рта. И от этой её зажатой улыбки, от скромного халатика с какими-то коричневыми разводами
Романа вдруг оглоушивает таким презрением и к себе, и к ней, и ко всей этой ситуации, что просто
вздохнуть нельзя. И эта «горнистка», скромница, Смугляна ещё совсем недавно взяла и податливо
подвинулась на кровати, когда он прилёг. И не в чувствах тут дело, как показалось ему вначале, а
просто она, по выражению мужиков, слаба на передок. И всё. Эта Смугляна относится к категории
тех робких пластилиновых женщин-игрушек, которых нужно просто брать, у которых даже
сопротивление и то помогающее податливо. Да ведь на этой постели мог оказаться кто угодно, а
вовсе не какой-то особенный мужчина, каким он едва не возомнил себя. «Хотя чего это я, можно
сказать, привередничаю-то? – обрывает себя Роман. – Я что, жениться собрался? Да не к таким ли
лёгким и доступным я и сбежал?»
Минут через двадцать Нина так же робко возвращается. Роман, уже одетый, расчесывается
большой женской расческой, найденной на тумбочке.
– А ты в душ не хочешь? – робко спрашивает Смугляна.
Роман невольно улыбается. Всё-таки странно всё это… Почему так просто, почти по-семейному
может она спрашивать его о душе? «Впрочем, стоп, стоп, опять рулю не туда».
– Нет, не хочу.
– А кофе всё-таки выпьешь?
– Можно…
Нина открывает свою тумбочку, копается в банках и коробках.
– Кофе нет, – сообщает она, – заварим чай?
– Хорошо.
Снова шебаршит в тумбочке. Заглядывает в тумбочку подруги.
– Чая тоже нет.
– А что есть?
– Кисель и полбулки хлеба. Может, в буфет сходить?
– Сходи, если хочешь, но мне и киселя хватит.
– Тогда и мне тоже.
Смугляна кипятит воду в алюминиевом чайнике, заваривает кисель, который получается
немощным и бледным, с крупными скользкими кусками. Этот неловкий кисель и полбулки хлеба
становятся потом и ужином. Роман, слыша недовольное урчание желудка, невольно вспоминает
домашние ужины. Вот так выгадал – смех один!
Утреннее расставание на следующий день оказывается вдруг непростым – откуда ни возьмись
появляются неловкость и грусть. Как могли связать двух случайных людей эти, какие-то считанные
часы? Может быть, из-за предельной откровенности общения (конечно, не во всём) каждый их час
шёл за десять? Нина отправляется в читальный зал, Роману нужно в первую смену на завод.
– Что ты сегодня будешь делать после работы? – нерешительно спрашивает она.
Казалось бы, такой обыденный вопрос, а ведь день-то сегодня будет непростой. И дела совсем
не просты.
– Не знаю ещё, не решил, – неохотно отвечает Роман, – квартиру, наверное, искать. А может
быть, вообще заявление подам да уеду куда-нибудь… Чего мне теперь прозябать в этом городе…
Хорошо бы куда-нибудь на Крайний Север – там места много. Есть где развернуться…
– А я? – спрашивает вдруг Смугляна, своевольно устанавливая себя на какое-то значительное
место в его жизни.
– Ты? – удивляется Роман, взглянув на неё, как на новость. – А ты продолжишь обучение в
педагогическом институте на своём географическом факультете.
И это объяснение без всяких сомнений разводит их по сторонам. Только ощущение
незавершённости снова есть. Некоторое время они молча стоят на улице, не зная, как разойтись.
– Мы что же, больше не увидимся? – обиженно и смущённо спрашивает Смугляна.
– Конечно. А что, разве нужно ещё?
Она насуплено, как ребёнок, смотрит вниз, и эта её обида вдруг заставляет Романа снова