Честь и Нечисть

– Да я и сам понимаю. Цепляюсь за любое.

Письмо с просьбой выслать фотографию пропавшего геолога всё же накатал и отослал. Петрович бесцельно мотался по конторе, то чайник включит, то в «обезьянник» зайдет, хотя тот пустует сегодня.

– Иди домой, отоспись. Завтра ведь опять ни свет ни заря поднимешься?

– Хочу утром сам на поиски… Мне уже и людей просить неудобно. Ты только дождись, пока Денис вернётся.

Ушёл, а я закопался в бумагах. Самое время, пока никто не мешает. Заурчал факс, выплёвывая длинный лист бумаги. Геологи ответили. Чёрно-белая, чуть размытая фотография – обычный молодой человек, ничего примечательного. Короткая стрижка, открытый широкий лоб, нос чуть приплюснут. Простое лицо, рабоче-крестьянское. Где ж ты бродишь, парень? Почему ушёл с места выброса?

Сумерки. Городок погружался в темноту, казалось, тонет. Ну, что? Осталось проверить этого геолога и можно на сегодня закончить. Или до утра потерпит? Завтра Ленка на смену выйдет, вот тогда и покажу фото.

Машина пискнула сигнализацией. Нажал на клавишу, стекло медленно поползло вниз. Закурил. Дым растекался по лобовому стеклу. Нет! В номер забиваться рано. Поедем поищем Ленку. Но сначала всё-таки в гостиницу, надо узнать, где живёт.

Ленка сидела на лавочке возле подъезда в компании двух парней. У парней в руках бутылки с пивом, хлещут из горла, у Ленки – яркая металлическая банка с каким-то новомодным пойлом.

– Лена, можно тебя на минуту?

Посмотрела удивлённо, переглянулась с парнем.

– А в чём дело? Ты кто? – Попёр тот сразу буром.

– Спокойно, всё в порядке. Лена, объясни ему. Я тебя у машины жду.

Отошел, но краем глаза посматриваю. Чёрт знает, что у этого молодняка в голове. Ленка подошла, покачивается с пятки на носок, в сторону смотрит. Показываю фото геолога.

– Этот парень был?

Глянула мельком.

– Да.

– Лена, не до шуток! Точно он? Уверена?

– Говорю же, он. И девчонка с ним была.

Стою, молчу. В голове пустота, ни одной мысли.

– Ну, всё? Я пойду?

– Иди, спасибо.

Отошла к своим, что-то объясняет.

Отъехал, мотор выключил, фары погасил. Сижу, темноту рассматриваю. Как? Как такое может быть? Не по воздуху же он сюда? События последних дней завернулись в какой-то невообразимый клубок с неряшливо торчащими нитями, и ни одна не вытягивается. Потянешь – и ни в какую, весь клубок снова к себе подтягиваешь.

Телефон зазвонил неожиданно. Даже вздрогнул с испугу.

– Готовься, Игорь Константинович. Из администрации звонили.

– Ну?

– Завтра из Москвы родственники за телами приезжают. И с ними ещё этот… представитель уфологического общества.

Часть вторая

1

Портянка сбилась, а перемотать лень. Полулежал на подстеленном ватнике, опираясь спиной на рюкзак, из которого торчало разобранное ружьё в потёртом брезентовом чехле. Укороченная лопата и примотанный к ней верёвкой геологический молоток рядом. Лениво отмахивался от комаров, назойливо зудевших у лица. Впереди – квадрат вертолётной площадки, выложенной растрескавшимися, вросшими в землю бетонными плитами с клочьями травы на швах. Дальше редкие берёзки застыли по колено в густом разнотравье, разлапистые заросли орешника – и вот она, тайга, чёрной еловой стеной, разреженной белыми стволами берёз. За спиной – будка сторожа, неизвестно что здесь охраняющего. Чай, поди, у себя дует. Возле будки ржавые ворота нараспашку. Ворота есть, а забора нет, смешно. В ворота утыкается просёлочная дорога. Вот на дорогу сейчас смотреть не хотел. Хватит, все глаза проглядел. Полдень уже, солнце прямо над головой. Борт мог уже десять раз прилететь, а Юзика всё нет. Вчера они целый день промаялись, ожидая заброски, но борт так и не пришёл. Оставили барахло у сторожа и разошлись. Я – к себе на базу, Юзик – куда-то. Условились в восемь утра встретиться здесь – и вот.

