Дитя раздора

– Есть жертвы?– уточнила Яна, защелкав камерой.

– Пока только одна…Думаю, что пани Красовской стоит остаться здесь. Это не предназначено для глаз беременных женщин.

– Я сама решу, что предназначено для меня, а что нет. Украина свободная страна и пресса здесь имеет право…

– Прошу!– перебил ее тираду Парасюк, уставший от воплей вечно недовольных журналистов на работе.

Он отдал воинское приветствие караулу и откинул полог, пропуская нас внутрь. В лицо дохнуло свежим морозцем и запахом формальдегида, или чего-то похожего. От понимания того, что там в этом импровизированном морге лежит труп Агриды, меня передернуло. Я поморщился, чувствуя, как рвется завеса междумирья. Что-то было не так…Холод…Страх…Боль…Я прикрыл глаза, пытаясь настроиться, но Янка бесцеремонно толкнула меня вперед.

– Идем!

– Может останешься здесь? Парасюк прав…

– Пошли!– упрямая журналистка буквально втащила меня в палатку, где царил полумрак. В самом углу помещения мерно стрекотал бензиновый электродвигатель. Пахло чем-то сладковато-приторным и ощутимо было прохладно. Я поежился, запахивая поплотнее куртку. Янка зябко повела плечами, но промолчала. В конце концов, идти сюда ее никто не заставлял. Сама захотела, так, что пускай мерзнет!

– А свет здесь есть?– уточнила она, оглядываясь по сторонам. Нигде не было видно ни одной лампочки. В самом конце палатки горел красным тусклый круглый фонарь. Прямо посередине располагался длинный узкий металлический стол, где в окружении каких-то мало знакомых мне морозильных установок лежало тело Агриды, накрытое окровавленной простыней. Я тяжело вздохнул, пытаясь отогнать от себя дурное чувство тошноты.

– Свет имеется только такой, подстанций не хватает, а мощности этой еле-еле достаточно, чтобы поддерживать хотя бы нулевую температуру по такой жаре,– пояснил Парасюк, подходя к столу,– ты готов, Дворкин?– спросил он меня, бросив в мою сторону быстрый внимательный взгляд, заставляющий трепетать, будто под прицелом снайперской винтовки.

– Готов!– сухо кивнул я в ответ.

– Может Яну Викторовну…

– Я остаюсь!– решительно поджала губы журналистка.

– Хорошо…– легким движением руки инквизитор отбросил в сторону простынь и на секунду прикрыл глаза, пытаясь совладать с собой. Яна захрипела, бросилась на воздух, зажимая рот ладонью. Буквально через секунду из-за тента послышались надрывная рвота и кашель.

– Я же говорил…– виновато пожал плечами Парасюк.

– Ничего! Сама захотела!– я с трудом заставил себя шагнуть к столу. На алюминиевой подложке хранилось то, что осталось от ведьмы Агриды. Голова и руки отдельно вместе с ногами от остального тела. Внутренности вытянуты наружу и затянуты узлом. На кроваво-красных тугих жгутах кишков ползали зеленые мухи-падалицы. Глаза колдуньи выколоты, а в груди с отрезанными мягкими тканями торчал осиновый кол. Я еле сдержался, чтобы не последовать вслед за Красовской. Тело начало уже гнить. По всей коже появились фиолетово-черные трупные пятна. Морозилка не справлялась при такой температуре.

– Зачем?– спросил я, отходя на пару шагов назад. Парасюк, заметив мое состояние, тут же прикрыл труп простыней.

– Зачем так обезобразили?

– Зачем храните здесь, а не везете в морг?– воскликнул я, пытаясь задушить внутри себя рвотный позыв.

– Нам необходимо было опознать погибшую!

– Отлично! Я опознаю. Это и есть Агрида – одна из ведьм Харьковского Ковена.

– В принципе, я так и думал…Это все объясняет!– задумался Парасюк, потирая ладонью, небритый подбородок.

– Что именно?– стараясь не смотреть в сторону трупа, спросил я.

– Нечеловеческое убийство! Остальных просто рубили саблями, мечами, а тут четвертовали, выкололи глаза, а потом еще и кол осиновый вколотили.

– И что?

– Верования половцев, как и верования всех жителей языческой Древней Руси предполагали жизнь в загробном мире. По их преданиям ведьмы могли оживать и приходить за своими убийцами после смерти и захоронения, чтобы этого не происходило, кочевники придумали вот такой обряд,– инквизитор кивнул в сторону обезображенного трупа Агриды,– отрезать ноги, чтобы не пришла. Руки, чтобы не схватила, а голову без глаз, чтобы не увидела…Это я вам, Александр Сергеевич, цитирую реальные рекомендации шаманов по уничтожению ведьм.

