шлют…А мы что? Мы люди подневольные…нам сказали, а мы исполняем. Правда, ради этого приходится задерживаться на работе.

– Вам компенсируют отгулами,– попытался подбодрить свою спутницу Гончаренко.

– Ох, если бы! Это в нормальных организациях так…А у нас…У нас только мы начальству должны! А оно все долги нам прощает великодушно,– рассмеялась вполне беззаботно женщина, чуть сильнее прижавшись к Богдану. Он ощутил ее мягкое податливое жадное тело, теплоту ее рук и аромат кожи, и помимо воли снова, как и несколько раз до этого ощутил острое возбуждение. Как не пытался Гончаренко себя убедить, что эта связь временно, что все их отношения всего лишь игра, необходимая для выполнения основной задачи, но каждый раз от прикосновений Марины терял голову, окунаясь с головой в водоворот ее бешеной энергетики, расходящейся волнами вокруг нее.

– Куда пойдем?– спросил он, когда они оказались за невысоким кованым заборчиком, отделяющим привокзальную площадь, отгораживающую закрытый мир железной дороги от остальной планеты. – Ты сильно устала?

– День и правда был суматошный,– кивнула женщина, прикусив полноватую губу, будто бы раздумывая над чем-то,– если честно, Сереж, то меня еле ноги держат…

Она грустно посмотрела на привокзальную площадь, окруженную с четырех сторон рядами торговых ларьков и павильонов, вокруг которых собиралась молодежь, чтобы вечером попить кофе и пообщаться. В ее голубых бездонных глазах промелькнула легкая грусть, как понимание того, что ее лучшие годы позади, что когда-то после двенадцатичасовой смены она могла плясать до утра до упаду, а потом еще вести детей в садик, прибираться дома, занимаясь хозяйством. Сейчас и дети уже выросли – два сына -оболтуса, изредка навещающие мать по большим праздником, да и здоровье уже не то…Если бы не встреча с Сережкой, милым мальчиком, в которого она влюбилась сразу же и безоглядно, то уже давно бы уже сидела дома, вяжа крючком теплые махровые носки, да смотря по телевизору очередной бессмысленный бразильский сериал.

– Марин…– Богдан аккуратно взял ее за руку и крепко обнял за плечи, глядя прямо в ее глаза, заблестевшие от накативших неожиданно слез.– Работа есть работа. Она выматывает, и я все понимаю…Тем более такая ответственная, как твоя. Поэтому, если не хочешь никуда идти, то я провожу тебя до дома, а потом пойду к себе…

– Я приготовлю ужин!– торопливо добавила женщина, смахивая длинным наманикюренным пальцем выкатившуюся из уголка подведенных черной тушью глаз предательскую слезинку. И по ноткам в ее голосе можно было легко понять, что одним ужин весь этот вечер не закончится.

– Хорошо,– облегченно выдохнул Богдан, которому после того, что случилось в гостинице идти было некуда. И вся надежда его была на эту миловидную даму – бальзаковского возраста. Надежда ли? Расчет? Или его просто тянуло к ней? Он и сам пока толком не мог разобраться в себе.

Познакомились они случайно, столкнувшись в супермаркете во время похода за продуктами. Интересная женщина в железнодорожной форме заинтересовала его. Привыкший из всего, чтобы не случалось извлекать хотя бы какую-то пользу, Богдан решил продолжить знакомство. И бойкую, шуструю и немного болтливую Марину предложил подвести в знак извинения до дома вместе с тяжелыми сумками покупок. Как ни странно это бы выглядело на первый взгляд, она согласилась без всякого жеманства и кокетства. Было заметно, что уставшая, замордованная бытом женщина давно живет без мужской помощи и внимания, привыкшая надеяться только на себя. За короткий путь от «магнита» до дома Богдан выяснил, что работает она на железной дороге дежурной по станции Чуйка, двое сыновей давно женились и редко заглядывают к маме, живет она одна, тяня на своих хрупких плечах дом, работу и хозяйство. Первый муж, за которого она вышла в студенческие годы, оказался гулящим, разошлись она чуть ли не в первый год совместной жизни, оставив о себе на память двухмесячного сына он пропал с экранов радаров, даже не явившись в суд для окончательного развода. Второго она застукала с его первой женой, когда он пошел проведать дочь от первого брака. С тех пор Марина жила одна, разочаровавшись во всем мужском поле поголовно. Все это Богдан узнал минут за пять, пока серые жигули «такси» не затормозили у синих деревянных ворот.

– Спасибо за все!– поблагодарила его Марина, выбираясь из автомобиля.– Было очень приятно поболтать. Болтать, как же! Говорила в основном она, но в каждом ее слове была своеобразная магия, которая дурманила голову, заставляла жадно ловить каждое брошенное слово. Сначала Богдан считал, что дело в необычном тембре, но потом стал уверен в том, что из могучей энергетики, перехлестывающейся через край у эмоциональной женщины.

Потом он ждал ее точно так же, как и сегодня возле работы, провожал почти две недели, довольствуясь лишь пустыми разговорами. И лишь спустя несколько дней, он впервые остался у нее, ни секунды, не пожалев о том, что между ними произошло.

– О чем ты задумался?– осторожно спросила его Марина, открывая ворота во двор. Надо же! За чередой воспоминаний Богдан и не заметил, как они пришли домой. На заднем дворе затявкал пес. Злобная псина никак не могла привыкнуть к нему, каждый раз надрывно облаивая его при каждом появлении.

– Да так…– пожал плечами он.– У меня тоже сегодня был непростой день,– перед глазами мелькнула картинка с рухнувшей грушницей, словно подкошенной. Убил ли он ее? Ищут ли его? Сможет ли девчонка его подробно описать?

– Проблемы на работе?– участливо спросила Марина, распахивая дверь в веранду.

– Не больше, чем у тебя,– приобнял ее за плечи Богдан, наслаждаясь теплотой и нежностью ее кожи,– начальство, телеграммы…

От его прикосновения Марина вздрогнула и подалась вперед, заплетая свои руки за спиной возлюбленного. Ее жадные губы нашли его, впиваясь в них страстным поцелуем. Они закачались, лаская друг друга руками. Женщина выгнулась, как кошка, глухо застонав.

– Я с работы…– прошептала она, пытаясь отстраниться, но возбужденный Богдан не дал ей этого сделать.