Юзик – тридцатилетний прибалт из бичей. Белобрысый, высокий, широкоплечий, но какой-то плоский, словно расплющенный. И во всю плоскую грудь татуировка – крест смачно выколот с тонами и полутонами. Оторопь берёт, когда видишь. Прижился в посёлке. Летом он с геологами, зимой за любую работу берётся, выживает как-то. Все, кто с ним в маршрутах бывал, отзывались хорошо – надёжный парень.

Так что делать-то? Начальству звонить? Объяснять ситуацию? И так всё ясно. Одному? Одиночные маршруты категорически запрещены. В любом случае виноват окажусь я. Я – геолог, я – главный. Юзик – что? Бомж, работяга, человек-лопата. Его даже с работы не попрут. А если борт уже вышел? Деньги тогда пропали, а экспедиция и так на мели. Да мне тоже ничего не будет. Усмехнутся, пожмут плечами. И пойдёт слушок: слабачком парнишка оказался, лопушком, сорвал первый самостоятельный маршрут. И будут посмеиваться вслед. Твою же мать!.. Не выдержал, вскочил на ноги, обернулся – дорога всё так же беспечно выкатывалась из леса. Светило солнце, и щебетали птицы. Спокойствия сие благолепие не добавляло. Оставалось ждать. Пытался задавить тревогу, вспоминая, как и почему оказался в этом месте, в это время…

Впервые в эту экспедицию он попал три года назад. Производственная практика после третьего курса. Геологическая съёмка. Экспедиция была небольшой, базировалась на окраине богом забытой деревеньки, занимала несколько полуразвалившихся брошенных изб, и только слепленный на скорую руку щитовой барак, отведённый под «камералку», радовал глаз свежей зелёной краской и сверкающими на солнце окнами. Две буровые установки, старые водовозки, утопающие в высокой траве, да две «шестьдесят шестые», на которых мотались за продуктами в ближайший посёлок, где кипела жизнь. Замкнутое жизненное пространство, замкнутый на себе коллектив, своя иерархия. Естественно, главный геолог – руководитель экспедиции. Завхоз, кадровичка – они и в Африке начальники, не о них разговор. Речь о настроении, о незримом облаке внутренней оценки. Две касты, держащиеся особняком, со своими лидерами: буровики и полевики-маршрутники. Буровые установки работали там, куда можно было дотянуться с помощью дорог. Маршрутник – это геолог, которому в помощь придан человек-лопата: шурфы бить (бич или студент на крайний случай). Рюкзак, молоток, ружьё, минимум жратвы и заброс вертолётом в тайгу на две недели. Автономное плаванье. О таких полевиках складывались легенды, которые значили куда больше, чем занимаемые должности. «Лосями» их здесь уважительно называли.

Арговский, Гроздев и были такими «лосями». Держались они особняком. Две недели в поле, неделя отдыха. Гроздев сразу уезжал в посёлок и на базе появлялся только накануне следующего маршрута. Арговский занимал отдельную половину деревенского дома. Пил всю неделю, не просыхая и не показываясь на люди. Потом в полувменяемом состоянии его грузили в вертолёт, проверяя, чтобы не захватил спиртное, и вместе с приданным бичом и маленькой чёрно-белой лайкой по кличке Лака выбрасывали в тайге. Может, всё было и не столь печально, но нам, учитывая юношеский максимализм и незнание жизни, процесс виделся именно таким.

Были ещё геологи, но о них легенды не сочиняли.

Всё это совсем не походило на московскую жизнь. На второй день после приезда подсел сухонький мужичок в выгоревшей до белизны телогрейке, посмотрел с прищуром, словно оценивая:

– Ну, ребятишки, не завидую я вам. Влипли… Не дай бог к этим попадёте, – мотнул головой в сторону избы, где возле развалившегося крыльца грелась на солнышке Лака, – замордуют, – сплюнул под ноги, утер ладонью мокрые губы, мелькнула грязно-синяя размытая наколка, и, подволакивая ноги, не спеша поплёлся в сторону «камералки».

Не сказать чтобы он сильно нервничал по этому поводу. Всё-таки кое-что повидал. Но, в общем, тот мужичок оказался прав: из них, троих приехавших, выдержал только он.

Олег свалил на третий день в Москву, сославшись на внезапно открывшуюся болезнь. Толик после первого же маршрута осел до конца практики в «камералке», описывая образцы керна. А он незаметно для себя втянулся.