– А кол? Это история про вампиров, кажется…

– И про них тоже! Половцы были уверены, что бессмертная человеческая душа прячется в груди, чтобы душа не вернулась, ее пригвоздили к телу этим…– он кивнул на кол, торчащий белым холмиком над телом Агриды.

– Жестоко!

– Это кочевой народ, малограмотный и не слышащий никогда о гуманизме. В их время действовали другие правила и принципы, если не ты, тогда тебя! Спасибо за помощь!– инквизитор подал мне руку, но я сделал вид, будто не заметил ее, быстро отвернувшись в сторону. Меня не отпускало чувство беспокойства. Вся завеса между миром мертвых и миром живых ходила ходуном, стуча в висках оглушительным набатом. К тому же эти мурашки…Я встряхнулся, отгоняя прочь навеянное угрюмой обстановкой наваждение.

– Вы позволите мне проститься с моей подругой?– я кивнул на труп, окруженный со всех сторон морозильниками.

– Пожалуйста!– улыбнулся приветливо Парасюк.

– Наедине…

Хмыкнув слегка недовольно, инквизитор покинул палатку, прохаживаясь где-то неподалеку. В этом я был уверен! Красовская кашлять перестала, и они вдвоем о чем-то мило беседовали. Точнее говорил один инквизитор, пытаясь развести на разговор по душам нашу звезду харьковской журналистики. Не на ту напал…Подумал я, сделав робкий шаг к столу. Преодолев страх и брезгливость, отдернул заново простыню, испачканную свежей бордовой кровью. Из-под белой ткани показался белый обескровленный сморщенный палец с острым ногтем. На пальце красовался серебряный перстень, с искусно выгравированным на нем драконом. Труп выглядел, как сломанная кукла. Начальный ужас прошел, оставив после себя горечь и выжженный цинизм в душе. Завеса затрепетала сильнее. В лицо ударил свежий морозный воздух. Это было похоже…

– Кто здесь?– я резко обернулся на пятках, почувствовав присутствие чужого, кого-то с другой стороны.

В углу палатки спокойно плавал в воздухе полупрозрачный призрак Агриды в длинном белом саване. Волосы старухи были распущены, но она уже не казалась мне такой ужасной и страшной, как раньше. Будто после смерти все ее морщины разгладились, крючковатый нос выпрямился, да и сама она помолодела лет этак на сто!

– Я тебя ждала здесь, Дворкин!– голос ведьмы в голове звучал гулко, будто эхо, отдаваясь звоном в ушах.

– Значит, все эти поверья вранье?– я кивнул на стол, где лежал труп колдуньи с осиновым колом в груди.

– Половцев-то?!– усмехнулась чародейка.– Конечно же вранье! Только оболочку испохабили!

– А мне осиновый кол сегодня помог!– возразил я.

– Это уж для кого как…– пожала плечами Агрида, подплывая поближе.

– Зачем ты меня ждала здесь? Почему не ушла?– спросил я, не зная точно, куда уходят ведьмы умирая.

– У нас есть несколько вопросов, которые требуется решить. Она деловито проскочила сквозь меня, нырнув внутрь своей прошлой оболочки. Через секунды мертвое тело выгнулось дугой, несколько раз дернулось и затихло. Я робко сдернул простынь, с изумлением увидев, как со мной разговаривает отрезанная голова с выколотыми глазами.

– Извини, Дворкин, но мне так легче. К своему статусу черной души я еще толком не привыкла,– бледные губы шевелились, как живые. Пустые глазницы моргали оцарапанными веками, приводя меня в состояние ужаса.

– Ничего страшного! А…

– Инквизиция нас не услышит,– поспешила заверить меня колдунья,– сейчас она измельчала! Парасюк этот твоему деду, даже дворником не смог бы поступить на работу. Петька был кремень!– похвалила она моего родственника, долго гоняющегося в свое время за Харьковским Ковеном.

– И что ты мне хотела сказать?

– Ты уж прости, что ни тебя ни Альку так и не послушала! Выкопала этого монстра…– прохрипела голова.– Вы…Ты…Вообщем, мне хотелось совершить что-то такое, чтоб все запомнили, как и вы с Алаидой.

– Будь уверена, тебе это удалось!– хмыкнул я. Страх ушел, оставив после себя горькое послевкусие. Я уже настолько привык за все это время к чудесам, что разговаривать с отрезанной головой стало для меня чуть ли не нормой. Противно, вот и все!

– Не язви, без тебя тошно!– рявкнула Агрида, оскалившись. Гнилые старые зубы отвратительно смотрелись даже на мертвом лице.– Кто ж знал, что шаманы его после смерти зачаруют?