На первый маршрут ушёл с Гроздевым. Мужик лет сорока пяти, чёрная борода с едва заметной проседью, пронзительный взгляд голубых глаз, красавец, одним словом, если бы не фатальное одиночество, которым от него веяло за версту. Пока грузили барахло в вертолёт, Гроздев его будто не замечал, даже имени не спросил. Выбросили на болото. Перетащили вещи на сухое, под ёлки. Костерок, чай. Всё делал Гроздев, не обращая на него внимания. Потом уткнулся в карту, помечая что-то карандашом. И только когда залезли в спальники, заговорил тихо и монотонно:

– Я скажу один раз, больше не буду. Постарайся понять. Нам надо переместиться из точки А в точку Б. Но это не главное. Во время этого перемещения мы должны выполнить работу. Если мы её не сделаем, наше передвижение теряет смысл. Работа – главное. Всё остальное – усталость, мошка, голод, стёртые в кровь ладони – не важно. Попробуй выкинуть из головы, не обращать внимания. Твоя задача идти за мной и не отставать, нести рюкзак с образцами и бить шурфы. Жаловаться бессмысленно, не приму и на себе не потащу. И ещё… – Заворочался в спальнике, устраиваясь удобнее. – На второй или третий день тебе станет казаться, что основную, тяжёлую работу делаешь ты, а я просто прогуливаюсь. И чем раньше поймёшь, что это не так, и перестанешь об этом думать, тем тебе будет легче. Ты выполняешь свою работу, я – свою. Всё. Спать. Завтра у нас лёгкий радиальный маршрут, в качестве разминки.

Помогла, наверное, служба в армии. Каждый день воспринимался как очередной марш-бросок. Собраться и идти. Задыхаясь от усталости, дотянуть до вечера. Тупо пить чай, не обращая внимания на кровососущую дрянь, облепившую лицо, и знать, что на сегодня всё закончилось, осталось только доползти до спальника, вытянуться, расслабить гудящее от усталости тело и провалиться в манящее небытие.

Они почти не разговаривали: вопрос – ответ. Действительно, несколько дней он ненавидел спину, что мелькала впереди между деревьями. Потом это куда-то ушло. В том, первом, маршруте он не задавался вопросом, что и зачем они делают. Работают на износ. И только при заборе, сидя внутри наполненного грохотом вибрирующего брюха вертушки, когда Гроздев прокричал: «Следующий маршрут в районе Середницы. Через неделю. Начальство тебе сообщит», – понял, что принят во взрослую Геологию, экзамен сдал.

На преддипломную практику он снова приехал сюда. Подходило время распределения. Учился ни шатко ни валко, с тройки на четвёрку, протирать штаны в госконторе ни малейшего желания не было. Молодой, всё ещё впереди. Договорился с начальством о персональной заявке, прислали, распределился. Зиму прокантовался на камеральных работах, помогая составлять годовой отчёт. И вот, наконец, первый полевой сезон, ради которого и пришёл сюда работать…

Звук приближающегося вертолёта опознал сразу. Был нацелен на ожидание этого звука, на его вычленение из сотни едва различимых, из которых и складывалась утренняя тишина. Окатило тревогой. До этого момента развитие событий могло пойти по разным сценариям. Сейчас их только два: лететь или не лететь.

Гул перешёл в грохот. Вертушка показалась над деревьями, заходила со стороны солнца. В дверях сторожки появился Данилыч, приложил руку козырьком к глазам, прикрываясь от солнца. Возле ног завертелся Цигун, серая лайка с мёртвыми голубыми глазами. Борт шёл на посадку сразу, круг над поляной не закладывал. Чуть завис в нескольких метрах над землёй, понесло сухой лист и сломанные ветки, пришлось отвернуться. Мягко опустился, сперва аккуратно тронул землю передним шасси, потом и остальными. Показалось, на корточки присел. Распахнулась дверца, на землю спрыгнул механик, приставил дюралевую лесенку о трёх ступенях.

Всё стало предельно ясно. Ветром, поднятым лопастями, из головы выдуло сомнения. Лететь! Пусть Данилыч даст радиограмму на базу, что геолог Максим Зотов принял решение вылететь в маршрут в одиночку. Напарник, Юзик Разумовский, не явился в назначенное время на вертолётную площадку. Зотов два дня будет ждать на месте выброса, совершая радиальные маршруты, потом пойдёт основным к точке забора.

Рюкзак – на плечи, спальник, обвязанный брезентовым плащом, – под мышку, вьючник с продуктами – за брезентовые лямки и – к распахнутой дверце вертолёта.

2

Маршрут, который предстояло преодолеть за две недели, вертушка отмахала минут за сорок. Рекогносцировка с воздуха. Сверялся с аэрофотоснимком и картой, разложенными на соседнем сиденье. От тряски приходилось придерживать рукой – неудобно, раздражало. Маршрут лёгкий, вдоль реки. Понятно, первый самостоятельный.